[Некто крылатый]

Название: Сердце ее Города
Глава № 7 и дальнейшие
Автор:  ~Акварельная~
Бета: нет
Персонажи (Пейринг): Джинни Уизли/Том Риддл, Гарри Поттер, Северус Снейп
Рейтинг: R
Жанр: агнст
Размер: миди
Статус: в процессе написания
Саммари: Джинни не помнит, когда заметила, что такие сны бывают только в ночи с вторника и с пятницы. Он щепетилен, он придерживается раз и навсегда выбранного графика.
Предупреждения: AU. Гарри воспитывает Тедди Люпина. А еще я не удержалась и оживила Снейпа...
Примечания: подарок  Aquamarine_S на День Рождения. Потому, что ты любишь агнст!

Вторая неделя. С воскресенья на понедельник. До рассвета

Вторая неделя. С воскресенья на понедельник. До рассвета
Прежде чем открыть дверь на чердак Тома, Джинни долго разглядывает лестницу, ведущую на балкон. Почему-то лестницы вниз нет, хотя этот дом, как и все остальные в Городе, имеет несколько этажей. Это город Джинни, Город в ее голове, но она не знает, почему так.
Углы под потолком покрыты паутиной, но пауков не видно. Может, потому, что Джинни унаследовала от старшего брата страх перед ними. Хотя, наверное, в Лесу они просто кишмя кишат...
Отогнав жутковатые ассоциации, Джинни толкает коленом дверь, медленно идет к тахте Тома и опускается возле нее на пол.
- Удачно? - с отстраненным равнодушием спрашивает он. Будто бы со стремлением поддержать беседу, неинтересную ему, но необходимую.
- Гарри весь день из лаборатории не вылезает. С утра, если повезет, они со Снейпом уже будут первые тестирования делать.
- Значит, удачно.
Джинни поворачивает голову, разглядывая ноги Тома, его колени, бедра, обтянутые тканью черных брюк до середины икры - такие, Джинни узнала, пока гостила у родителей Флер, предназначены для верховой езды. Будто чувствуя ее взгляд кожей, Том поднимает ноги на тахту, притягивает колени к груди. Носки кожаных коричневых сапог оказываются в каких-то десяти дюймах от лица Джинни.
- Ты считаешь это нашей удачей? Или и своей личной тоже?
Этот вопрос мучил Джинни еще двое суток назад, когда она уходила от Тома, будучи практически уверенной в том, что он солгал ей ради своей выгоды. Правда, тогда вопрос ставился еще в будущем времени. Джинни обеспокоилась чуть сильнее, когда на доме не оказалось никаких проклятий. А уж когда выяснилось, что Северус Снейп в июне девяносто восьмого года был жив, и вопрос перешел в настоящее время, Джинни запаниковала, хоть и должна была радоваться.
Бывший профессор зельеварения нашелся через сутки непрерывных поисков. Поиски велись с применением всех и легальных, и нелегальных средств - как магических, так и маггловских. Так, по крайней мере, могла предположить Джинни.
Когда Гарри с Кингсли обсуждали в гостиной на Гриммаулд предполагаемые способы найти профессора, она не раз и не два слышала из смежной с гостиной комнаты, как Гарри восклицает: «Какая разница, это же жизни людей!». В разговоре, длившемся всего около получаса, упоминались и спутниковые навигаторы, и маггловские базы данных, и реликвии из числа тех, что были конфискованы министерством у темных семейств после Войны, и ритуалы из фолиантов такого же происхождения. Джинни не корила себя за подслушивание. В конце концов, фактически, это она сама все спланировала.
Гарри и Кингсли отбыли в министерство. Джинни выпила три чашки чая, посмотрела на часы - было пол-одиннадцатого - и достала из шкафа в «своей» комнате (ночуя на Гриммаулд плейс, она неизменно выбирала ее) мамин подарок - спицы и шерстяные нитки. Прилагающуюся к ним книжицу с заклинаниями для магического вязания трогать не стала.
В ту ночь ей удалось проспать от силы пару часов. Джинни несколько раз просыпалась и долго смотрела на полосы фонарного света на потолке. Обнаружив в одно такое пробуждение, что уже почти рассвело, она даже обрадовалась, что счет карликовых гриндилоу на сегодня можно завершить.
Джинни занялась готовкой и уборкой дома. Кричер, кажется, обиделся. Но ей просто необходимо было чем-то занять руки.
В половину десятого зашумел камин в гостиной. Джинни, как была, с метелкой, предназначенной для сметания пыли, в руках, влетела в комнату. Гарри, чья голова торчала из пламени, несколько секунд недоуменно смотрел на нее, прежде чем сказать:
- Мы нашли его. Искали всю ночь, и вот... и он согласился. В общем... Не жди меня, ладно?
Джинни едва успела кивнуть, прежде чем Гарри исчез в огне.
В два ночи снова раздался рев камина. Гарри - синяки под его глазами были размером едва ли не в половину ладони - чуть не выскочил из камина, восторженно рассказывая о том, что, возможно, первая проба пройдет уже этим утром.
После его визита Джинни заснула тут же, на диване в гостиной, с твердым намерением задать Тому вопрос, над которым тот теперь так напряженно раздумывает.
- Пожалуй, и своей удачей тоже.
Эти слова - как прогремевшая в одночасье гроза. Ожидание разряда было тягостным, но теперь Джинни просто легче дышать.
Сейчас ей не хочется задавать какие-либо вопросы, выяснять у Тома, зачем он помог и ей, и Гарри, и всей Магической Британии. Ей слишком легко и радостно, чтобы задумываться о чем-либо настолько серьезном.
Решившись, Джинни поворачивается к Тому, не вставая с ковра:
- Ты правда не можешь выйти из мансарды?
Том качает головой.
- Она просто не выпускает меня. Я, когда только тут оказался, наставил себе синяков, пытаясь отсюда вырваться. Не смог. Наверное, ты меня сама тут заперла, как источник опасности.
Джинни поднимается на ноги, пропуская сквозь пальцы пряди волос на затылке. Этот неуверенный жест она позаимствовала у Гарри.
Вспоминать о нем, о согласии, которое она должна дать в грядущую среду, о том, как он, должно быть, увлечен прямо сейчас работой над заветным зельем, не хочется. Только не здесь. Не в Городе. Не на этом чердаке.
- Я заперла - я и выпущу.
Том смотрит на протянутую к нему ладонь неверяще, даже с опаской.
- Куда... ты хочешь меня отвести?
Джинни пожимает плечами.
- Не знаю. Просто побродить по Городу. Я сама его не очень-то знаю. Просто не исследовала.
Том поднимает глаза от ладони Джинни, растерянно всматривается в ее лицо.
- Ты понимаешь, что ты делаешь? Это все равно что выпустить тигра из клетки.
- Разве ты тигр после того, что сделал?
Том опускает голову, жмурясь, потирает переносицу. Джинни смотрит на него во все глаза, не снимаясь с места. На секунду переводит взгляд на распахнутую дверь чердака. «Станет меня разубеждать или отказываться - уйду. И, может, даже не вернусь больше».
- Хорошо. Идем.

~*~*~*~

Том кажется удивленным. Чтобы заставить его сделать первый прыжок, Джинни приходится взять его за руку и потянуть, как упрямящуюся лошадь за поводья:
- Это легко. Смотри.
Он не успевает выдернуть руку из захвата Джинни и, неловко взмахнув рукой, в одну секунду переворачивается вниз головой. Видимо, его, в отличие от Джинни, воздух подхватывать не спешит.
Джинни вытягивает его на соседнюю крышу и, дыша тяжелее обычного - какое-то мгновение она думала, что он сорвется, - притягивает его к себе, обнимает за талию. Том не спешит ее отталкивать, глядя слегка расширенными глазами вниз, на двор-колодец, куда сам чуть не упал. Джинни отслеживает его взгляд и вдруг понимает, на кого похож Том. На боязливого первокурсника, которого впервые усадили на метлу.
- Почему он тебя не подхватывает?
Том переводит взгляд на Джинни и, будто только сейчас осознав, что она его держит, отстраняется. Не отшатывается, а медленно отодвигается, аккуратно сняв с себя ее руки. Джинни замечает это каким-то краем сознания.
- А должен?
- Да... - Джинни растерянно смотрит на Тома, на ночное красноватое - оно такое в пределах маггловского Лондона, когда пасмурно - небо.
- Видимо, это место покоряется только хозяину. Хотя так и должно быть, - усмехается Том, отворачиваясь.
- Раз оно покоряется мне, то я прикажу ему покоряться и тебе, - настаивает Джинни. При этих словах на лице Тома проскальзывает что-то, похожее на удивление. - Давай еще раз попытаемся.
Том брезгливо морщится, но когда Джинни снова тянет его за собой к краю крыши, послушно подходит. Прыжок - и снова неудача. Джинни смахивает со лба капли пота и морщится. Тянуть за собой Тома физически трудно, хоть ее тело сейчас и спит на диване в доме на Гриммаулд Плейс.
- Ты, видимо, сама не хочешь, чтобы я... - Том осекается. В его голосе явственно слышна обида. Джинни это и поражает, и радует. Он сам хочет полетать по крышам ночного Города. Он не произносил это вслух, но интонации яснее любых слов.
- А ты сам-то хочешь? - осеняет Джинни. Том кривится, «о чем ты говоришь, девочка», ясно читается на его лице. Но Джинни торопится исправиться: - То есть, точнее - ты веришь мне? Веришь Городу?
Том мотает головой. Джинни притягивает его к себе за руку, замечая, как уже привычно ощущение его ладони в своей - и как приятно. Заглядывает в глаза.
- Ты... доверься мне. Пожалуйста.
Том не отвечает ни словом, ни кивком, ни жестом. Только внимательно смотрит на Джинни, и между его бровями появляется вертикальная морщинка.
- Пошли?
Дождавшись ответного кивка, Джинни снова подходит вместе с Томом к краю крыши. По его воле, по ее либо же по случайности - у него выходит.
Во время полета он отворачивает свое лицо от Джинни, по-видимому, не желая показывать его выражение в эту секунду.

~*~*~*~

Город оказывается намного больше, чем Джинни думала. По ее внутреннему ощущению, они прыгают по крышам Города не меньше получаса, - скорость при этом можно сравнить с неторопливым полетом на метле, - прежде чем где-то на кромке горизонта не появляется какое-то препятствие. Стена из камня, насколько может Джинни судить с такого расстояния, ровного черного цвета. До нее идут, не прекращаясь, все те же красные - даже несмотря на то, что небо ночное, они сохраняют расцветку, - черепичные крыши, а за стеной... Тьма. Больше и подходящих слов-то нет - просто воплощенная древняя Тьма. Джинни это скорее чувствует, чем видит, и ее пробирает волной дрожи.
Том же, кажется, наоборот, выглядит заинтересованным и оживленным. Они, не сговариваясь, останавливаются на одной из крыш. Том прикладывает ладонь ко лбу козырьком и вглядывается в маячащую - глазами Джинни видит, что она недвижима, но чувствует там шевеление, подобное дрожжевому тесту, поднимающемуся и вздыхающему под опарой, - где-то у края горизонта Тьму. Сама же Джинни смотрит на Тома и замечает на его лице нечто невероятное - заинтересованный блеск в глазах, а на щеках - слабое подобие румянца. То, что еще... нет, не вчера, но, скажем, неделю или две назад было для нее немыслимо.
Почему-то, глядя на такого Тома, она впервые за... наверное, и просто впервые вспоминает, что он - Темный маг. Что Тьма - его родня, а может, мать.
- Что там? - сначала Джинни кажется, что этот неуверенный голос принадлежит ей самой. Но это Том уже отвернулся от далекой Стены и повернулся к Джинни, и на его губах играет легкая оживленная улыбка.
- Я... - не хочу, вопит что-то в голове Джинни, но она силой удерживает идущий из глубины души ответ, - не знаю.
- Пойдем? - Том кивает на стену, и сердце Джинни сжимается. Она теперь действительно понимает, как это - когда орган, чье строение она только месяц назад сдавала на зачете, съеживается, и в груди становится неприятно много свободного места. Так много, что кажется, будто вот-вот задохнешься.
- Давай... ты один, - выдавливает Джинни. Том смотрит на Тьму, а затем снова переводит взгляд на Джинни. Та подспудно ожидает увидеть в его зрачках эту тьму, поселившуюся в них от одного взгляда на свою древнюю праматерь, но радужки глаз Тома по-прежнему обыкновенные, светло-серые, и в них светится нетерпение.
- Почему?
Джинни мотает головой, подавляя порыв обхватить себя руками и отшатнуться.
- Не могу...
- Не объясняй, - сводит брови Том, и Джинни пронзает мыслью, что он хмурится от беспокойства за нее. Такого не может быть, определенно не может. А мысли - могут. - Я посмотрю, что там.
Джинни не хочет смотреть в сторону Тьмы, но от Тома, крупными прыжками приближающегося к Стене, она не может отвести глаз. Ее подергивает, но она не опускает взгляда и не сдерживает крик, когда Том, приблизившись к стене, делает пару скачков по крышам назад и, разбежавшись, запрыгивает на стену.
Стена выше всех крыш, даже кое-где попадающихся башенок, но ниже Тьмы. Услышав сдавленный вопль Джинни, Том легко оборачивается и смотрит на нее. Кажется, на границе Города и Леса, который и есть первобытная Тьма, бушуют вечные Вихри, словно две энергии, сталкиваясь, борются, не в силах разойтись. Волосы Тома развевает ветер, полы легкого пиджачка расходятся, открывая белую рубашку, будто Вихрь вырвал разом все пуговицы. Его ботинки сливаются с цветом стены, а нейтрально-серые брюки в цвет пиджака словно светятся, ибо за его спиной поднимается древняя Тьма. Чуть выше же - красное нахмурившееся небо, на фоне которого Том выглядит черным, как нахохлившийся на морозе старый ворон. Он черно-бел, как Арлекин или же французский мим, которых Джинни видела, когда ездила на каникулах к родственникам Флер.
Том поднимает руки, - Вихри треплют рукава, разворачивают обшлаги, - и разворачивается лицом ко Тьме. Там ему, видимо, не приходится заставлять себя вверяться потокам воздуха. Он и удерживается-то, не падая, кажется, только благодаря вьюнам-ветрам, что подхватывают его под руки, как верные служанки - госпожу, которой подурнело. Чуть постояв над Лесом, - Джинни незаметно для себя определяет так это место, она даже не удивляется, откуда взялось это знание и почему тот Лес, что растет на выходе к Мосту, так не похож на Тьму, - он вдруг садится на корточки, а потом и вовсе свешивает ноги на ту - другую - сторону, и Джинни вопит во весь голос.
Том спокоен. Перед ним дышит Тьма, такая же спокойная, как и он, но не прекращающая движения ни на секунду. Неумолимая, живущая по своим законам, способная служить тем, кто ее знает, ласковая к своим и снисходительная к чужим, грозное оружие, оживляющее мертвых и тех, кто еще жив - вечная великая Стихия.
Джинни стоит на коленях, изгибы шероховатой черепицы впиваются ей в кожу. Все эти детали сознание отмечает будто бы походя, почти безразлично. Но, если бы Джинни это не замечала, она наверняка бы просто сошла с ума. Свихнуться, пребывая в собственном разуме - абсурд, но ей, видимо, суждено стать первой.
Когда Том поднимается на ноги, разворачивается и легко спрыгивает на ближайшую крышу, Джинни становится ясно, что все это время она не падала только потому, что смотрела на Тома. На него надо было смотреть, чтобы не опустить. Чтобы не отпустить. Чтобы не бояться потерять. Не бояться не выйдет, конечно, и уверенность, что дает простой взгляд, эфемерна. Но это единственная нить, и Джинни не могла не хвататься на нее.
Стоя спиной к Стене - и вздымающемуся над ней Лесу - Том машет ей рукой, а затем бежит по большой дуге дальше, вдоль мягко огибающей Город стены. Разгадав его намерение, Джинни кое-как встает и направляется ему навстречу. Саднящая четкая боль пронизывает ее колени, и, опустив взгляд на свои ноги, Джинни видит, как по светлой ткани юбки расплываются небольшие, но яркие кровавые пятна.
Приблизившись, Том сам протягивает к ней руку, и Джинни ее принимает. Ладонь теплая, сухая. И ощущение от нее правильное, защитительное.
Еще через пару прыжков Джинни тормозит, и Том ей подчиняется. Она, стоя в паре шагов, но не отпуская его руки, осматривает Тома, задерживая внимание на брюках. Почему-то ей кажется, что от Стены на его одежде и ботинках обязательно должны остаться склизкие разводы, но их нет. Даже той чужой - недоброй - энергии, которой так отчетливо пахнет от Леса, не чувствуется. Наоборот, рядом с ним она будто отступает.
Почувствовав это, Джинни будто прорывает. Она всего лишь обнимает его, но то, что он не отстраняется, значит для нее больше, чем должно значить.
- Как же ты... Как же ты так?
- Как - так? - Том приподнимает пальцем ее подбородок и внимательно смотрит в глаза. Во взгляде нет ни заботы, ни снисходительности, но и то, и другое только бы выбило сейчас у Джинни почву из-под ног.
- Это же Стихия. Тьма. Воплощенная Смерть. Как ты...
Том смеется. Тихо, невесело, но смеется, и Джинни не может оторвать глаз от морщинок в уголках его рта.
- Глупенькая. Это твои страхи. Всего лишь. Тьмы ты не знаешь. И не узнаешь, - добавляет он вполголоса, а Джинни, смущаясь, переводит взгляд за его плечо - к одинаково красным скошенным крышам, что убегают к самому горизонту.

~*~*~*~

Они продолжают двигаться вдоль Стены. Вблизи видно, что она широкая, по ней смогла бы пройти карета, запряженная фестралами, из числа тех, на которых школьники приезжают в Хогвартс. Джинни приходит в голову мысль, что бежать по будто бы обглаженным водой черным камням будет быстрее, но Джинни тут же ее гонит. Бежать на краю между воплощенной Тьмой и вполне благополучным миром - не это ли воплощение всех ее ночных кошмаров? И даром, что она сейчас совсем рядом со Стеной - ближе громад Леса не видно, и спокойнее, хоть и веет недобрым с границы.
Город не меняется, а Стена постепенно становится ниже. Джинни с тревогой смотрит, не появится ли Тьма над ней, но ее нет. Неужели в этой части границы с Городом она тише?
Через несколько десятков прыжков Джинни успокаивается. Ужасом от Стены уже почти не веет. Но еще дальше вдруг появляется то, что заставляет ее вскрикнуть от страха. Рядом со Стеной, к слову, все чувства обострены, как в обыкновенном сне, который все не может решить, становиться кошмаром или нет.
Дыра в Стене. Дыра в Стене правильной полуовальной формы. Том держит Джинни за руку, и только поэтому она не останавливается в испуге. А как раз-таки сам испуг отвлекает ее от серебристого блеска где-то на периферии зрения. Оказавшись же на одной из башенок, с которой дыра хорошо просматривается, Джинни не может сдержать изумленного выдоха.
В арку, которая заканчивается внизу глубоким рвом, льется из-за пределов Города поток воды. Ручей. Ручей! А по берегу, совсем как на подходе к Мосту, растет небольшая роща, перемежающаяся кустарником. Зелень ярка и не может нести зло, - точнее, оно чувствуется в ней только намеком. Джинни уже чувствовала что-то похожее, когда на отработках с Хагридом ходила в Запретный лес. Но этот отблеск недоброго - ничто по сравнению с Тьмой, которой прямо-таки разило от Стены. И разит до сих пор.
Кстати. Ручей же течет из Леса. Но в нем, как и в самом старом Мосте, Джинни не чувствовала ровно никакой враждебности. Как же может что-то, родившееся в самой глубине ее страхов...
- Сущность воды, - произносит Том. Неужели ментальное искусство, - удивляется Джинни, запрещая себе думать, при каких обстоятельствах Том мог ему обучиться. - Все вымывать, брать на себя все грехи, а затем очищаться, как ни в чем не бывало, и нести свои воды дальше. Правда, на дно этой речушки я бы тебе соваться не советовал, - добавляет Том с какой-то едва заметной мстительностью, и Джинни кажется, что он говорил не только (и не столько) о Ручье. И даже не о воде.
А что же на другом берегу Ручья, - думает Джинни. Неужели тоже Поле? Она устремляет туда взгляд, но видит только желтое марево да клубы пыли.
Желтое? Откуда здесь солнечный свет?
Джинни поднимает лицо. Небо по-прежнему пасмурное, как и когда она свалилась спать в два часа ночи, но... почти рассвело. В воздухе висит тень сумерек, ее бы уже разогнал солнечный свет, но его не видно за облаками.
Апрель. Рассветает рано. Она проспала от силы часа три. Значит, еще можно тут побыть. Джинни запоздало кивает в ответ на объяснения Тома, а тот вдруг предлагает:
- Давай пройдем вдоль речушки. Куда выведет?
- Ручья, - поправляет Джинни и окидывает сам Ручей взглядом. Тут он намного уже, чем в месте, где его пересекает Мост. Значит, недалеко исток. - А выйдет ли? Полоса Парка дальше будет шире. Мы не сможем вечно скакать по башенкам.
- Тогда, - Том щурится и продолжает говорить с некоторой ноткой неуверенности, - может, пройдем по другому берегу Ручья? Там он вроде чистый, то есть, без кустарников.
- Там Поле, - автоматически отвечает, но тут же поправляется: - Должно быть... И прыгать не выйдет - медленно.
- И Город меня может не отпустить.
- Отпустит, - Джинн говорит это с неожиданной для себя уверенностью, - не сомневайся. Только тут... нехорошо.
Том кивает, опускает голову вниз и вдруг смеется.
- Смотри! - Джинни прослеживает его взгляд и видит что-то деревянное и лакированное. Из-за того, что это что-то лежит в тени (а что во дворе-колодце не тень?), разобрать, что это именно, не выходит. Но Том освобождает ее он необходимости щуриться. - Лодка! Давай поплывем.
Энтузиазм в его голосе и вдохновляет, и настораживает. Джинни вяло сопротивляется:
- Сам же говорил, что на дно Ручья лучше не соваться.
- Ручей уже тут достаточно глубок, чтобы удержать ее. Да и... - не произнося более ничего, Том легко спрыгивает во двор, мягко спружинив, и подбегает к лодке. Затем, подняв лицо, машет рукой. Джинни послушно спускается вниз, и, к ее удивлению, лодка и впрямь оказывается будто создана для этого Ручья, а вдобавок - именно для двух пассажиров. А из дворика-колодца обнаруживается и выход в форме квадратной арки.
Пока Том переворачивает лодку дном вниз и примеривается, чтобы тащить ее на плечах, Джинни осторожно, на цыпочках, подходит к арке и заглядывает в нее. Подспудно она ожидает очередного двора-колодца, но никак не прямой, идущей под откос улочки, по стороны которой выстроились все такие же симпатичные дома красного кирпича.
- Ну что, пойдем? - спрашивает Том, вдоволь повозившийся с лодочкой и, по-видимому, довольный результатами.
Джинни оборачивается и улыбается.
- Пойдем.

Вторая неделя. С воскресенья на понедельник. После рассвета

Вторая неделя. С воскресенья на понедельник. После рассвета
Лодочка, кажется, может слышать мысли Тома. Послушная малейшему движению его руки, она, игнорируя прихотливые потоки волн и чуть покачиваясь, послушно огибает изгиб берега за изгибом. Даже когда на берегу появляется ива или густой кустарник, лодочка чуть отклоняется от них вбок еще до того, как Джинни успевает пригнуться.
Том же выглядит очень увлеченным своим делом. Тихо посмеиваясь удивлению, написанному на лице Джинни, он использует для управления лодочкой, кажется, только силу желания и едва заметных жестов. Желания его, кстати, висят над лодочкой, как густой туман в пасмурный осенний день. Джинни их чувствует. Часть их светла, как радость полета, другая же часть словно стремится скрыться. Том будто прячет их от Джинни...
- Погоди, - вдруг опоминается она, - разве не пора выходить? - желтое марево на той стороне, где должно быть Поле, вроде как чуть развеялось, и можно разглядеть, если сильно прищуриться, луговую растительность. Кстати, сказать, правый берег это или левый, Джинни бы не смогла. У этого мира не может быть отражения или каких-либо физических категорий - ведь он существует лишь в голове Джинни.
От последней мысли неожиданно становится больно.
- Нет, - качает Том головой, - я хочу посмотреть, куда ручей выведет. Я говорил же тебе, - при последних словах он косится на Джинни с легкой опаской. Сама Джинни тоже ощущает страх. Это место - именно Ручей - определенно действует на нее. Струи воды, их журчание слишком материальны для сна. В этом звуке легко можно потеряться.
- Зачем?
Том мотает головой и смотрит куда-то вдаль перед собой, там, где должна быть линия горизонта. Джинни прослеживает его взгляд и видит то ли то же желтое марево, что над Полем, то ли какой-то яркий водянистый блеск.
- Не знаю... Ты возражаешь? - в его голосе слышно напряжение.
Джинни встряхивает волосами.
- Нет.
Как ни странно, ее начинает клонить в сон. Заснув во сне, свой сон не вспомнишь. А ей хочется помнить и Город, и вязкость звука текущего Ручья, до вод которого сейчас можно дотянуться рукой, и ощущение странной легкости, исходящее от Тома, и безмятежность занимающегося над Миром-В-Ее-Голове рассвета.
Она позволяет себе ненадолго прикрыть глаза. Сон или дрема не приходят, но звук журчащей воды словно затопляет все сознание. Джинни не знает, чего ей больше хочется - сбежать от этого звука или раствориться в нем. Он несет одновременно и слабость, и умиротворение.
Выдергивает ее из этого состояния тихое восклицание Тома:
- О...
Джинни открывает глаза и тоже застывает, пораженная. Ручей впереди резко расширяется, а дальше - разливается в Море. Конечно, логичнее было бы назвать его Озером, но даже то озеро, что близ Хогвартса, не может сравниться с этим. Море величественно, это настоящая стихия, как и Лес. Только от Леса пахнет чистым ужасом, а здесь можно различить оттенки смысла - и страх, и радость, и умиротворение, и боль. Ощущение совсем как от Ручья, только многократно усиленное.
Несколько секунд (если здесь, конечно, есть такая мера времени) пробыв в созерцании Моря, Джинни резко выходит из ступора и тут же кричит - не сказать визжит:
- Стой! Останови лодку, дай выйти!
- Что? - Том поворачивает к ней голову. На его лице блуждают, кажется, два разных выражения: какой-то туманной радости и напряженного размышления.
- Море нас не пустит. Останови лодку.
Том слушается, и это почему-то удивляет Джинни. Хотя почему? В последнее время он ей не перечил ни разу и вообще, кажется, признает ее как хозяйку Города. Но его нежелание останавливаться словно витает в воздухе.
- Только тебе выйти, значит? - произносит он то ли с ядом, то ли с надеждой в голосе. - А меня дальше отпустишь?
- Я имела в виду «дай нам обоим выйти», - отзывается Джинни, уже выбираясь на берег и торопливо одергивая юбку. В реальной, так сказать, жизни у нее таких юбок - в бледные цветы, чуть выше колена - никогда не было. Как и просмоленных лодок из темного лакированного дерева.
Том вытаскивает, опираясь на торчащий из песка и глины ствол дерева, лодку на берег и, распрямляясь, потягивается, разводит руки в стороны. В позвоночнике у него что-то хрустит.
- Ну что, куда дальше идем? - Джинни за этими словами чудится невысказанное «хозяйка» или даже «госпожа». Конечно, она хозяйка в своем Городе, но...
- К Морю и идем, - отзывается она, стараясь уйти от этого последнего странного ощущения. – Гляди-ка, там, неподалеку, есть утес. С него, должно быть, открывается неплохой вид.
Том пожимает плечами.
- Как знаешь.
Его покорность настораживает Джинни, но она предпочитает никак ее не отмечать. Это не то, чего ей хотелось бы. Покорность Тома – две недели назад она рассмеялась бы, услышав это... Хотя и о предложении от Гарри она две недели назад мечтала, верно?
Джинни резко прерывает эту мысль.
На песчаном пляже то и дело встречаются то небольшие раковины бледных оттенков бежевого, розового и зеленого – и это странно, ведь во сне им полагалось бы быть гротескно огромными и яркими, - то щебень и камешки, то целые охапки сосновых веток. Все это не слишком приятно колет босые ступни, будто предупреждая или предостерегая о чем-то, и Джинни невольно завидует Тому – у него-то сапоги на прочной подошве... хотя в них, должно быть, жарковато. Уже рассвело, тепло, как летом. Хотя с чего бы Джинни стало холодно в ее собственном Городе?
Самого же Тома, кажется, ни щебень, ни ботинки совершенно не волнуют. Он беспокойно крутит головой, озираясь, и Джинни невольно обводит вслед за ним взглядом побережье. Похоже... да, похоже на берег моря в десятке миль от Норы, на котором она была раз или два еще до Хогвартса. Уже после первого курса, на котором Джинни чуть не убили, мама стала слишком беспокоиться о ней, чтобы куда-то отпускать дочь. Да и не до того, прямо сказать, уже было. А после Войны Джинни и забыла о таких глупостях, как купание в море – учеба, работа...
Песчаный берег, засыпанный разным природным мусором. Сосны – высокие, но не древние, просто быстро выросшие благодаря хорошим условиям. Рокот сизых волн, клубящиеся над горизонтом облака. Джинни моргает – да, так и есть, уже день. Не рассвет. Или это над Морем всегда стоит день?
Засмотревшись на Море, она останавливается, и Том дергает ее за запястье:
- Чего стоишь? Идем.
С чего бы это ему так на этот утес не терпится, - удивляется Джинни. А ее уже втаскивают на сам утес, и Том останавливается только на покрытом мхом камне в непосредственной близости от края и вздыхает негромко.
Море похоже на гравюру, где его изобразили этаким скопищем разных морских чудовищ. Гребни волн напоминают гривы морских львов и экивисок – водяных лошадей, а из-под них выглядывают лукавые личики русалок. Оно настолько живое, что, кажется, может вместить в себя все – и русалок, и дельфинов, и китов, и морских царей и царьков, и Сциллу и Харибду с Кракеном во главе, и прошлое, и настоящее, и особенно будущее. Море дышит, живет, ни от кого не завися...
- Так ведь можно и... сбежать... – слышит Джинни сбивающийся шепот и поворачивает голову. Зрачки Тома расширены, он немигающим взглядом смотрит вдаль и продолжает бормотать: - Без дна... Затеряться... Уйти...
- Зачем? – прерывает Джинни пугающий речитатив. Том переводит взгляд на нее и смаргивает, будто только теперь заметив, что она здесь. Когда ему наконец удается сфокусировать взгляд на Джинни, его лицо перекашивает горькая ухмылка.
- А зачем мертвому оставаться здесь? Я мертв на восемь девятых! Ты же убила и его физическое тело, и все восемь хоркруксов, так? Я знаю! Я же могу видеть, что происходит с другими частями меня, помнишь? Точнее, что происходило...
- Не... Не... Я не... – эта внезапная вспышка пугает Джинни, она пытается прервать поток слов Тома, чтобы объяснить, что не она это делала – это ей почему-то кажется сейчас невыразимо важным – но тот понимает ее и так.
- Ну знаю я, что не ты. Но какая мне разница? Какая мертвому разница?
- Какой еще мертвый? – продолжает упорствовать Джинни и, словно пытаясь доказать Тому его неправоту, разворачивает его к себе и хватает его за запястья. Руки, пусть и прикрытые манжетами рубашки, под тканью теплые и совершенно материальные.
- Ну да, разумеется, люди, не имеющие своего тела и обосновавшиеся в чужих подсознаниях, совершенно и неоспоримо живые! Хотя... Ах да, я же нелюдь! – с горечью в голосе выкрикивает Том и, отпихнув ее руки, птицей слетает вниз под уклон. Туда, где утесы на границе с песчаным пляжем становятся просто не очень большими – в половину человеческого роста высотой – камнями.
Джинни уже собирается догонять его, доказывать снова и снова свою правоту, пока он не поверит, не смирится, но неожиданная мысль останавливает ее. Том ведь действительно говорит правду. Какой человек будет удовлетворен такой – нет, не жизнью, это и правда не жизнь – таким существованием?..
Она оседает на холодном камне, не отрывая взгляда от выныривающего из облаков солнца. Что же это – все? Отпустить его – потому что он так захотел, потому что ему невыносимо здесь оставаться? Не пытаться остановить, не хватать за руки, просто отпустить – в эту сказочно прекрасную, как царевна с иллюстрации из книжки барда Бидля, воду?
Джинни подползает на коленях ближе к обрыву, – перспектива упасть ее не страшит, – и ищет его взглядом внизу. Вот он, зашел в море уже почти по грудь, как был, в своем неизменно сером костюме, и теперь растерянно разглядывает голубоватую воду, плещущуюся в его ладонях.
Внезапно ее пронзает острое понимание. «Не отпущу». Не отпустит. Никак. Нет. В этом что-то есть от ревности, от чувства собственничества, но гораздо больше – от такой же острой, как ревность, необходимости. Не она в нем нуждается, точнее, не только она – сам Город, пока он будет уходить, будет цепляться за него всеми красными крышами, флагами и лодками, невесть зачем валяющимися во внутренних дворах, острыми пиками башен Стены, макушками деревьев в Лесу и сосен... сосен, что растут на морском берегу. И само Море его не отпустит – будет удерживать гребнями волн, похожими на чьи-то гривы, и русалки станут цепляться тонкими пальцами за его одежду и волосы...
Точно так же стремительно, как чуть раньше – Том, Джинни сбегает вниз по пологой тропинке, ведущей к пляжу. Сердце отбивает по треть секунды, а она уже в воде и тащит его обеими руками, обхватив поперек туловища, к берегу. Том, кажется, сопротивляется, но о каком сопротивлении с его стороны может идти речь, если хозяйка здесь – она, если сам этот Город – плод того, как она жила, думала, радовалась? Город – это ее радость и доверие к миру, как Лес – страх перед ним, Джинни уже поняла это... Зачем она впустила его в Город своего сердца – чтобы отпустить потом? Вот еще!
Решение приходит само. Мертвый? Она покажет ему, что он жив. Как он жив. Сделает его своим, присвоит себе, и отдаст ему какую-то часть себя. Этого будет достаточно, чтобы он остался. Должно хватить. А как иначе? Если нет...
Вытащив Тома на берег, Джинни садится, раздвинув ноги, на его бедра и перехватывает его запястья у него над головой одной рукой, а другой стягивает с себя трусы. Том же, сообразив, что она собирается делать, распахивает рот – одно непонимание пополам с изумлением, он похож на человека, который не успел поверить в то, что перед ним стоит Медуза Горгона, как уже превратился в камень.
Пока он растерянно моргает, Джинни расстегивает его брюки, вытаскивает член. Черт, мягкий, не пойдет так... Проводит по нему пару раз рукой на пробу и застывает, взглянув на лицо Тома. Тот ловит ее взгляд своим, и то ли через пару секунд, то ли через пару минут его губы расплываются в хищной усмешке, а член в руке Джинни начинает стремительно твердеть.
- Раз уж ты хочешь, то все будет иначе. Так, как я захочу...
Он плавно выскальзывает из-под нее, и через мгновение снизу оказывается уже Джинни. В спину неприятно вдавливается раковина, в затылок – какая-то деревяшка, а Том, не отрывая от лица Джинни взгляда лихорадочно блестящих серых глаз, легко закидывает ее колено себе на локоть. Затем берет себя в руку и – толкается внутрь нее.
Джинни какие-то секунды чувствует себя победительницей. Он сдался. Сдался! Теперь он принадлежит ей, так ведь?
А потом до ее сознания доходит другое.
Боли нет. Джинни девственница – не те нравы у миссис Уизли, чтобы позволить дочери перестать быть таковой до свадьбы, хоть даже и встречаются они с Гарри больше пяти лет и Джинни давно уже за двадцать. Но ей уже доводилось держать в ладони мужское желание – с Гарри это случалось пару раз, спонтанно, никто не видел в этом вины, ведь они и так давно уже обещаны друг другу. Ее просвещали насчет «этого» и мама, и Флер, и даже Гермиона, которая вообще считала себя кем-то вроде семейного психотерапевта и чуть не разлучила ее с Гарри еще до начала их отношений («Ты же самостоятельная личность, Джинни, почему ты так на нем зациклилась?»). Джинни знает, что это должно быть больно – туда ведь влезали всего два пальца, а у Тома куда толще будет, она видела...
Но боли нет. А ее хочется, до спазмов в груди и животе, до сдавленного дыхания. Чтобы все – по-настоящему. Чтобы не ушел. Чтоб жил с ней, чтоб принадлежал ей... Дай мне больше, чем этот пляж, которого нет, его мне мало, дай мне реальность, настоящее... Хочу по-настоящему, слышишь?
Над головой Джинни плывут облака, и она сама – как облако. Ей не хорошо и не плохо, просто чувство принадлежности – всепоглощающее, такое, что в груди что-то сжимается – меняет восприятие всего, даже сосновой ветки, о которую она трется затылком при каждом толчке. Член распирает ее изнутри, при каждом движении Тома внутри нее что-то хлюпает, от этого не больно и не приятно – только жарко, но этот жар, кажется, проникает в кости, расходится по всему телу, до солнечного сплетения, до макушки. Джинни, всхлипывая и бессильно цепляясь за него руками в попытке прижать к себе, сначала то жмурится, то, бездумно раскрывая глаза, смотрит на небо, потом переводит взгляд на Тома – на его щеках красные пятна, глаза горят, когда он их резко распахивает, подаваясь вперед, по шее течет пот, закатывается за идеально белый воротник. Красивый сейчас, такой красивый...
От этой мысли ее простреливает спазмом, будто молнией, насквозь, почти до боли. Где-то на периферии сознания глухо стонет Том, сильнее вжимая ее в светлый, почти белый песок, и тут же скатывается с нее, ложится рядом на спину.
Мир Джинни поменялся. Даже оттенки цветов изменились. Том не может не чувствовать этого – это ощущение они должны были разделить, оно принадлежит ему так же, как и ей! Но почему-то он все равно говорит:
- Что самое смешное, не смогу я сбежать через Море... Это не бесконечность и не портал в небытие. Море – просто твое будущее материнство, Джинни Уизли.
От удивления Джинни даже приподнимается на локте, не обращая внимания на пронизывающую все тело сладковатую слабость. Материнство? Ее?
А Том продолжает:
- Да, как бы ты не понесла сейчас, в самом деле... Трахнуться на берегу Озера Зачатия и всего сопутствующего – не шуточки...
- В смысле – Озера Зачатия?
Том машет рукой на воду, застегивая другой ширинку:
- Да сама коснись этой воды, а лучше зайди в нее. Увидишь.
Джинни подходит к кромке прибоя, осторожно пробует воду ступней. Она теплая, мягкая, и, кажется, ластится, словно кошка. Джинни заходит в нее по лодыжки, а затем по колени, завороженно глядя сквозь практически прозрачную воду на лежащие на дне камешки и раковинки, и вдруг вскидывает голову, услышав вдали какой-то звук... детский смех? И биение чьего-то сердца.
Она стоит, впитывая в себя эти звуки, абсолютную гармонию, исходящую от воды, и шум прибоя. А Том продолжает несколько развязным тоном, его голос временами почти срывается:
- Хотя вряд ли ты понесешь от меня. Ведь это Море предназначается... отпрыскам Гарри Поттера же, так ведь, Джинни Уизли? Я слышал, когда он – Волдеморт – был еще жив, с кем встречается мой главный враг. Если ты еще не поняла, то это место принадлежит твоим помыслам, так что можешь не опасаться, что...
Том все говорит, а Джинни замирает. Гарри. Гарри две недели без двух дней назад предложил ей руку и сердце. Уже в среду он потребует ответа – а сейчас уже утро понедельника. И Том... После того, что только что произошло...
Джинни внезапно замечает, в каком виде она стоит: короткие рукава рубашки сползли до локтей, грудь почти обнажена, и трусы... она окидывает взглядом берег, но их не видно. В песок закопались, пока они... с Томом... Или водой унесло?
Какая разница... Ведь Том. И Гарри...
- Подойди ко мне, - просит Джинни. Именно просит, не приказывает. Том замолкает и подчиняется, заходит в воду прямо в сапогах и брюках, и Джинни тянется к нему за поцелуем. Которого еще не было.
И не будет. Он отводит лицо.
- Я... я читал сказку про Белоснежку в детстве, - говорит он глухо. – Я не хочу, чтобы мелочь вроде твоего поцелуя меня задержала, если появится возможность уйти.
Джинни тоже знает эту сказку. Ее как-то Гарри рассказал Тедди на ночь.
Внезапно ей становится понятно, что Тома не удержать. Почему? Город сколько угодно может цепляться за него, Джинни может выдумать какие угодно поводы, создать в месте, принадлежащем только ей, что угодно – такие, как Том, всегда находят пути добиться желаемого. И хорошо, что Джинни узнала о его желании... уйти прежде, чем ему это удалось. С ее ведома – даже с ее помощью – ведь лучше, чем без него, не так ли?
Джинни не хочет, не может разрываться между двоими. Это противно ее природе, пусть даже одного из этих двоих – формально, не для нее, конечно – не существует. После того, что произошло сейчас, она должна разорвать с ним любые связи прежде, чем будет обещана – насовсем – другому. И поэтому... она поможет ему уйти.
- Я помогу тебе уйти, - говорит она вслух. Том вскидывает голову.
- Зачем?
Джинни смотрит на него в упор.
- А зачем ты рассказал, где найти Северуса Снейпа?
Том отводит глаза.
- Честно... Ладно, скажу. Мне казалось, что то, что мне даже сдохнуть целиком не дают – расплата за то, что я сделал, пока был жив... хотя бы на четверть. Ты рассказала об этой проблеме – и я подумал, почему бы и нет, если это поможет мне искупить... То есть, выкупить возможность умереть. И я почти уверился в том, что мне это удалось, когда увидел это, - он машет рукой на Море. – Но я ошибся.
- Не ошибся, - возражает Джинни, сжимая кулаки так сильно, что, кажется, слышно, как лопается под ее ногтями кожа на ладонях. – Ты выкупил мою поддержку. Если есть какая-то возможность выгнать тебя отсюда, то я ее найду, - она выходит из воды и кое-как поправляет одежду: застегивает пуговицы на рубашке, расправляет рукава, одергивает мокрую юбку, чтобы хотя бы не липла к ногам. Оглянувшись, Джинни обнаруживает, что Том не пошел за ней. Все так же стоит в воде, пораженно глядя в никуда – на кромку горизонта. – Да и не стоит в своей голове мертвецов копить, - добавляет она немного тише, зная, что Том не сможет ее услышать.

Третья неделя. Понедельник

Третья неделя. Понедельник
Джинни выплывает из сна, чувствуя где-то рядом чей-то озабоченный шепот. Они обошли несколько дворов в Городе и все башни Стены – их оказалось двадцать две, столько же, сколько Джинни прожила лет, - нашли несколько флагов разной расцветки, рыцарские доспехи и отломанную от туловища голову каменной горгульи (такая же охраняла вход в кабинет директора Хогвартса). Но ни малейшего намека на выход. Ни подвальных помещений, ни зеркал... ничего.
Джинни уже, переступив через собственный удушающий страх, предложила обследовать Лес, но Том в ответ на это предложение только усмехнулся.
- Я не собираюсь провести остаток твоей жизни – а может, и вечность, кто знает – посреди твоих страхов. Знаешь, страх – это не смерть, он не имеет со смертью ничего общего. Я видел Лес. Искать что-либо там бесполезно.
Сказать, что Джинни была ему благодарна за это, значит ничего не сказать.
- Вообще – нам пора расходиться, - сказал Том, взглянув на небо. В этот момент они как раз стояли на одной из башен Стены.
Джинни проследила направление его взгляда и охнула. Солнце находилось почти в зените. Уже день, а она, выходит, спит...
- Да, пора...
- Проводишь меня до чердака? Я не найду сам дорогу, да и...
«Город меня не пустит», - мысленно продолжила Джинни. Она не думала, что его опасения верны. Он говорил, что и раньше пытался выбраться с чердака и тогда его не пускала дверь. Так и Джинни не хотела бы, чтобы он куда-то шел без ее ведома. Теперь его намерение добраться до чердака не вызывало у нее возражений – так почему бы Городу не пустить Тома?
Но и отказываться проводить его из-за своих догадок она не собиралась.
- Хорошо, провожу.
Уже на чердаке она спросила:
- Как это – когда умирает часть тебя?
- Больно, - отозвался Том. Он стоял коленями на тахте и выглядывал в крохотное окошко, будто бы за всю минувшую ночь и утро ему так и не приелся пейзаж одинаково красных крыш. Джинни этот вид, ясное дело, не надоедал и не мог надоесть в принципе. Ну так и Тому это место – не душа. – Хуже всего было то, что сам... он не знал, что с ними. С хоркруксами. Он чувствовал, когда их уничтожали, но не более того. Я же – я знал, я видел все происходящее их глазами, но никак не мог их защитить. Физическая боль по сравнению с тем, когда убивают часть тебя – пустяк. Душевная – тем более. Тебя просто... уничтожают, а потом заставляют жить дальше – во все той же боли. Но и один хороший аспект в этом был, - Том повернул голову и взглянул на Джинни. – Мне постепенно становилось все равно. Девять лет назад я смеялся над каждым вашим мелким поражением и проклинал вас, когда вы сопротивлялись. Вместе с ним. Пока старик убивал кольцо, я сгорал заживо, хоть и не позволял тебе ни разу это увидеть. Но, когда пошел последний год Войны и вы стали находить хоркруксы один за другим, моя ярость начала угасать. За Битвой за Хогвартс – вы ведь так ее назвали, да? – я наблюдал лишь из праздного любопытства. Единственное, что меня беспокоило при этом – исчезну ли я отсюда, когда его убьют.
Забавно, - отметила какой-то частью сознания Джинни. Он называет Волдеморта не «я» и даже не «Сам-Знаешь-Кто», а просто «он». Хотя и у нее «Тот-Кого», само собой, не ассоциировался с этим бледным юношей в темно-сером костюме.
- Мне и по сей день не все равно только, смогу я исчезнуть или нет. Ты зря старалась, - он усмехнулся, глядя в лицо Джинни.
- Зря, - согласилась она, яростно комкая в кулаке слегка выцветшую ткань юбки.
Джинни ворочается и утыкается лицом не в воздух и даже не в жесткую траву за белым Камнем – в подушку, в шерстяной плед, который ей кто-то заботливо подоткнул. Шерстинки щекочут нос, и Джинни чихает. Кстати, Камень... надо будет в следующий же визит к Тому попросить его дотронуться до Камня. Или лечь в углубление за ним. Чем черт не шутит – ведь Том сам то ли хоркрукс, то ли его отпечаток в душе Джинни. Без физического вместилища он, так или иначе, выжить не сможет. Если его выкинет в материальный мир, то, возможно...
Точно. Подушка, плед, диван. Чей-то пристальный взгляд, ощущаемый кожей. Она уже проснулась. Какое непривычное ощущение...
Джинни открывает глаза и сразу же жалеет об этом. Проснувшись, увидеть первым Северуса Снейпа – врагу не пожелаешь.
- Так-так, спящая красавица изволила открыть глазки, - проговаривает он все тем же, знакомым со школы низким голосом, и Джинни, едва задумавшись, стоит ли благодарить бывшего профессора за комплимент, соображает, что это отсылка к той сказке, о которой говорил Том. Она так и называлась - «Спящая красавица». – И что же вам снилось, милая леди? – добавляет он, не переставая буравить Джинни жуткими черными глазищами.
«Неужели Тома чует?» - раздраженно думает Джинни, старательно отводя взгляд. Со времен войны она хорошо помнит, что главное условие для легилименции – зрительный контакт.
- Добр... – начинает она и тут же заходится в кашле. В горле сухо, будто там посыпали крупным песком.
- Ну, мистер Снейп, - тут же вмешивается откуда-то взявшаяся Молли, - Джинни проснулась, так что выйдите уж... Ей надо умыться.
Снейп ухмыляется. Его глаза продолжают сверлить лицо Джинни, и та ерзает. Как же неуютно под его взглядом!
- Миссис Уизли, - это звучит почти как оскорбление, - я желанием осквернять своим присутствием девичью, - это слово он почему-то выделяет голосом, - спальню и не горел. Позвольте откланяться, - насмешливо дернув на прощание длинным носом (и как это у него получается? Точь-в-точь собака-ищейка!), Снейп поднимается с края дивана и стремительно выходит, судя по всему, на лестничную площадку. С лестницы слышится стук каблуков.
Проследив его взглядом, Джинни поворачивается к матери. На лице той – явное беспокойство.
- Мама, а что он...
- Ты, дорогая, проспала до вечера, уже девять часов, - озабоченно отзывается Молли, то трогая маленькой ладонью с загрубевшими пальцами лоб Джинни, то перебирая ее волосы. – Вот я и забеспокоилась. Он же мастер Зелий все же... Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, - Джинни садится на кровати, втайне радуясь, что рука матери при этом соскальзывает с ее головы на спинку дивана. – Только мне действительно надо душ принять. Ты...
- Смену одежды принесла, - кивает понятливая мама. – Ты пойдешь в душевую здесь или на третьем этаже, чтобы потом сразу в свою комнату пойти?
- На третий.
На лестнице Джинни попадается Гарри. Он кажется рассеянным, но его взгляд на какие-то несколько секунд задерживается на его лице, и он приникает коротким поцелуем к ее щеке – неожиданно для нее, хотя все эти годы они такими поцелуями обменивались по двадцать раз на дню, была бы возможность.
- Ты проснулась, - зачем-то озвучивает он очевидное, и при этом его глаза скользят по ее телу. – Я лаборатории, если что.
Сразу после войны Гарри, решив, что добросовестному аврору совершенно необходимо иметь под рукой лабораторию с хотя бы самыми элементарными приспособлениями, соорудил таковую в спальне Вальбурги Блэк, где при Сириусе жил Клювокрыл. Там были наиболее толстые стены и наиболее качественная звукоизоляция. И то, и другое было полезно (если не необходимо) как для содержания гиппогрифа, так и для проведения экспериментов. Особенно если их проводил такой профан в зельеварении (по его же скромному мнению), как Гарри.
В этой самой лаборатории Гарри сейчас и скрывается, коснувшись на прощание – совсем как раньше, в день, когда рассказал ей о проблеме с пострадавшими от Круциатуса – руки Джинни. Сама же Джинни направляется в душ на втором этаже.
В ванной пахнет мылом и чистой водой, и Джинни теперь отчетливо различает исходящий от нее же запах сонного тела. В гостиной он был не так заметен, ибо им же пропитался плед, которым ее кто-то так заботливо накрыл. Этот запах, как и любому человеку, хорошо знаком Джинни. Только теперь в него подмешиваются какие-то незнакомые нотки...
Догадавшись, в чем дело, Джинни просовывает пальцы в трусы. Так и есть – липко, склизко... Эти нотки – запах возбуждения. И – о Мерлин, ей становится понятно, что означали эти странные выражения лиц Гарри и Снейпа. Точнее, Гарри просто пытался понять, что это за запах, а вот Снейп... Ему-то, с его богатым жизненным опытом (зря, что ли, ходили слухи об оргиях у Упивающихся Смертью) и острым нюхом, необходимым для профессионального зельевара, все было очевидно. Поэтому он и говорил с такой насмешкой о девичьей спальне... Мерлин и Моргана, точно такой же стыд Джинни испытывала, когда на втором курсе на уроке Истории Магии у нее началась первая в жизни менструация. Биннсу, разумеется, было все равно, из-за чего Джинни сбежала с его урока в больничное крыло с красными пятнами на щеках (он, скорее всего, этого и не заметил), а одноклассники ни о чем не догадались – точно так же как все равно и Снейпу, в то время как Гарри, очевидно, не стал задумываться, что означает этот запах, но... Как же все же стыдно-то!
Джинни быстро стягивает все с себя (на трусах темнеет влажное пятно) и встает под воду, стремясь стереть с себя этот стыд.
Как ни странно, само то, что послужило причиной этому стыду, Джинни нисколько не волнует. Том овладел ею на берегу Моря. Она хотела все сделать сама с целью удержать его – что ж, все произошло несколько не так, как она планировала (хотя какое там «планировала» - решила за пару секунд), да и удержать его не вышло. Этого не изменить. Только, если бы ситуация повторилась, она пришла бы к точно такому же решению. А стыдиться своих решений – глупо...
Джинни намыливает губку, медленно ведет ею по груди, животу, заводит руку за спину. Коснувшись участка правее позвоночника, на уровне ребер, испуганно дергается. Там кожа будто немного содрана. Точно, - вспоминает Джинни, - туда впилась маленькая раковина, пока он вдавливал ее в белый песок, - и, отведя все еще сухие волосы вперед, нащупывает на затылке место, куда при каждом движении Тома впивалась сосновая ветка.
При каждом движении... Джинни успевает мимолетно удивиться, почему в волосах не запутались сосновые иголки, как на нее лавиной накатывают воспоминания. Толчки его бедер, звуки, с которыми он врывался внутрь нее, - почти хрипы вкупе с влажным хлюпаньем внизу, - да даже то, как он отвернулся от нее потом, лакированная лодка, полеты по красным крышам, безмолвно ревущая Тьма... Что же – он собирается уйти?.. Джинни почему-то кажется, что с его уходом все это просто закончится. Ведь и в Город она впервые пришла ради него – наверное, он сам ее и позвал... Город – ее душа. С его уходом в ее душе что-то умрет, точно умрет...
Воспоминания рождают вспышку возбуждения, а мысль о том, что он уйдет – слезы. Джинни оседает на пол душевой, одной рукой вцепляясь себе в промежность – она не может это контролировать – а другой стирая слезы с лица. Ей и больно и сладко трогать себя. Это совсем не так, как с ним – более реально, ощущения намного острее. И от этого боль пронизывает ее насквозь.
Очнувшись под хлещущей, не слишком горячей – все же почти лето, опасности простудиться нет – водой, Джинни не может вспомнить, сколько минут потратила, ползая по полу душевой, рыдая и рассеянно лаская себя. Она медленно, наплевав на время – в семье ее научили экономить воду и помнить о том, что еще не одному и не двум людям надо пойти в душ, и память напоминает о себе – промывает волосы, долго изучает, уже вытеревшись, перед зеркалом свое лицо. Заметив припухшие мешочки под глазами, она протирает их холодной водой – никто не должен знать, что она плакала, никто! – и, переодевшись в принесенное мамой, выходит на лестницу.
Вторая неудача за вечер – Джинни снова сталкивается носом к носу с Северусом Снейпом. Тот останавливается, - его длинный нос зависает в какой-то паре дюймов ото лба Джинни, - хмурится и не то чтобы рявкает, но и не говорит спокойно:
- Вы выспались?
- Да, - автоматически отвечает Джинни. Видит Мерлин, она не собиралась с ним заговаривать... Но полусонное сознание вкупе с его командным тоном выбили у нее почву из-под ног.
- Хорошо. Будете помогать мне в лаборатории. Поттер уже выдохся, еле на ногах держится, сутки с половиной не спал. А мне нужен ассистент толковый – хотя бы на «У» - и пышущий энтузиазмом. С последним проблемы будут?
«Он уже давно не мой учитель, - угрюмо думает Джинни. – Но, по-видимому, значения это не имеет».
- Нет, не будут.
- Чудесно, - судя по тону, Снейп ничего чудесного в происходящем не видит. Скорее наоборот. – Насчет «толкового». Какой у вас был балл на ТРИТОНах по моему предмету?
Джинни чуть не произносит «по какому из них?», ибо Снейп кроме Зельеварения преподавал и Защиту от Темных Искусств, и сами Темные Искусства (то, как Защита преподносилась в последний год Войны, иначе было назвать нельзя), плюс он очень любил замечать между делом, что Зельеварение и Высшие Зелья – это не одно и то же. Но ей все же хватает ума сдержаться. Помимо Второго Непростительного, Снейп, Джинни уверена, знает множество других пыточных заклинаний. И, как пить дать, не преминет их применить, да так, что ни Молли, ни Гарри, которые находятся в этом же здании, но на других этажах, не заметят.
- «П», - это было то, чем Джинни, к слову, гордится. Видит Мерлин, эта оценка далась ей неделями зубрежки и нудного вникания в основы алхимических реакций.
- В комиссии, судя по всему, были одни идиоты, - цедит сквозь зубы Снейп. «Кто бы сомневался», уныло думает Джинни, старательно пялясь в пол. – Но идиоты дипломированные, поэтому верить им можно... наполовину. «У». Как я уже сказал, ассистент с такой оценкой меня устроит.
- Великая честь, - не удерживается Джинни.
- Не сомневаюсь. Идите за мной, - произносит Снейп и разворачивается к лестнице.
- Эмм, дайте я хоть палочку захвачу, волосы высушить, - нерешительно мычит Джинни. По рубашке, которую принесла мама, уже вовсю струятся с мокрых рыжих прядей ручейки воды.
Снейп оборачивается через плечо и машет рукой. Джинни будто бы обдает потоком теплого воздуха. Волосы тут же высыхают, как и рубашка, но при этом электризуются и начинают топорщиться.
- Но палочку все равно захватите, пару заклинаний я вам доверю, - добавляет Снейп.
«Великая честь», - мысленно повторяет Джинни и, спускаясь в гостиную, где осталась ее палочка, пытается прикинуть, где могла оставить ленту, которая еще утром была вплетена в ее волосы. Сообразив, что задача едва ли имеет решение, она мысленно прикидывает, из чего ее можно трансфигурировать. В итоге в дело идет маленькая свечка из подсвечника на каминной полке.
Но проблема пропавшей ленты продолжает волновать Джинни, и когда она выслушивает указания Снейпа, втайне жалея, что не захватила с собой ручку и блокнот, и когда она приступает к невыносимо нудным заданиям: нарежь, принеси, напиши и отправь с этим сову, помешай то, что в котле номер девять... Если бы Джинни хоть сколько-нибудь понимала суть приготовления зелья, Снейп бы, может, и смог заполучить, как он сам выразился, «пышущего энтузиазмом ассистента». Но ей ничего не объясняли, а сама Джинни способна уразуметь только то, что приготовление зелья напоминает прихотливое кружево, в котором сплетены воедино несколько десятков, а то и сотен сложных алхимических реакций – и, соответственно, представляет собой процесс, который она понять «на глазок» не сможет. Да и Снейп вряд ли сумел бы его вот так же понять.
Джинни скучно, пока она занимается бесконечной нарезкой, помешиванием, растиранием... Какое-то время она пытается успокаивать себя тем, что, судя по всему, спасет этим несколько сотен человеческих жизней. Но это не слишком помогает. Будучи медсестрой, Джинни привыкла понимать хотя бы назначение операций, проводимых колдомедиком. Теперь же ей совершенно непонятно, чем может помочь в зелье смесь растертого листа падуба и сушеного цветка ясенца – она совершенно нейтральна. Непонимание и удручает. Но оно же вкупе с давящей скукой отвлекает от мыслей о том, что Джинни придется проделать... когда она заснет.
За то время, что они работают, их три раза отвлекает Молли. Вкусными запахами сначала, уже около одиннадцати вечера, сытного ужина, позже, ближе к шести утра – завтрака, а в три дня - обеда. Правда, жевать все приходится подогретое заклинаниями, ибо Снейп благосклонно соглашается отведать приготовленное Молли, только если зелье вступило в стабильную фазу и требует хотя бы получасового настаивания. Умом Джинни понимает, что это как нельзя более разумно, ведь зелье – это вот уже третьи сутки неустанной работы и, должно быть, фунты ценных ингредиентов. Но усталого, уже привычного раздражения, относящегося скорее к самой персоне, чем к его действиям, это не отменяет.
Пока они жуют завтрак, Снейп сообщает, что отпустит Джинни не раньше, чем проснется Гарри.
- Мои ассистенты должны хотя бы держать глаза открытыми и соображать ясно.
- А как же вы, профессор? – вмешивается Молли. – Вы же не спали уже очень давно...
Снейп разворачивается к ней, глядя на нее из-за пряди грязных волос.
- Мне не привыкать. Прошлое шпиона, знаете ли, обязывает, - закашлявшись, Снейп отбрасывает вилку и кидает в сторону Джинни: - Время истекло. Возвращаемся в лабораторию.
Она подчиняется, бросив полный тоски взгляд на недоеденную яичницу с ветчиной.
Снейп отпускает Джинни только через восемнадцать часов работы, после того, как Гарри проснется, умоется и поест. Ей-то поесть не дали, - обиженно думает Джинни, послушно, как велела мама, засыпая в своей комнате в доме на Гриммаулд плейс – той самой, где они жили перед четвертым курсом вместе с Гермионой.
Вспомнить, что спать нельзя, ей удается, уже только проваливаясь в затягивающую воронку сновидений.

запись создана: 15.04.2013 в 16:08

@темы: в работе, R, NC-17, Вольдеморт, миди, Джинни Уизли, ангст