[Некто крылатый]

Название: Сердце ее Города
Глава № 1-6
Автор:  ~Акварельная~
Бета: нет
Персонажи (Пейринг): Джинни Уизли/Том Риддл, Гарри Поттер, Северус Снейп
Рейтинг: R (намечается)
Жанр: агнст
Размер: миди
Статус: в процессе написания
Саммари: Джинни не помнит, когда заметила, что такие сны бывают только в ночи с вторника и с пятницы. Он щепетилен, он придерживается раз и навсегда выбранного графика.
Предупреждения: AU. Гарри воспитывает Тедди Люпина. А еще я не удержалась и оживила Снейпа...
Примечания: подарок  Aquamarine_S на День Рождения. Потому, что ты любишь агнст!

Первая неделя. Со вторника на среду

Первая неделя. Со вторника на среду
Джинни видела эти сны столько, сколько себя помнила. Хотя это, конечно, относительно: двадцатидвухлетняя Джинни первую половину своей жизни, можно сказать, не ценила. Все одиннадцать лет были похожи друг на друга: основательно приевшаяся Нора, свора старших братьев, штопаная одежда. Все самое интересное началось с первого года обучения в Хогвартсе. События, в которых было одинаково интересно и участвовать, и просто наблюдать за ними, продолжились и в последующие шесть лет. Неудивительно, что воспоминания о первых полетах на метле, о поддразниваниях братьев, которые грозили сестренке отправкой в Слизерин, исчезли из памяти Джинни, как пакеты со старой одеждой - за ненадобностью.
Джинни не помнит, когда заметила, что такие сны бывают только в ночи со вторника и с пятницы. Он щепетилен, он придерживается раз и навсегда выбранного графика.
В этот раз она спрашивает его, устроившись на покрытом прохудившимся ковром полу возле его тахты. Он сидит на тахте, поджав ноги в лаковых туфлях под себя, и курит, высунувшись в круглое мансардное окошко.
- Почему именно вторник и пятница?
Сидя на полу, она практически копирует его позу: опирается локтями о край потрепанной тахты так же, как он опирается об оконную раму, почти так же поджимает ноги. Ей неудобно и холодно, сквозит по ногам, но изменить позу, переместиться ей даже не приходит в голову.
Она не смеет усесться на тахту рядом с ним. Джинни ни разу так не делала за все годы - она не знает, сколько их прошло, но уверена в том, что недели встреч сложились в месяцы, а месяцы - в годы.
Он никогда не ставил ей никаких условий, не приказывал, даже не очень-то, казалось, замечал ее присутствие. Но его желания будто бы витали в воздухе, неощутимые, но не оставляющие шанса сопротивляться. Джинни привыкла к его немногословности и переняла ее. Привычка молчать, когда не о чем говорить, даже отчасти переместилась в реальную, отделенную от сна жизнь.
Окошко мансарды выходит на север, справа уже заметно, как потихоньку светлеет небо, переходя из угольного в светло-синее. Он поворачивает голову на восток и щурится на свет. Движение выглядит каким-то змеиным. Джинни, вопреки всей иронии, привыкла определять его этим словом. Со змеей у него общие кажущееся (почему-то так думается Джинни) отсутствие эмоций и неторопливое сокрытие силы. Движется еле-еле, настороженно, будто сам побаивается, но одно неверное движение - схватит так, что не вывернешься, отравит.
Джинни задумывается, глядя на его ухо, полускрытое волосами, и не сразу слышит, когда он оборачивается и отвечает ей:
- Прорицания. Ты напоминаешь мне мою учительницу по Прорицаниям. Я ходил к ней всего один год, пятый курс, но запомнил ее. Занятия были по вторникам и пятницам.
Джинни хочется спросить, чем же она напоминает эту неведомую учительницу, но молчит, чувствуя, что какой-то неопределимый лимит произнесенных слов на сегодня исчерпан.
Он же снова высовывается в окно, с наслаждением затягиваясь. Рассветает слишком быстро, кажется, не больше двух минут прошло, как начало светать, а низкий скошенный потолок мансарды уже расцвечен золотистыми бликами от появившегося над крышами Города солнца. Это значит, что спящая Нора тоже встречает рассвет. Небо здесь всегда такое же, как в той реальности, где Джинни просыпается. Правда, чуть-чуть различается воздух. Здесь он не теплее и не холоднее, не разреженнее и не гуще, он просто совершенно другой, иначе ощущается, и двигаешься в нем ты не так.
Джинни немного оттягивает момент ухода, разглядывая его аккуратную, слишком тонкую в суставе руку, спокойно лежащую на бедре, и подогнутую под себя ногу в черном лаковом ботинке. Джинни так долго смотрит на эту ногу, что не сразу замечает, когда он немного ерзает и между серым хлопчатобумажным носком и темно-коричневой брючиной появляется полоска кожи. Кожа, по-видимому, не знала загара: весь видимый участок лодыжки покрыт мелкими красными точками.
Он оборачивается, и Джинни вся вскидывается, ловит его взгляд. Он медленно кивает один раз и снова отворачивается к окну, возвращается к своей сигарете. Джинни знает, что это означает. Пора уходить.
Прежде чем выйти из мансардного чердака, она проходит несколько шагов по скрипучим деревянным доскам, замирает и произносит:
- Я ведь приду еще, так ведь?
- Придешь, - ответ уже столько лет неизменен и потому успокаивает. Эмоций в нем ни на кнат, но есть обещание. Это греет Джинни.
Путь обратно такой же, как и путь сюда, в мансарду. Джинни выходит с чердака и осторожно прикрывает за собой дверь, но вместо того, чтобы спуститься по лестнице вниз, поднимается на полпролета выше. Выйдя на крохотный балкончик с витыми гнутыми перилами, она пробует их руками на прочность. В собственном сне не упадешь и не ушибешься, но рефлексы, несмотря ни на что, дают о себе знать.
Взобравшись на перила, Джинни приседает и отталкивается от них носком ноги. Она прыгает по одинаково красным, но различающимся по высоте черепичным крышам, каждый раз сжимаясь, как пружина, и распрямляясь в полете.
Сейчас особенно чувствуется отличие этого воздуха от обычного земного. Он будто подхватывает тебя в полете под руки, толкает в спину, развевает, дразнясь, юбку при каждом прыжке. Это только прыжки, но у Джинни не поворачивается язык так их назвать. Это полет, настоящий, тот, при котором ветер дует не в лицо, а всегда только в спину, тот, которому все окружающее подчиняется, которого ты ждешь с нетерпением, чтобы ощутить чувство единения с Городом, когда вы вместе радуетесь движению.
В последнее время эти сны стали ярче, рельефнее. Джинни постепенно, незаметно для себя забросила метлу - бьющий в лицо ветер не мог сравниться с ощущением согласной со всеми твоими действиями реальности.
Нагретый уже поднявшимся выше крыш солнцем шифер приятно чувствуется подошвами босых ног. Солнце уже залило светом все, кроме, разве что, его мансарды. Там солнце появляется, когда у него хорошее настроение, и исчезает, если он не в духе. Джинни хочется верить, что с ее уходом блики солнца в мансарде хотя бы потускнели. Что ему не совсем все равно.
То, что небо в Городе всегда такое же, как у нее над головой, Джинни выяснила давно. В пасмурные ночи и утра ей приходилось идти к нему и возвращаться под заволоченным облаками небом, пару раз даже под вспышками грозы. Впрочем, ни дождь, ни снег, ни иней тут не выпадают.
Когда Джинни дремала во время ночных дежурств в Святом Мунго, ей приходилось и идти, и возвращаться по темноте. К слову, в день, когда им, студентам колдомедицинской школы, накануне практики в больнице устроили масштабную проверку, Джинни ожидала, почти предчувствовала, что ее признают невменяемой и поместят, недолго думая, в соседнюю с Локхартом палату. Но нет, Джинни оказалась совершенно здорова. Ее даже похвалили - за выносливость. Еще бы, расти в многодетной семье и с детства не слезать с метлы...
Путешествие по черепичным крышам сквозь залитый солнцем воздух заканчивается возле входа в парк. Парк - действительно странное место, если это применимо к какой-либо части Города. Парк похож на самые жуткие заросли Запретного леса, впрочем, всего в полкилометра шириной и с широкой пыльной дорогой, выложенной обожженным красным кирпичом.
Джинни минует эту полосу как можно быстрее - после первого курса, в конце которого она чуть не умерла, ее пугает любая темнота, неопределенность. К тому же мелкий песок на дороге неприятен босым ступням.
Пройдя по дороге вбок, к ручью, она продирается сквозь кустарники - львиный зев, сирень и что-то еще - и выходит к Мосту. Огромный, заросший мхами, лишайниками и кукушкиным льном каменный Мост всегда вызывает у нее некоторый трепет. Это граница между двумя мирами, линия разделения, пограничный пост. Конечно, перейдя его, Джинни не проснется немедленно, но за ним все немного теряет краски, выцветает. За Мостом нет такого ошеломительного ощущения легкости, безмятежности, которое преследует Джинни в пределах Города.
Джинни доходит до половины моста, перевешивается через каменную ограду, смотрит на гладкие, обглаженные водой камешки ручья. Звон воды прорывается сквозь глухую тишину неохотно, будто издалека. Эта тишина висит в пределах всего Города подобно тяжелой паутине, которую не сметают годами, но Джинни замечает ее только у ручья - его звон нарушает ее, хоть и не может преодолеть.
Небо над Мостом всегда ненамного темнее, чем над Городом или над Полем. На Мосту всегда будто лежит тень. Джинни ненадолго задерживается тут, поглаживая холодные камни, расставаясь с Городом до пятницы. Потом будто срывается с места, бежит через Мост на другую сторону ручья так быстро, что ей не хватает дыхания, а сердце бешено заходится.
Высокая, по пояс, трава на Поле совершенно выжжена, а солнце, кажется, в разы ярче. Джинни бежит по Полю, срывая дыхание, к Перекрестку, возле которого, совсем как в старинной сказке, лежит большой круглый камень-голяк. Правда, без каких-либо надписей.
Джинни только так называет это место - Перекресток. На самом деле количество дорог, расходящихся в разных направлениях, не поддается подсчету. То их бесконечно много, то всего две-три - сколько именно, Джинни не берется сказать.
Каждая тянет к себе, манит, и от этого притяжения отчетливо пахнет ужасом. Джинни ни разу не сворачивала с выбранного пути на какую-либо дорогу. То ли от ощущения ненужности этого действия, то ли от страха, что она может завести ее туда, откуда не выберешься. Ведь даже из Города ей приходится каждый раз буквально вытаскивать себя за шкирку. Если бы не его лаконичные приказы, она, наверное, поддалась бы себе и осталась в Городе намного дольше.
Джинни аккуратно переступает камень и укладывается на продавленное место в траве, сворачивается калачиком, прислушиваясь к приглушенному реву ветра над головой. В контраст к глухой тишине над Городом, на Поле всегда что-то завывает, ветер треплет волосы. Особенно заметно это над Перекрестком.
Джинни, кажется, успевает разглядеть потоки ветра, спиралью завивающиеся прямо над ее головой, прежде чем закрыть глаза...
... И проснуться.

Первая неделя. С пятницы на субботу

Первая неделя. С пятницы на субботу
В следующий раз она, вопреки обыкновению, не торопится в Город. Медленно бредет, откидывая с лица липнущие грязные волосы - после тяжелого дня в лазарете свалилась спать, не успев вымыть голову. Потом останавливается, срывает легко мнущуюся сухую травинку - ветер отзывается недовольным бурчанием - и подвязывает волосы на затылке в высокий хвост. По пути несколько раз оглядывается, вертит головой, стремясь запомнить Поле. Но через Мост и Город, вопреки обыкновению, проносится, как маленький рыжеволосый вихрь.
Он даже не оборачивается, когда старая дверь недовольно скрипит, а Джинни кидается на пол возле его тахты. Он по-прежнему сидит, поджав ноги под себя, но теперь не курит, а рисует акварелью, положив на колени картонку с прикрепленным к ней листом гладкого пергамента. Коробочка с акварелью лежит на его бедре, к спинке тахты прислонена алюминиевая банка из-под маггловского пива, на ее ободке разложены две кисти. Третьей он водит по бумаге, время от времени обмакивая ее то в банку, то в краски, и вытирая о собственные штаны.
Джинни некоторое время просто наблюдает за ним, замерев на коленях посреди комнаты, и, наконец, встает. Бесшумно проходит через комнату и впервые за десять или около того лет садится на диван рядом с ним.
- Гарри зовет меня замуж, - ее голос звучит отстраненно и даже отчасти довольно. По крайней мере, не скажешь, что произносящая может иметь что-то против высказанного факта.
Он смотрит на нее мельком и тут же, не произнося ни слова, возвращается к своей работе. Джинни скашивает глаза, надеясь, что ее ужимки останутся незамеченными. На пергаменте - довольно точное и какое-то невозможно живое изображение Моста, ведущего в Город. Джинни будто вживую слышит звон ручья, стрекот кузнечика в Поле, едва заметное завывание ветра, ощущает запахи сырости и осоки, чувствует, как ступни покалывают мелкие камешки, а кончики пальцев ощущают мягкость мха.
- Откуда ты знаешь это место? Ты разве там был? - произносит Джинни еще до того, как понимает, что открыла рот. Как ни странно, ее вопрос не игнорируют. Он поднимает голову и отвечает, пряча в уголке рта усмешку:
- Разве не очевидно? Я часть этого места. Или, если тебе угодно, это место - такая же часть меня, как это, - он демонстрирует замершей Джинни собственную холеную ладонь.
- Как это? Разве ты не... - он молчит, обводя ее насмешливым ожидающим взглядом, и она, сглотнув комок в горле, продолжает: - не Том Марволо Реддл...
При этих словах его красивое лицо перекашивается, и Джинни на секунду охватывает страх. От него какие-то мгновения исходит такой всепоглощающий гнев, что кровь буквально застывает в жилах. Но тут же все прекращается, лицо снова становится холодной маской, и Джинни даже чувствует отзвук сожаления. Она так привыкла к отсутствию эмоций на его лице, что эта короткая вспышка буквально ошеломила ее, поразила. Видеть это непривычно, и хочется еще.
- Нет, Джинни Уизли. Я, как и все это место, остаток пребывания тут названного... названной тобой личности, - его голос холодный, отстраненный. Джинни потирает пальцами подбородок и осторожно интересуется:
- Но почему тут оказался ты? Я понимаю, что он мог создать Город, и Город мог остаться... Но тебя? Почему ты тут сейчас, ведь он ушел, не так ли?
Том (Джинни заставляет себя так звать его - безликое "он" попахивает страхом и благоговением по типу "не произносите имени Его всуе") насмешливо щурится и говорит, намеренно растягивая слова, чем непроизвольно напоминает Джинни Драко Малфоя:
- Потому, что ты, моя дорогая Джинни Уизли, этого захотела. Когда этот мальчишка вспорол мою тетрадь клыком василиска, - его лицо при этом дергается, - часть моей души, попавшая в тебя, была убита. Насовсем, - Том разводит руками в стороны, будто бы желая показать, что он тут не при чем. Мокрая кисть по-прежнему зажата в его правой руке между указательным и средним пальцами наподобие сигареты.
Джинни мотает головой.
- Но он же... Том же сам сотворил это все, так ведь? - Джинни обводит рукой пространство вокруг себя. - Почему ты говоришь так, будто это я все это создала? Что меняет то, что он был убит, ведь я же не изменяла тут ничего. И оставить тебя тут я не могла хотеть... вообще не могла!
Том качает головой.
- Какое отрицание очевидного, - произносит он низким голосом, плохо вяжущимся с его, в общем-то, мальчишеской внешностью. - Верно, Том создал это место. Точнее, потеснил глупые девчачьи мыслишки, - Том произносит последние слова с особым ехидством в тоне. - Но что делать с этим созданным местом, решать было тебе, Джинни Уизли. Ты могла снова затопить его своими детскими мечтами о неповторимом Гарри, ненавистью ко мне и фасонами детских платьишек. Но ты этого не сделала. Не могу сказать, чтобы я был огорчен этим, - произносит он с едва заметной горечью в голосе.
- Стой... Это место существует в моей голове? - спрашивает Джинни, скорее чтобы удостовериться. Она вряд ли могла гулять во сне где-то еще, но убедиться в этом все равно стоит.
Вместо ответа Том возводит глаза долу.
- Нет, погоди, так зачем же мне было оставлять в своей голове Тома? Мало я кошек убивала под его властью, ты хочешь сказать! Зачем мне это, по-твоему, было нужно?
Лицо Тома озаряется одновременно вспышками гнева и презрения. Джинни невольно поражается - столько эмоций на этом красивом лице она, пожалуй, не видела за все десять лет. Но она любуется этими эмоциями, в то же время не желая себе в этом признаваться.
- Ты не помнишь, девочка? Так я напомню тебе! Ты доверяла мне свои влюбленные слюни, зависть к своим старшим братьям и девочкам, у которых одежда была новая, не ношенная кем-то ранее! Ты вложила в мою тетрадь - в меня - столько своей души, что я смог беспрепятственно проникнуть в твою голову, завладеть твоим телом! Тебе необходим был собеседник, которому можно было это все выплеснуть, поэтому ты и оставила меня тут. Тебе было это жизненно необходимо, и ты мне доверяла!
Джинни не замечает, что начинает кричать. Ее захлестывает гнев, но, впрочем, на такую же долгую проникновенную тираду, как у Тома, ее не хватает. Таланта к риторике у нее никогда не было.
- Я доверяла тебе? Может, это и было, но когда - на первом курсе! Разве я не знала, что ты хотел убить Гарри? Разве я не ненавидела тебя все эти годы?
Том, приподнявшийся было с тахты, снова падает на нее, опирается плечом о стенку, затылком - об оконную раму. Прикрывает рукой глаза.
- Доверие не испаряется так просто, девочка. Первое слово дороже второго. Более того, тому, чего ты не видела, ты не можешь доверять в полной мере. А ты не слышала даже воплей, что я издавал, когда меня выгоняли из тетради, которой ты доверила свою душу! Да о чем я говорю. Ты даже меня и Тома не связываешь! Ты говоришь мне в лицо о нем "он", а меня, видимо, считаешь кем-то другим.
Джинни поудобнее устраивается на тахте, кладет ногу на ногу, складывает руки на коленях. Закрывшись от него, она чувствует себя увереннее.
- Ты же сам говорил, что ты не Том. Что ты только... остаток.
Том пожимает плечами.
- Я обитал в этом теле, я проник в твою душу. Ты запомнила меня таким, каким я был на самом деле, но воспроизвела не то чтобы совсем точно. В какой-то мере изменила меня под себя. В частности, подчинить тебя я уже не смогу. Если бы у тебя было бы чуть больше тяги к подчинению... - он хмуро усмехается, - впрочем, нечего говорить о том, чего нет. Так или иначе, никто не знает Темного Лорда лучше, чем ты, Джинни Уизли. За исключением меня. Я помню все его прижизненные деяния, посмертных же нет и не будет.
Джинни вздрагивает. Его последние слова звучат почти как смертный приговор. Репортаж с Того Света, сказала бы, наверное, Скитер.
- Как - прижизненные? Ведь ты даже не крестраж, ты остаток крестража! У тебя не могло быть связи с ним!
Том пожимает плечами.
- Я обособлен от хранителя, Джинни Уизли, поэтому связь была теснее. Вот и все, - поболтав кисточкой в банке из-под пива, он вытирает ее о штаны. - Тебе пора идти, невеста Спасителя. Тебя ждет твой жених.
Джинни открывает рот, чтобы задать еще один вопрос, что мучил ее еще со среды, когда Гарри сделал ей предложение. Но не осмеливается. Что бы Том ни говорил, хозяином пусть не Города, а мансарды, является он. Как бы Джинни ни отпиралась, она не захватчица. К тому же это место слишком красиво, чтобы просто так менять его под свои вкусы.
Вместо того чтобы спорить, Джинни мягко забирает с колена Тома незаконченный акварельный рисунок и выдергивает из своих волос плотную, точь-в-точь хорошая лента, травинку. Держа ее в руке, закрывает глаза, сосредоточившись, а открыв их, видит на своей ладони то, что ожидала увидеть - небольшую канцелярскую булавку из тех, которыми в Мунго прикрепляли к доскам объявления.
Под аккомпанемент молчания Тома прикрепив его рисунок справа от мансардного окошка, Джинни аккуратно приглаживает давно уже сухой пергамент ладонями и выходит. Давний ритуал прощения - вопрос и обещание возвращения - остается непроизнесенным. Джинни и так теперь знает, что ничто уже не может помешать ей вернуться.
Через Город, Мост и Поле она проходит, не торопясь и не задерживаясь, с мыслью, которая удивительно успокаивает: "Это все - мое!".

Вторая неделя. Со вторника на среду

Вторая неделя. Со вторника на среду
За время, прошедшее от пятницы до следующего вторника, Джинни никто не узнает. Она настолько задумчива, погружена в себя, что даже колдомедики в Мунго стараются не давать ей лишних поручений в страхе, что она, задумавшись, прольет необходимый всей больнице запас зелья или вколет лекарство не в вену пациента, а в бинт.
Молли Уизли, естественно, беспокоится за дочь. Беспокойство нарастает, и в воскресенье, пока Джинни ходит в магазин по ее поручению, она вызывает в Нору Гарри с тем, чтобы выяснить, не ссорились ли они. Гарри только разводит руками, но, в конце концов, поддавшись давлению миссис Уизли, застенчиво признается, что в минувшую среду сделал Джинни предложение, дав на размышления две недели. Услышав это, Молли крепко обнимает своего практически зятя и успокаивается. Беспокойством девушки перед замужеством можно объяснить что угодно, сама она, помнится, даже захворала посреди июля, узнав, что мифическая свадьба будет через какой-то месяц.
Гарри же уходит, взяв с Молли обещание ничего не разглашать. Последнее она, как ни странно, сдерживает, не поделившись даже с мужем. Скорее из желания сделать ему сюрприз, чем из намерения сдержать данное слово.
Джинни меж тем так ничего и не решает. Она идет по Полю и переходит через Мост в той же глубокой задумчивости. Прыгая по крышам Города, она даже пару раз чуть не падает, потеряв сосредоточенность, в узкие темные дворики-"колодцы". Ее спасает от падения только воздух, вовремя подхвативший подобно страховочной сетке.
В мансарду Тома Джинни заходит тихо-тихо, на цыпочках, неслышимо прикрывает за собой дверь и наконец произносит:
- Здравствуй.
К слову, это первый раз, когда она догадывается поприветствовать его. Раньше она не считала его, что ли, достаточно человечным, чтобы здороваться и прощаться, как все обыкновенные люди.
Он наклоняет голову в приветственном кивке и задумчиво отвечает:
- Ты все-таки пришла...
Джинни пожимает плечами.
- Ты думал, что может быть иначе? Разве я могу не прийти?
Он поднимает голову, и его губы перекашиваются в знакомой неприятной ухмылке.
- Конечно. В этом месте у тебя есть выбор, что делать. Если не захочешь, можешь не приходить, - он приглаживает свои и без того идеально лежащие волосы и говорит отстраненно, будто ни к кому не обращаясь: - Я же вижу, что ты чувствуешь. Ты вся истерзалась от отвращения, которое должна была испытывать из-за того, что в твоей голове живет Темный Лорд. Но не испытываешь. Более того, тебе все это время было жизненно необходимо приходить сюда по вторникам и пятницам. Ты даже позволила мне диктовать условия, когда тебе приходить и на какое время.
Джинни передергивает. Она произносит с ехидцей в тоне, но при этом с тайной надеждой, что Том поможет ей разобраться в себе:
- Раз ты так много обо мне знаешь, больше, чем я о себе знаю, скажи, зачем мне сюда приходить? Ты выгонял меня, когда хотел, ты даже не говорил со мной - до недавнего времени!
- Поражаешься собственной непоследовательности? - едко произносит Том и вдруг смягчается, говорит уже мирно: - Значит, тебе нужен был тот, кто мог молчать с тобой. Твой героический Гарри, видимо, не мог тебе этого дать. Я - мог.
Джинни некоторое время разглядывает собственные ладони и, недолго думая, усаживается на пол. Подтягивает к груди колени.
- Я еще в пятницу хотела спросить... Когда я выйду замуж за Гарри, ты... - немного помявшись, она робко спрашивает: - Ты исчезнешь?
Том приподнимает брови. Это выглядело бы по-мальчишески, как-никак, Тому всего семнадцать, если бы не выражение брезгливого презрения на его лице.
- С какой это стати я должен исчезнуть?
- Но мы же с Гарри еще не... Мы с ним не...
- И что это меняет?
Джинни беспомощно пожимает плечами.
- Я не знаю. Но я бою... Мне кажется, что ты можешь после этого исчезнуть.
- Эх, знал бы я, что мне придется сопли девочкам из семей предателей крови подтирать... - почти неразличимо бормочет Том и продолжает, прежде чем Джинни успевает открыть рот: - Это зависит от того, как ты воспринимаешь меня и Поттера. Он и я, по-твоему, соперники? - произносит он с невозможно презрительным выражением на лице, но при этом, замечает Джинни, его щека слегка подергивается. Будто от сдерживаемого волнения.
Джинни закрывает руками глаза, но тут же отводит их, смотрит на Тома пристально. Ей приходится напомнить себе, что она находится в собственной голове и этому человеку (или не человеку, кем бы он ни был) можно доверять, чтобы произнести:
- Наверное, да...
Том передергивает плечами, складывает руки на груди и говорит раздраженно:
- Значит, тебе придется выбирать между ним и, - отчетливый горький смешок, - мной! - внезапно поднявшись, он проходит через комнату, становится на колени перед Джинни, хватает ее за ворот платья и шипит в лицо: - Знаешь, чего я боялся? Что ты сама в меня втрескаешься! Ведь ты меня создала, девочка. Под себя подстроила остатки меня! Я - твой чертов принц, "настоящий мужчина", каким ты его себе представляешь. Ты не смела приближаться ко мне до последнего времени, и я был рад этому. Знала бы ты, как я устал от людей!
Джинни обмирает, глядя в красивое лицо, перекошенное от злости. Глаза Тома то ли от освещения (за окном уже начинает светать), то ли от бешенства меняют цвет. Вызревают в темно-синий, из синего переходят в коричневый, резко зеленеют, как у дикой кошки, а зрачки вытягиваются в вертикальные щелочки перед тем, как радужка нальется красным.
Джинни вырывается из его захвата, становится на колени перед ним и укладывает его голову себе на плечо, вздрагивая, когда его мягкие губы проходятся по ее шее. Том замирает на секунду, а потом обхватывает ее за талию обеими руками. Джинни перебирает его волосы, дует, не удержавшись, в затылок. Когда она так делала с Гарри, он начинал смеяться и рвался поцеловать ее. От воспоминания Джинни передергивает, ее будто выкидывает в реальность, хоть она и остается в своем сне. Она вовремя пресекает свою попытку оттолкнуть Тома, но тот только вздыхает и отстраняется сам, не убирая, впрочем, рук с талии Джинни.
- Теперь ты понимаешь? - говорит он странным севшим голосом. Его глаза остаются светло-карими, но при этом лихорадочно блестят. - Я не могу противиться тебе. Я стану таким, каким ты захочешь меня видеть. Тебе нравилось обоюдное молчание, тебе было этого достаточно. Но каким ты захочешь видеть меня теперь...
Джинни гладит его по щеке, прерывая речь, и тут же порывисто целует его лицо там же, где только что были ее пальцы. Ее охватывает жалость, щемящая нежность и вина. Она познала, что такое абсолютное подчинение, от него же, и не хочет теперь платить ему той же монетой.
Не удержавшись и пригладив напоследок его волосы, она поднимается с колен. Том послушно убирает руки с ее талии, она расправляет юбку, смявшуюся от сидения на полу, неловко кивает ему и уходит, не закрывая за собой дверь.

Вторая неделя. Пятница

Вторая неделя. Пятница
Следующие три дня беспокойство Молли за Джинни утихает. Дочь будто бы проснулась, движения ее даже точнее, чем обычно, взгляд увереннее. Задумчивость из взгляда никуда не пропала, но теперь она не погружена в свой мир, а, кажется, изучает окружающую ее реальность.
Гарри каждый день приходит в Нору, но даже не дотрагивается до Джинни, не говоря уже о частых прежде поцелуях или объятиях. Джинни его отстраненность в сочетании с мечтательными взглядами кажется осторожностью охотника, который заманивает зверя в свои силки так, чтобы уж наверняка. Она знает, что ее задумчивость заметна, и уверена в том, что Гарри принимает ее на свой счет. В этом он почти прав, все эти мысли, которые, кажется, грозят разорвать Джинни череп - следствие его слов, произнесенных в прошлую среду. Но в них, в мыслях, фигурирует в основном не он.
В пятницу Джинни целый день думает о том, что ей приснится сегодня, и рассказ Гарри, который, как и обычно, приходит в Нору в обеденный перерыв, врывается в ее мысли подобно "Хогвартс-Экспрессу", прибывающего на станцию 9?.
- ... Понимаешь, от этих сведений жизни людей зависят! Ведь он накладывал Круциатус и на своих людей, но тот же Люциус Малфой артритом и неврозами сейчас не страдает, в отличие от тех несчастных! Ладно я - под него всего раз или два попал за всю Войну, а как быть с теми, кто в плену каждый день под ним орал?
- А как же супруги Лонгботтомы? - вставляет Джинни, очнувшись и сообразив, что предмет обсуждения напрямик связан с человеком, о котором она неотрывно думает все последние дни.
- Да в том-то и дело, на них, кажется, накладывалась другая версия заклинания. Позже его, видимо, модифицировали, и пагубное действие стало не немедленным, как было у Лонгботтомов, а отложенным. Зря мы радовались, когда оказалось, что на Дике Крессвеле, например, никак не проявился Круциатус, который накладывали на него несколько раз в течение двух или трех дней. Но сейчас он будто враз состарился, артрит, болезнь Паркинсона...
- А зачем им это было нужно? - спрашивает Джинни, чувствуя, как все ее тело охватывает мелкая дрожь. Она отчетливо понимает, что Том был прав. В ее голове действительно никак не вяжутся темноглазый красивый мальчик из ее снов и убийца, который заставляет своих жертв чувствовать последствия пыток и через пять лет. Один из них для нее человек, другой - нелюдь.
- Да как же - зачем... Чтобы можно было пытать без боязни, вот зачем! - горько усмехается Гарри. - Лестрендж перестаралась с Лонгботтомами, вот и во втором, так сказать, раунде доработали заклинание, чтобы человек мучился до тех пор, пока себе горло не порвет в кровь, пока не станет хрипеть вместо того, чтобы кричать, но с ума не сошел и сознания не потерял! Компенсацию чуть отложили, вот и все...
Джинни не удерживается и спрашивает:
- А кто же может знать о том, как избавлялись от последствий? Ты Малфоя, например, спрашивал?
- Да не спрашивал, допрашивал с Веритасерумом... Но он и правда ничего не знает. Давали ему после "забав" какое-то зелье, отвратительное на редкость, зеленая жижа... Но кто ж может сказать, что это за зелье было, когда даже определенная модификация Оборотного зелья может такой же быть! Черт, я почти уверен, что это зелье делал Снейп, был бы он жив...
Джинни впервые за последние дни замечает под глазами Гарри здоровенные синяки, видит, как он трет виски, пытаясь избавиться от сонливости. К вороху ощущений, постоянно сопровождающих ее в последние дни - растерянность, безразличие к происходящему вокруг, страх - примешивается вина. Со своими снами и размышлениями совсем о Гарри забыла.
Джинни тут же вспоминаются слова Тома: "Значит, тебе придется выбирать между ним и мной!". Что же это - в этом матче Том пока что ведет?
Теперь Джинни становится по-настоящему страшно, она будто впервые осознает, во что вляпалась. Играть в любовь с мальчиком из ее снов, который к тому же является бывшим Темным Лордом? Как же, как же...
Джинни смотрит на Гарри, широко распахнув глаза, меж тем как он с тихим стоном роняет голову на руки:
- Черт, да я бы даже Волдеморта умолял рассказать, что это за зелье - чуть не треть магглорожденных умрет в течение полугода, если мы не разгадаем его... Образцов не осталось даже у Малфоя: зелье, видимо, готовили строго определенными порциями, как раз чтобы не досталось никому... Чертов злорадный ублюдок, не будь его душа уничтожена, точно бы радовался сейчас, что люди мучаются!
Джинни вздрагивает, у нее мелькает мысль, что Гарри каким-то образом узнал о том, что "злорадный ублюдок" живет - если это можно назвать жизнью - в голове его девушки. Она в который уже раз за недлинный обеденный перерыв заглядывает ему в лицо, но Гарри этого даже не замечает. Видимо, решив, что печальных рассказов на сегодня хватит, он торопливо жует бутерброд и отхлебывает чай из кружки с гриффиндорскими львами, которая в Норе неизменно стоит в углу столешницы и считается принадлежащей ему. Лицо Гарри было бы расслабленным, почти безмятежным, если бы не въевшаяся в черты за последние месяцы усталость.
Когда Гарри уходит, заменив уже привычный прощальный крепкий поцелуй еле заметным касанием руки, Джинни позволяет себе точно так же, как он за полчаса до этого, застонать, уронив голову на руки. Ну и ситуация, хоть на бумажке расписывай, чтобы разобраться.
Джинни, тихо радуясь, что сегодня занятий в школе колдомедиков не намечается, ссылается на головную боль и отправляется в кровать. Тот мир ей и правда послушен, сон приходит практически сразу и, несмотря на то, что еще даже ночь с пятницы на субботу не настала, тот самый.

Вторая неделя. С пятницы на субботу

Вторая неделя. С пятницы на субботу
Джинни рассказывает Тому, не торопясь и не позволяя эмоциям проскальзывать в интонацию. Последовательно выкладывает все предположения Гарри: то, как Лонгботтомы обезумели от Круциатуса, изменение модификации заклинания во Вторую Магическую Войну для того, чтобы людей можно было пытать без риска довести их до сумасшествия или даже простого обморока, пока те не выдадут все тайны, и, наконец, отсроченное влияние заклинания, которое теперь медленно убивает многократно попадавших под него в течение Войны, лишая последовательно способности двигаться, магии и разума. Закончив, она вертит маленький браслет из необработанного янтаря - подарок Гарри, трет рыжеватые камешки друг о друга до тех пор, пока эластичная нитка, на которые они посажены, практически полностью не истончается. Не желая даже во сне потерять подарок Гарри, стискивает собственные пальцы, выкручивает их до тех пор, пока суставы не хрустят. Звук в комнате кажется ужасающе громким, и Том, наконец, отворачивается от окна, на котором он до этого рисовал пальцем какие-то узоры.
- Чего же ты от меня ждешь? - произносит задумчиво.
Джинни спрашивает порывисто, не заботясь о том, что почти задыхается:
- Скажи хотя бы, догадки Гарри верны?
Том пожимает плечом, затянутым в ткань строгого пиджака. Джинни на секунду задается вопросом, почему он носит маггловскую одежду, но тут же отметает его. Сейчас важнее другое.
- Вполне. Твой женишок оказался не таким идиотом, каким я его считал.
Джинни вспыхивает. Согласия на брак она пока что не давала, и повода Тому оскорблять Гарри вроде бы не было, так почему же он так говорит?
- И... Ты знаешь противоядие? Зелье, которое может помочь от последствий?
Голос Тома тускл и безразличен.
- Его нет.
Джинни отпрядает от него, дыша тяжело, будто загнанная лошадь. Она раззадорила себя, пока говорила с Гарри. Идя сюда обычным путем - Поле, Мост, черепичные крыши Города - она рассчитывала получить ответы на все вопросы сразу же. "Нет" Тома, обрубающее сразу все надежды и вопросы, будто перекрывает ей доступ воздуха.
- Почему - нет? Почему тогда у Малфоя не проявляются последствия, а у тех несчастных магглорожденных, - лицо Тома при этом слове перекашивается, - проявляются?
- Малфой пил зелье, это верно, - неторопливо произносит Том. Каждое слово его веско, будто удар маятника напольных часов. - Но это зелье предназначено, чтобы применять его или до, или сразу после заклинания. Прошло уже пять лет, теперь, когда организм изменен, зелье уже не поможет.
- Но его можно же модифицировать?
Том снова пожимает плечами, рассеянно глядя в окно.
- Создатель зелья, я думаю, может.
- А кто, кто создатель?
Том переводит взгляд на Джинни. Джинни впервые за весь разговор понимает, как ему тяжело произносить это все. Он будто превозмогает себя, уговаривает себя открыть рот, пошевелить языком, вытолкнуть из легких очередное слово.
- Северус Снейп. Он же дорабатывал заклинание.
Джинни качает головой. Она верит Гарри, который убежден в невиновности Снейпа, но теперь ей трудно представить, как человек, верный Светлой стороне, мог создавать пыточное проклятие с отсроченным действием. Том, будто прочитав ее мысли, еле заметно усмехается и добавляет:
- Я проверял его действие и тщательно следил за пленниками. Снейп... У него не было шансов увильнуть, если ты беспокоишься об этом. Можешь по-прежнему верить ему, если хочешь.
- Он мертв.
Том поднимает обе брови, качает головой и тут же фыркает, явно удерживаясь от открытого смеха. Джинни следит за представлением со слегка открытым ртом.
- Я не думаю, что это так, девочка.
- Но Гарри рассказывал...
Том тут же становится серьезнее, объясняет Джинни спокойным голосом, хотя, видимо, ситуация продолжает его веселить, он то и дело усмехается:
- Что Поттер рассказывал, неважно. Что бы он ни думал, я не собирался убивать Северуса Снейпа. Я всего лишь хотел убить трех зайцев одним выстрелом - победить его, присвоив себе окончательно Бузинную палочку, припугнуть - некоторые сомнения в его лояльности у меня были - и сделать так, чтобы ближайшую пару часов он не вертелся у меня под ногами.
- Но змея...
- Я рассчитывал расправиться с мальчишкой за час-два и забрать Северуса из Хижины после этого. Моя умница Нагини по моей команде впрыснула ему минимум яда и законсервировала раны с помощью своей слюны. Мисс Уизли, вы обнаружили тело Северуса Снейпа в Визжащей Хижине - вы ведь искали его?
- Дракучая Ива была сожжена кем-то в ту ночь...
- Что и требовалось доказать, - Том широко разводит руками. На его лице самая широкая ухмылка из всех, что Джинни помнит за последние две недели. До этого времени оно постоянно напоминало бесстрастную маску без какого-либо признака эмоций. - Я уверен, что Северус Снейп ее и сжег. Мы болтались с мальчишкой три-четыре часа, за это время он мог очнуться и убраться из Хогвартса куда угодно, тем более что его палочка оставалась при нем.
Джинни автоматически щипает себя за руку, но не просыпается. Том издает тихий, но отчетливый смешок. Он выглядит чертовски довольным, будто его забавляет тот факт, что один из его бывших приближенных, пусть и предатель, сумел обдурить кучу авроров и Гарри Поттера.
Джинни хочется возразить, чем-то сбить с его лица эту самодовольную ухмылку, но она не находится и вместо этого спрашивает взволнованным севшим голосом:
- И... где же его искать?
Том продолжает откровенно веселиться, но вдруг какая-то мысль будто пресекает его веселье, он опускает голову, отводит взгляд в сторону, задумчиво изучая узор на потертом ковре. Джинни слегка затаивает дыхание.
- Я бы мог, конечно, назвать тебе адреса нескольких домов в разных странах, которые были зарезервированы для моих ближайших сторонников, но тогда кто тебе поверит? Ты... - Том прищуривается, хищно разглядывает стены, потрескавшийся от сухости дерева некрашеный косяк, дощатую дверь. - Один домик я отписал в общую собственность нескольким своим... соратникам, наиболее полезным, буквально за несколько дней до того, как пришел в Хогвартс. На случай, если им придется бежать вместе со мной или поодиночке. Я дал им портключи, которые могли сработать в принципе только в случае угрозы их жизни либо моей. Северус, безусловно, входил в число тех, кому я отдал один из них, так что... Вам следует наведаться в тот домик и проверить его на следы перемещений. Его координаты должны быть записаны в личном деле Рабастана Лестренджа, если он еще жив, в графе "личная собственность". Ну или можете попытаться найти личное дело Северуса Снейпа, хотя, я думаю, мой лучший ученик - определенно лучший, раз умудрился в течение трех лет благополучно дурить мне голову - смог бы замести следы и в этом направлении.
Глаза Тома возбужденно поблескивают. Джинни сжимает пальцы на воротнике платья, дергает. Ей становится душно.
- Рабастан Лестрендж мертв.
Том качает головой, отводя взгляд в сторону, в окно.
- Тогда вам следует пошерстить его наследников.
- Да и трогать никого не придется, все унаследовал...
- Гарри Поттер, - с сухим смешком заканчивает Том. - Через эту дохлую шавку?
- Нет. Тедди. Сын Нимфадоры Тонкс.
Том снова пожимает плечом.
- Все едино. Опекун же твой жених, так?
Джинни жмурится, трет рукой глаза. Так оно и есть. Откуда Том мог об этом знать?
- Все едино, - медленно повторяет Том.
Джинни несколько секунд молчит, разглядывая складки на собственной юбке. То, что говорит Том, звучит убедительно, но он, Джинни уверена, был не менее убедителен, когда вербовал себе сторонников, обещая им совершенно другой, лучший магический мир. В искусстве лгать ему не было равных - вспомнить хотя бы четвертый курс, когда он сумел убедить Гарри отправиться в Министерство якобы на выручку его крестному.
Но чего Том может добиваться на сей раз? Пожалуй, худшее, что может произойти, если он что-то недоговорил - что Северуса Снейпа не найдут. Или же что Гарри и вся Магическая Британия не смогут уговорить его помочь пострадавшим магглорожденным и полукровкам - в чем Джинни, проучившаяся весь шестой курс в контролируемом Упивающимися Хогвартсе и помнившая, как Снейп исподтишка защищал студентов, очень сомневается.
Какие-либо проклятия, наложенные на дома Упивающихся, практически наверняка бессильны - ведь с Победы прошло уже пять лет, за это время, Джинни знает по рассказам Гарри, аврорские защитные заклинания усовершенствовались до такой степени, что человеку, наложившему их на себя, даже какое-то незнакомое проклятие едва ли повредит.
Поэтому, наверное, есть смысл просто... Ну, проверить его?
Джинни встряхивает волосами и потирает запястье пальцами, прежде чем поднять голову и сказать:
- Если я приду завтра или в ночь на воскресенье, ты пустишь меня?
Том кивает, не отводя взгляда от ее лица. В уголках его глаз мелькает что-то до боли понимающее.
- Ты будешь проверять меня, использовал ли портключ Северус Снейп в Последнюю битву, так ведь? Хотя я понимаю тебя. Моим девизом всегда было: доверяй, но проверяй... желательно Круциатусом.
Том усмехается так, что Джинни передергивает. Но тут же продолжает:
- Мне хотелось бы, чтобы Северус Снейп нашелся и помог вашим... людям, Джинни Уизли. Правда хотелось бы, хотя ты, скорее всего, в это не поверишь. Приходи завтра, послезавтра или когда захочешь.
Джинни еле удерживается от того, чтобы сказать ему "спасибо". Несмотря ни на что, приходится напоминать себе, что хозяйка здесь она. Джинни слишком свыклась с присутствием Тома, чтобы не считаться с ним.
- До свидания, - говорит она, стоя в дверях. Том щурится, будто смотрит на что-то, располагающееся против солнца, и неторопливо кивает:
- До встречи. Приходи.

Вторая неделя. Суббота

Вторая неделя. Суббота
Проснувшись в собственной кровати, Джинни берет палочку не для того, чтобы раздернуть шторы и узнать, взошло ли уже солнце. Она и так знает, что нет - ведь в Городе, когда она уходила, еще была глубокая ночь. Вместо этого Джинни произносит заклинание Времени и некоторое время просто смотрит на повисшие в воздухе цифровые часы.
Три пятнадцать. Нора проснется в лучшем случае через четыре часа. Хоть мама и ранняя пташка, но ее возраст все-таки дает о себе знать.
Джинни переодевается из пижамы в домашнее, завязывает волосы в тугой узел, сожалея о том, что не получится нормально помыться, не разбудив родителей. С трудом находит под кроватью собственные тапочки и идет вниз, на кухню. Заварив крепкий чай, она поднимается на верхний этаж, устраивается на подоконнике в комнате близнецов и проводит остаток ночи, обдумывая, как подтолкнуть Гарри к мысли поискать Северуса Снейпа - ну или проверить дом Тедди на следы перемещений. Правду сказать не получится: расскажешь о вещих снах - еще в родственницы Трелони запишут, не дай Мерлин...
Суббота у Джинни - свободный день. Ни занятий в школе колдомедиков, ни поручений от мамы, ни обязательных визитов к старым друзьям. Джинни пробежалась бы в эту субботу, как обычно, по магазинам или использовала бы погожий выходной день, чтобы прогуляться с Гарри, но вместо этого она с утра вызывает своего без пяти минут жениха по каминной сети и интересуется, есть ли у него сегодня какие-нибудь задания от аврората. Гарри, как и ожидала Джинни, отвечает "да" и явно собирается спросить, в чем дело, но Джинни, предваряя его расспросы, просит разрешения забрать Тедди у няни и посидеть с ним сегодня. Гарри немного удивленно соглашается.
Дитя погибших в Битву за Хогвартс Нимфадоры Тонкс и Ремуса Люпина - этакий "сын полка", живет попеременно то у поженившихся сразу после Войны Рона и Гермионы, то у родителей Джинни, то у самого Гарри. Правда, в последнее время Тедди все чаще, иногда до трех дней подряд, задерживается у нанятой няни. Джинни знает, что, в конечном счете, им с Гарри придется растить Тедди, как собственного дитя, и время от времени приходит и играет с ним. Она до сих пор не может побороть свое удивление в моменты, когда, улыбнувшись ей в знак приветствия, Тедди рыжеет, его лицо становится тоньше, а глаза - голубее.
Этот ребенок одинаково приветлив со всеми, относится ко всем ровно. Гарри знает, что благодаря оставленным темными родственниками деньгам и недвижимости у Тедди ни в чем не будет недостатка, что любой из друзей родителей малыша с радостью приютит его, и не находит повода беспокоиться о нем. Но Джинни иногда задумывается о том, что Гарри, росший среди людей, которые его не любили, просто не способен понять. Пятилетний Тедди Люпин окружен любящими его людьми, но при этом никого никогда не называл мамой или папой. Джинни иногда, глядя на него, чувствует себя виноватой в этом, но утешает себя тем, что скоро (теперь и в самом деле скоро) выйдет за Гарри и станет для Тедди настоящей матерью.
Джинни неторопливо завтракает, моется, прикидывая план действий. Она уже договорилась, что заберет ребенка на Гриммаулд Плейс и подождет там Гарри, пока тот не вернется к обеду. Пять лет назад Джинни сама помогала Гарри обустраивать дом и приблизительно представляет, где следует искать любые бумаги. Повод же заглянуть в документы Тедди найдется. Может, ребенок захочет, например, взглянуть на фотографии родителей.
Смывая с тела мыльную пену, Джинни удовлетворенно думает, что подобная "женская" хитрость достойна, наверное, и самого слизеринистого слизеринца. Пусть даже и Тома Марволо Реддла.

* * *

Все проходит по плану. Поздоровавшись с няней - смирной сквибкой, имевшей, однако, определенный талант в общении с детьми (рядом с ней у Тедди никогда не происходило магических выбросов), Джинни уверенно шагает в детскую, где за маленькой детской партой Тедди что-то рисует маггловскими цветными карандашами.
Увидев Джинни, ребенок сразу спрыгивает со стула и, подбежав, обнимает ее за колени. Джинни садится на корточки, заглядывает ребенку в лицо.
- Ты скучал без меня?
- Да, - Тедди зарывается Джинни лицом куда-то в шею. Джинни одной рукой обнимает его, а другой зарывается в стремительно рыжеющие и удлиняющиеся волосы.
- И я скучала. Посидишь со мной в доме Гарри, пока он не придет с работы?
Тедди чуть отстраняется от Джинни, поднимает сияющее личико.
- Только можно взять мой рисунок?
- Конечно, - отвечает Джинни и, не поднимаясь, берет со стола небольшой кусок белой маггловской бумаги. Взглянув на сам рисунок, она улыбается. Целая толпа людей с рыжими волосами - она сама, ее мама, отец, Джордж, который нередко угощает Тедди сладостями из своего магазина, Рон. Двое темноволосых - Гарри и няня. И одна, самая маленькая фигурка - со светло-коричневыми вихрами. Точнее, наверное, этот цвет следовало бы называть русым.
"Вот зациклилась так, что мерещится всякое", - ругается на себя Джинни. Но, тем не менее, русых в ее окружении немного. Всего один. Точнее, не в окружении, а наоборот.
Тедди же, оживленно объясняющий, кто где на рисунке, тычет пальчиком в эту фигурку и радостно восклицает:
- А это я!
- У тебя такие волосы? - спрашивает Джинни, пропуская сквозь пальцы жесткие рыжие вихры Тедди.
- Ага. Сейчас я просто тебя увидел, - объясняет ребенок и сосредоточенно зажмуривается. Его волосы темнеют, становятся короче и мягче. Неужели он читает мысли Джинни? Сейчас Тедди даже не так похож на своего отца, Люпина, как на...
- Ну ладно, пойдем, - слишком торопливо говорит Джинни, поднимается, засовывает рисунок в свою сумочку и тащит ребенка к камину. - До свидания, Люция, Гарри с вами свяжется, если снова нужно будет присмотреть за Тедди.
Ответного растерянного "до свидания..." Джинни уже не слышит. Только чудом выкрикнув "Гриммаулд плейс, двенадцать!" правильно, она вываливается из камина в гостиной, кажется, набив себе синяк на колене. Но ощущения, что она сбежала от того, что ее страшило, нет.
Джинни спрашивает у ребенка, не ушибся ли. Вместо ответа Тедди просит дать ему еще порисовать, и Джинни только теперь спохватывается, что в спешке забыла и карандаши, и бумагу у няни.
Кое-как найдя в кабинете Гарри цветную тушь и набор кисточек и перьев к ней, Джинни, будто бы ища чистую бумагу, перерывает стеллаж с документами в поисках небольшой плоской сумки с биркой на ручке - "Тедди". Подобным образом подписаны все папки и сумки с документами - Гарри озаботился наведением порядка в них еще три года назад, когда после поисков, длившихся полнедели, обнаружил свое свидетельство об окончании Хогвартса за диваном в гостиной. Найдя, Джинни вытаскивает пачку чистой бумаги с нижней полки и с чистой совестью предлагает топчущемуся на пороге кабинета ребенку:
- Не хочешь посмотреть на фотографии родителей?
Тедди соглашается.
Нимфадора и Ремус Люпины только несколько раз гостили у родителей Джинни, а про дела Ордена Феникса ей никогда ничего не говорили. Джинни не может ничего рассказать о том, при каких обстоятельствах была сделана та или иная фотография, и поэтому Тедди, быстро уяснив, что вопросы надо задавать не ей, а Гарри или Молли, листает альбом молча. Джинни меж тем выкладывает из сумки одну бумажку за другой. Когда она наконец разворачивает очередной свиток и обнаруживает, что это "Перепись потенциально опасного имущества Т. Люпина", она чувствует не облегчение, а страх. Будто перед важным экзаменом.
Эту форму должны были заполнить все те, кому после войны досталось имущество арестованных темномагических семейств. В том числе Гарри и Тедди. Обязательной аврорской проверке подлежали "семейные гнезда" и подозрительные предметы, от которых веяло темной магией. Дом аж в Северной Америке, доставшийся Тедди, как и говорил Том, от Рабастана Лестренджа, не был семейным поместьем, и найти в нем что-то темное вышло бы едва ли - дом был приобретен Рабастаном буквально за два дня до Битвы за Хогвартс. Согласно закону, его следовало осмотреть в присутствии хозяина до конца августа того же года, но у Гарри и без того было полно дел. Прекрасно знающие об этом сотрудники Министерства даже не стали беспокоить этим Золотого Мальчика. Тот был очень этим доволен: помимо всего прочего, у него был пунктик на том, чтобы ни в коем случае не трогать имущество Тедди, предоставив ему во взрослом возрасте решить самостоятельно, что с ним делать.
Что ж, Джинни предстоит уговорить Гарри изменить свое мнение. Покосившись на Тедди, она вздыхает. Врать Гарри не хочется. "Это все ради тех магглорожденных".

* * *

- Тот домик?
- Ты же даже не был там ни разу, верно?
Гарри пожимает плечами.
- Не видел смысла.
Тедди рисует в детской, Гарри и Джинни сидят на кухне с закрытой дверью.
Джинни вздыхает. Надо быть убедительной.
- Лето на носу, так? А этот домик расположен недалеко от побережья Тихого Океана. Я смотрела по картам - там полно туристических центров, и маггловских, и магических.
- И что с того? Я уже говорил, что не хочу...
- Тедди бредит Канадой. Ему няня читала книги маггловских писателей - какого-то Серой Совы и Джека Лондона. Он мечтает увидеть секвойи, - и это правда. Когда сегодня Тедди начал болтать о Белом Клыке и соснах, возносящих свои вершины к небесам (уже в который раз, раньше она просто не обращала внимания на его болтовню), Джинни даже стало душно от осознания такой невероятной удачи.
Рассказывая Гарри о желаниях Тедди, Джинни мысленно обещает себе, что она обязательно свозит ребенка летом в Канаду. Даже если тот домик окажется совершенно непригодным для житья.
Гарри смотрит на нее чуть исподлобья.
- Ты думаешь, это его обрадует?
- Думаю, ему понравится, - видя, что Гарри уже практически согласился, она добавляет: - Только, пожалуйста, возьми с собой пару авроров и сделай полную проверку. Я понимаю, что пять лет спустя остались бы только самые сильные проклятия, если они вообще там были. Но осторожность не повредит, ты знаешь.
Гарри кивает.
- Когда этим займемся?
- Не хотелось бы затягивать. Давай завтра. Или, может, уже сегодня? Если вы сегодня проверите дом на проклятия, я могла бы уже в воскресенье заняться его обустройством.
- Хорошо, сегодня, - соглашается Гарри.
Иногда Джинни кажется, что это маггловские родственники Гарри сделали его таким - чересчур покладистым. В его глазах постоянно какие-то отблески страха. Порой ей кажется, что он так часто угождает ей потому, что боится ее потерять. Будто все еще война. Будто он не знает, что почти любая девушка кинется ему на шею, стоит только поманить.
Наверное, о том, что война еще не кончилась, лучше всего знают авроры, которым по сей день приходится обезвреживать ее опасные "подарочки". А может, лучше них об этом осведомлена Джинни Уизли, вынужденная уживаться с Темным Лордом в собственном подсознании. Только никто об этом не знает.

* * *

Через несколько часов Гарри, Джинни и небольшая группа авроров выстраиваются в круг возле портключа - сломанной пластиковой пепельницы. Какая-то важная шишка, вроде как глава отдела Устранения магически опасных предметов и проч., произносит несколько незнакомых Джинни заклинаний - каждое тянется чуть не по несколько минут. Джинни уже знает этих авроров - кого через Гарри, кого просто в лицо, и помнит о них как о наиболее профессиональных в своих специальностях магах. Неудивительно: для Спасителя - все самое лучшее.
Когда поток заклинаний иссякает, глава отдела начинает обратный отсчет. На счет "ноль" все касаются старой пепельницы, под пупком знакомо дергает...
Выпав из магического портала, все дружно закашливаются. Пыль этого дома, кажется, оседает в легких. Джинни мгновенно решает, что за последние пять лет в этом доме и в самом деле никого не было. Кроме, вероятно, Снейпа. Если Снейп действительно был тут последним и уходил отсюда магическим путем, об этом узнают по оставшемуся магическому следу. Эта процедура обязательна, ибо последними, кто аппарировал или же уходил камином из дома, нередко были беглые Упивающиеся.
Джинни уже поднимает палочку, чтобы удалить старым маминым заклинанием всю эту пыль, но ее останавливает Гарри.
- Стой на месте, никаких заклинаний. Сейчас проверят на скрытые проклятия, и тогда.
Глава отдела выпускает из коробочки маленькую стрекозу, выглядящую почти живой, но, если приглядеться, на ее крыльях и глазках можно обнаружить странный металлический блеск. Пока волшебное насекомое бесшумно - что тоже странно для стрекозы - облетает домик, Джинни успевает разглядеть комнату, в которой находится. Бревенчатые стены, небольшое окно, вырубленное почти под потолком, деревянная кровать без матраса и подушек, маленькая тумбочка. На оставшемся клочке пола едва помещаются пятеро взрослых человек. Наверное, Снейп уничтожил все остальное, когда уходил, чтобы не оставить за собой следов. Если он, оказавшись тут, сразу рухнул на кровать, должно быть, ее всю кровью залило. А какой волшебник оставит свою кровь?
Волшебная стрекозка, облетев все комнаты, просачивается на чердак - просто проходит сквозь потолок. Вернувшись, точно так же проникает в подвал, а потом возвращается, как послушная собака, в ладонь главы отдела.
- Хорошо. Никаких проклятий нет. Можете почистить дом, леди, - звучит это слегка насмешливо, но Джинни до этого нет дела.
Джинни воспроизводит чистящее заклинание и вопросительно смотрит на Гарри. Тот что-то бормочет себе под нос, делая палочкой пассы, и вдруг заявляет:
- Тут территория вокруг под заклинанием ненаходимости, как дом на Гриммаулд Плейс. И, кажется, большая. Давай посмотрим?
Дверь оказывается не заперта. Вокруг дома - остатки небольшого огорода, одичавшие плодовые деревья и кустарники. Сам же дом стоит на границе поля и леса. К слову, в лесу все деревья, насколько может судить Джинни, знакомые - в основном клены и сосны, кое-где торчат осины. Все это выглядит так привычно, будто она не на другом континенте, а на дороге из Норы в находящуюся рядом деревеньку.
Из-за того, что день выдался пасмурный, все выглядит достаточно мрачно, будто на дворе не середина апреля, а осень. Но Гарри нравится.
- Хорошо, да? - обращается он к Джинни, перебирая руками ветви низкорослой вишни, озираясь и щурясь так, будто очки ни капли не помогают ему видеть. - Тихо как. И гулять, я думаю, хорошо. А стоит отойти чуть дальше в лес - там ближе располагается граница барьера, чем в поле - можно аппарировать, куда хочешь.
Слова Гарри напоминают Джинни о настоящей цели ее визита сюда.
- Гарри, ну а кто...
- Мистер Поттер! - кричит кто-то от дома. Гарри и Джинни оборачиваются. - Мистер Поттер, посмотрите...
Один из авроров вручает Гарри свернутый лист пергамента. Тот разворачивает его, отвернувшись от Джинни - ее иногда даже забавляет, что он, хоть и рассказывает ей все о своей работе, всегда прячет от нее документы.
Но эти мысли вылетают из головы Джинни, когда она видит, как меняется вполоборота повернутое к ней лицо Гарри. Изумление. Неверие. Настороженность.
Джинни подходит ближе и заглядывает Гарри через плечо. Через пергамент наискось - размашистая подпись. Обычно этот человек на полях ее контрольных писал мелким убористым почерком, а тут, похоже, у пишущего тряслась рука. Но сомнений в авторстве надписи нет, как и в том, чье имя написано на этом пергаменте.
"Severus Tobias Snape".
Ниже - дата и время:
"14.06.1998 11:08".
- Это... Где было? В столе? На полке? В шкафу? - Гарри всматривается в лицо аврора так пристально, что тот невольно отводит глаза.
- Да нет же... Заклинание поиска магического следа. Если верить ему, то... он аппарировал из рощи. В этот день.
Джинни понимает последовательно три вещи: у нее трясутся руки. У тех магглорожденных есть шанс - как медиведьма, она все это время не могла перестать думать об этих людях.
И третье, наверное, самое важное. Том ей не соврал.

@темы: в работе, R, NC-17, Вольдеморт, миди, фанфик, Джинни Уизли, ангст