...единственно возможное состояние ума - удивление. Единственно возможное состояние сердца - восторг. Небеса, которые вы видите сейчас, вы никогда не видели прежде. Сейчас - есть идеальный момент. Будь счастлив этим. (с)
Автор: Almond
Пейринг: Рон Уизли/Гермиона Грейнджер
Рейтинг: G
Жанр: драма, романс, общий
Размер: мини
Дисклеймер: Отказываюсь.
1. Иди ко мне
Мина не помнила, когда поняла, что каждое ее утро начинается с одного — с мысли о нем. Впрочем, эта мысль плавно перетекала из ее сна — он ведь снился каждую ночь. И так незаметно снился: Мина даже отчета себе не отдавала, что снится именно он. То были тихие неспешные беседы, прогулки, луна в пол неба и наливающееся охрой море без краев. Мягкие, нежные сны, наполненные одной его улыбкой.
А утром, стоило ей открыть глаза, солнце брызгало в них оранжевым, и он снова улыбался ей в мыслях — озорно, открыто, как улыбался всегда.
***
Мина обратила внимание на высокого рыжеволосого парня, когда он опрокинул стеллаж с книгами. Самый надежный способ привлечь внимание, не так ли? На деле, он, конечно, этого не хотел, но так уж получилось, что когда Мина раздраженно поднимала книги, терла ладошками запачкавшиеся мягкие обложки и искала завалившиеся под другие стеллажи журналы и брошюры, именно его смущение, причудливо смешанное с шутливостью, заставило ее почувствовать, что этот неуклюжий молодой человек ей нравится.
У него открытое дружелюбное лицо и голубые глаза. Все в ее вкусе.
Оказывается, он бывал в книжном магазине довольно часто. Просто Мина его не замечала. Но для того, чтобы заметили, и нужно опрокидывание шкафов, помните?
Он не любил читать, это сразу было понятно. Рон всегда выбирал скучные справочники, не глядя, просто просматривая в списке, что всегда носил с собой, а над любимой Миной мифологией просто смеялся. Он так и говорил: «Смеюсь над Менелаем и Парисом. И над их Еленой». Он вообще много смеялся. Шутил. Смешил Мину.
Рон всегда обращался к ней, когда заходил в магазин, просил помощи, если не мог разобрать особо непонятную фразу в списке необходимых ему справочников, угощал забавными конфетами в форме шоколадных котелков. А еще был очень загадочным. К примеру, список справочников представлял собой обрывок пергамента, очень старинного и качественного, насколько могла судить Мина. И иногда он приходил в мантии. То, что это была именно мантия, Мина не сомневалась — в театре, где она играла в любительских постановках, мантиям придавалось большое значение, даром, что постановки были в основном по «Трое». И Рон умел творить чудеса. Самые обыкновенные: гасить свет или делать его ярче, доставать из ниоткуда букет ее любимых белых фиалок или лечить головную боль, которой она была подвержена часто после травмы. И ведь не говорил, как он это делает.
А еще он никогда не обращался к ней по имени. И это казалось самым загадочным.
***
— Привет.
На улицах Лондона хозяйничал проливной дождь, и посетителей в магазине было всего ничего. Она тепло улыбнулась — а это далось нелегко, поверьте, потому сердце так и подскочило от радости... подобное началось недавно. Мина стала ждать его прихода с радостью, все возрастающей по мере того, как шли часы и минуты, а потом радости становилось столько, что когда Рон наконец говорил ей «Привет» — как всегда, весело и непринужденно — Мина чувствовала, что сердце вот-вот взорвется от счастья.
У Рона намокли волосы, но не мантия. Сегодня она была пурпурной, из-за сумрака казавшаяся почти черной с брусничным отливом, и Мина решила, что в целом, Рон выглядит в ней неплохо. И Рон держал в руках корзинку. А в корзинке кто-то большой и нетерпеливый громко бурчал.
— Что это?
— Это тебе.
Мина опасливо заглянула в корзинку и увидела рыжего, с невозможно пушистой шерстью и наглой мордой кота. Кот лениво приоткрыл один глаз. Желтый. Как солнышко.
— Его зовут Косолапсус. Мне показалось, тебе он понравится. Сумасброд конечно, а вернее — себе на уме, но тебя, я уверен, полюбит.
Мине страстно хотелось потрогать пушистый комок, вот как к Рону хотелось прикоснуться, но ведь...
Но.
Если она коснется, то тогда согласится. Согласится — примет. Примет — расставаться будет больно. Все как с Роном.
— Рон, спасибо большое... он, правда, очень мил... и ты... но я не могу его взять.
Улыбка Рона была жалкой и извиняющейся. Косолапсус, широко распахнув оба глаза, смотрел на нее с укором.
— Рон, ты же знаешь. Я не могу взять. У Стивена аллергия на шерсть.
И Стивен терпеть не может кошек.
— Пусть принимает антигистамины. Или я могу прийти к вам домой и вылечить его.
Рон смотрел на нее очень серьезно.
— Нет. — Мина не знала, что сказать. Неловко — этого почти нет, неловкости. Просто обидно за Рона и жалко себя.
— Ты его любишь?
— Рон...
— Просто скажи.
Косолапсус выпрыгнул из корзинки, грациозно для такой массивности потянулся и забрался к ней на колени. Мина спрятала руки.
— Я люблю своего мужа.
Рон покраснел от злости. К чему все это... она ведь сама решила? Она же... снова вспомнилось ее белое лицо на белой же подушке в маггловской больнице... и не отличишь одно от другого.
— Что ты в нем нашла?
— Не говори так, Рональд.
Ее «Рональд» полоснуло по сердцу.
Рон сжал кулаки; ему хотелось взять Мину за плечи и встряхнуть — сильно, так, чтобы, зубы клацнули. Так, чтобы она вернулась.
— Ты ведь любишь мифологию?
— При чем здесь это? — Мина почти плакала.
— Дочь Менелая и Елены Прекрасной. Мудрая и очень красивая, не хуже матери, помнишь? Такая красивая... добрая, желанная... далекая.
Она смотрела на него с тоской... будто знала все и понимала, но сделать ничего не могла. А Рон знал и понимал, что за эту тоску самого себя заавадить нужно. Она должна радоваться с ним, а не страдать. Он давно решил.
— Болит голова?
— Чуть-чуть.
— Иди ко мне.
Хотя бы так, раз не вернуть.
2. Говори со мной
— На, держи.
— Мм?
— Твои бутерброды, Рон, не будь дураком.
— Никто и не собирается, — пробурчал Рон, беря протянутый сверток.
Гермиона вздохнула, вытерла промасленные ладони о мантию и села рядом с Роном. Была суббота, погожий октябрьский денек, мелкие воды озера, на берегу которого они сидели, ровно подкатывались к подошвам их кроссовок, и в общем и целом жизнь казалась прекрасной. Кому-нибудь другому.
— Рон, поговори с ним.
— Ты опять? Сказал же, не буду, надо, пусть сам подходит, — Рон развернул сверток и придирчиво оглядел скомканные куски хлеба, пропитанные майонезом, горчичным соусом и еще Мерлин знает чем, сиротливо развалившуюся ветчину и пожухлые листики салата. Пожал плечами и принялся есть.
— Послушай, он ведь хочет подойти, хочет поговорить… — Гермиона с некоторым оторопением проводила взглядом исчезнувшую во рту Рона порцию того, что с натяжкой можно было назвать «хогвартским сэндвичем, улучшенным мастерством Рона, истинного сына своей матери». — От Гарри все отвернулись, и ты не должен был поступать, как эти все.
— А он мог мне сказать? — отозвался Рон. — Раз я его друг, мог мне сказать, что подбросил свое имя в Кубок Огня? Как-то обманул эту штуковину Дамблдора, придумал способ, а мне не сказал. Какой он мне друг после этого?
Гермиона раздраженно передернула плечами.
— Вот сколько можно об одном и том же? Мы ведь обсуждали это, договорились даже, что верим Гарри. Не стал бы он кидать свое имя в Кубок Огня, да и не сумел бы он. Ему вовсе не хочется таким образом популярность себе завоевывать, Рон, хватит чавкать в конце концов!
Рон зачавкал громче. В демонстрациях только так — идти вперед до упора, не поддаваясь на провокации.
— Если вот ты мечтаешь популярным быть, взял бы и был, — рыкнула Гермиона, с силой толкнув Рона в плечо.
Как же он ее бесил! Раздражал неописуемо, заставлял думать о себе, даже на уроках, даже на любимой нумерологии, постоянно ее отвлекал! Рыжий, нескладный и наглый. И выражение лица-то все время такое… такое… ну словно он ни в чем не виноват, а ведь виноват, еще как виноват, о чем прекрасно знает! Рыжий, наглый, нескладный, вредный… ух!
— Да с чего ты взяла? — оскорбился Рон, торопливо дожевывая бутерброды. — Никем я не мечтаю, я сам по себе хорош. Вот. И вообще — иди к Гарри и ему мораль читай. Ко мне пристала, видишь ли, словно я…
— Ах, я пристала, значит? — Гермиона чувствовала, что щеки заливает краска. Еще немного — и она придушит Рона его же собственными кривыми лапами. К Гарри? К Гарри! — Я ходила к Гарри!
Рон подавился куском ветчины.
— Ходила? — просипел он. — Ты ходила к нему? Предательница!
— В отличие от тебя с Гарри хоть поговорить можно. Он не размахивает руками как ветряная мельница, не орет, не жует постоянно, не бормочет себе под нос всякую ерунду и не заглядывается на вейл! Гарри — мой друг.
— А я тебе не друг, получается?
Гермиона осеклась. Внезапно, как бывает в минуту смутного озарения, в душе возникло томление. Черты ее лица разгладились, гневная линия рта смягчилась, а взгляд устремился на горизонт.
— Ты мне не друг, — нараспев сказала она. — Нет, я думаю.
Сердце Рона сделало кульбит. И ужасная идея, что испуганной птицей металась по его сознанию, идея, что нужно притянуть Гермиону к себе за тонкие запястья, показалась вдруг такой настоящей идеей, такой правильной… просто блестящей.
— То есть… ну, конечно же, друг… — удивляясь себе, пробормотала Гермиона.
Она увидела выражение лица Рона и залилась краской.
— Такой же, как Крам? — мягко спросил Рон.
Гермиона зачарованно следила за его пальцами, которые накрывали ее ладонь.
— А? Крам… Виктор… ты что? — она со сдавленным смешком спрятала руки под коленками. — Он-то здесь при чем?
Рон молчал, не сводя с нее серьезного взгляда. Гермионе стало стыдно.
— Рон… — беспомощно сказала она.
Он улыбнулся. Собрал остатки своей, за неимением лучшего слова, трапезы, покидал их призывно махавшему щупальцами кальмару, отряхнул ладони и, вытянув ноги, откинулся на траву.
— Гарри, может быть, и ни при чем, но мириться он должен подходить, — заметил он. — Нечего мне за ним бегать.
— Рон!
— Да-да, и не спорь.
— Ты невыносим.
— Вот послушай…
И Рон стал рассказывать о своей несчастной жизни, а Гермиона стала скептически вскидывать бровями, передергивать его и возражать.
Вскоре ее ладошка робко нашла его ладонь. Он погладил ее пальцы, сжал их. И все было хорошо. Они продолжили спорить.
3. Дыши для меня
— Может быть, еще в шахматы сыграем?
Гермиона покосилась на Гарри. Глаза того уже начали стекленеть.
— Все, Рон, хватит нам на сегодня разговоров и впечатлений, — решительно объявила она. — День ужасным был, нам давно пора спать. Завтра что-нибудь придумаем.
— У меня от всех этих Пожирателей желудок сводит, под ложечкой тянет, жуть, — пожаловался Рон. — А спать неохота совсем, я и не смогу заснуть в этом склепе. Давайте Патронусов домой отправим, узнаем, как наши?
— Что, например? — отстранено спросил Гарри.
— Что «что»?
— Что придумаем завтра?
— Ну не знаю, начнем хоркруксы искать, — пожала плечами Гермиона. — Рон, мистер Уизли уже прислал Патронуса, все хорошо, а вот нам никуда отправлять никого не нужно, это опасно. Непонятно ведь, как нас те Пожиратели в кафе отыскали. И потом... — Гермиона замялась и не хотя добавила: — Не умею я говорящих Патронусов создавать.
— Да ничего, — похлопав ее по руке, великодушно отозвался Рон. — Так, может, в шахматы? На сон грядущий? А еще я могу продолжить рассказ о дяде Билиусе и его приключениях, он же в первом составе Ордена воевал вместе с дядями Гидеоном и Фабианом, мамиными братьями, а папиными четвероюродными, а может, двоюродными племянниками, Мерлин зубы пообломает о наше древо, и вот они втроем однажды...
— Ага, — Гарри поднялся с дивана. — Я пойду, одеяла нам поищу.
— У меня все в сумке есть, — быстро сказала Гермиона.
Рон вскочил на ноги.
— Ну ладно, спать, так спать. Что у тебя там в сумке, Гермиона? — он улыбнулся в ответ на виноватый взгляд Гарри и, по локоть засунув руку в сумку Гермионы, отыскал одеяла и спальные мешки. А когда согнал Гарри и Гермиону с дивана, бережно расправил на нем самое теплое одеяло.
— Ну, сказку на ночь рассказывать надо? Я могу. Про Зайчиху-шутиху, допустим, могу. А? — Рон, честный и довольный собой, сидел на полу у дивана, глядя, как Гарри с Гермионой бросают встревоженные взоры на диван и переглядываются.
— Я в ванную, — сориентировался Гарри.
Его мутило, голова раскалывалась, и все ярче и ярче подкатывали кошмарные видения, которые он безнадежно гнал от себя весь вечер. Вдруг они не успели? Вдруг Патронус мистера Уизли отправлен просто так, чтобы он, Гарри, не волновался и делал свое дело, искал хоркруксы? Вдруг Джинни схватили? Соленые, тревожные мысли наступали в этом доме все ближе, и некуда от них деться. А еще ночь вокруг — ночью страхи рождаются, плодятся и мучают всех, попавших в их скользкие пальчики. Вдруг они умирают сейчас?
— Давай, — беззаботно ответил Рон. — Я постелю тебе возле камина, там почище и посуше. Вот как думаете, где этот Кричер шляется, он вроде тут постоянно должен быть?
Шрам. Он болит, но не сильно. Бог ты мой, да хоть бы свалиться без сознания от боли, но зато увидеть, что сейчас делает Волдеморт!
— Гарри? — неуверенно позвала Гермиона.
— Наверное, удрал куда, — продолжал Рон. — Помните, Джинни над ним подшутила, когда он хотел сковороду вроде как случайно на Джорджа с лестницы уронить, потому что Джордж отнял у него штаны папы Сириуса?
— Все в порядке, Гермиона, — вымученно улыбнулся Гарри.
— Шрам болит?
— ...любо-дорого посмотреть, Джинни вообще уйму заклинаний знает, побольше моего и даже Билла, преимущественно боевых, она ведь у нас в семье самая сильная колдунья, ну даже мамы сильнее, уверен, Пожирателям от нее сегодня досталось, а сама она нисколько не пострадала.
Гарри не выдержал.
— Откуда ты знаешь? — рявкнул он
Шрам начало наливать пульсирующей болью.
— С ними все в порядке, — спокойно сказал Рон. — Мы чистокровны, а чистокровных — настоящих чистокровных — раз, два и обчелся. Ничего Пожиратели нам не сделают, им еще общество строить идеальное, чистое и справедливое. Все хорошо, Гарри.
Стыд, мучительный и ненужный, навалился на Гарри вместе с болью.
— Я в ванную, — повторил он и выбежал из гостиной.
— Ну, что? — Рон ободряюще улыбнулся Гермионе. — Идем, я тебе на диване постелил.
Гермиона всхлипнула, но тут же яростно утерла слезы ладошкой.
— А ты где будешь спать?
— Мое место рядом с тобой, — ответил Рон и покраснел. — В смысле на полу. Вот я уже себе спальный мешок приготовил. Идем.
Гермиона несколько секунд смотрела на него. Потом подошла и забралась на диван. Легла.
— А зачем ты так?..
— Нам нельзя унывать, — просто сказал Рон. — Нокс!
Гермиона улыбнулась в темноту, с нежностью, с нежностью, которая затопила ее всю от макушки до пяток.
Они лежали в тишине несколько минут, слушая дыхание друг друга. Потом Гермиона вспомнила про зубные щетки и сбегала к Гарри в ванную. А снова забираясь на диван, осторожно взъерошила волосы на затылке Рона.
Когда Гарри вернулся, они уже спали, держась за руки. И дыхание их было в унисон.
Пейринг: Рон Уизли/Гермиона Грейнджер
Рейтинг: G
Жанр: драма, романс, общий
Размер: мини
Дисклеймер: Отказываюсь.
1. Иди ко мне
Мина не помнила, когда поняла, что каждое ее утро начинается с одного — с мысли о нем. Впрочем, эта мысль плавно перетекала из ее сна — он ведь снился каждую ночь. И так незаметно снился: Мина даже отчета себе не отдавала, что снится именно он. То были тихие неспешные беседы, прогулки, луна в пол неба и наливающееся охрой море без краев. Мягкие, нежные сны, наполненные одной его улыбкой.
А утром, стоило ей открыть глаза, солнце брызгало в них оранжевым, и он снова улыбался ей в мыслях — озорно, открыто, как улыбался всегда.
***
Мина обратила внимание на высокого рыжеволосого парня, когда он опрокинул стеллаж с книгами. Самый надежный способ привлечь внимание, не так ли? На деле, он, конечно, этого не хотел, но так уж получилось, что когда Мина раздраженно поднимала книги, терла ладошками запачкавшиеся мягкие обложки и искала завалившиеся под другие стеллажи журналы и брошюры, именно его смущение, причудливо смешанное с шутливостью, заставило ее почувствовать, что этот неуклюжий молодой человек ей нравится.
У него открытое дружелюбное лицо и голубые глаза. Все в ее вкусе.
Оказывается, он бывал в книжном магазине довольно часто. Просто Мина его не замечала. Но для того, чтобы заметили, и нужно опрокидывание шкафов, помните?
Он не любил читать, это сразу было понятно. Рон всегда выбирал скучные справочники, не глядя, просто просматривая в списке, что всегда носил с собой, а над любимой Миной мифологией просто смеялся. Он так и говорил: «Смеюсь над Менелаем и Парисом. И над их Еленой». Он вообще много смеялся. Шутил. Смешил Мину.
Рон всегда обращался к ней, когда заходил в магазин, просил помощи, если не мог разобрать особо непонятную фразу в списке необходимых ему справочников, угощал забавными конфетами в форме шоколадных котелков. А еще был очень загадочным. К примеру, список справочников представлял собой обрывок пергамента, очень старинного и качественного, насколько могла судить Мина. И иногда он приходил в мантии. То, что это была именно мантия, Мина не сомневалась — в театре, где она играла в любительских постановках, мантиям придавалось большое значение, даром, что постановки были в основном по «Трое». И Рон умел творить чудеса. Самые обыкновенные: гасить свет или делать его ярче, доставать из ниоткуда букет ее любимых белых фиалок или лечить головную боль, которой она была подвержена часто после травмы. И ведь не говорил, как он это делает.
А еще он никогда не обращался к ней по имени. И это казалось самым загадочным.
***
— Привет.
На улицах Лондона хозяйничал проливной дождь, и посетителей в магазине было всего ничего. Она тепло улыбнулась — а это далось нелегко, поверьте, потому сердце так и подскочило от радости... подобное началось недавно. Мина стала ждать его прихода с радостью, все возрастающей по мере того, как шли часы и минуты, а потом радости становилось столько, что когда Рон наконец говорил ей «Привет» — как всегда, весело и непринужденно — Мина чувствовала, что сердце вот-вот взорвется от счастья.
У Рона намокли волосы, но не мантия. Сегодня она была пурпурной, из-за сумрака казавшаяся почти черной с брусничным отливом, и Мина решила, что в целом, Рон выглядит в ней неплохо. И Рон держал в руках корзинку. А в корзинке кто-то большой и нетерпеливый громко бурчал.
— Что это?
— Это тебе.
Мина опасливо заглянула в корзинку и увидела рыжего, с невозможно пушистой шерстью и наглой мордой кота. Кот лениво приоткрыл один глаз. Желтый. Как солнышко.
— Его зовут Косолапсус. Мне показалось, тебе он понравится. Сумасброд конечно, а вернее — себе на уме, но тебя, я уверен, полюбит.
Мине страстно хотелось потрогать пушистый комок, вот как к Рону хотелось прикоснуться, но ведь...
Но.
Если она коснется, то тогда согласится. Согласится — примет. Примет — расставаться будет больно. Все как с Роном.
— Рон, спасибо большое... он, правда, очень мил... и ты... но я не могу его взять.
Улыбка Рона была жалкой и извиняющейся. Косолапсус, широко распахнув оба глаза, смотрел на нее с укором.
— Рон, ты же знаешь. Я не могу взять. У Стивена аллергия на шерсть.
И Стивен терпеть не может кошек.
— Пусть принимает антигистамины. Или я могу прийти к вам домой и вылечить его.
Рон смотрел на нее очень серьезно.
— Нет. — Мина не знала, что сказать. Неловко — этого почти нет, неловкости. Просто обидно за Рона и жалко себя.
— Ты его любишь?
— Рон...
— Просто скажи.
Косолапсус выпрыгнул из корзинки, грациозно для такой массивности потянулся и забрался к ней на колени. Мина спрятала руки.
— Я люблю своего мужа.
Рон покраснел от злости. К чему все это... она ведь сама решила? Она же... снова вспомнилось ее белое лицо на белой же подушке в маггловской больнице... и не отличишь одно от другого.
— Что ты в нем нашла?
— Не говори так, Рональд.
Ее «Рональд» полоснуло по сердцу.
Рон сжал кулаки; ему хотелось взять Мину за плечи и встряхнуть — сильно, так, чтобы, зубы клацнули. Так, чтобы она вернулась.
— Ты ведь любишь мифологию?
— При чем здесь это? — Мина почти плакала.
— Дочь Менелая и Елены Прекрасной. Мудрая и очень красивая, не хуже матери, помнишь? Такая красивая... добрая, желанная... далекая.
Она смотрела на него с тоской... будто знала все и понимала, но сделать ничего не могла. А Рон знал и понимал, что за эту тоску самого себя заавадить нужно. Она должна радоваться с ним, а не страдать. Он давно решил.
— Болит голова?
— Чуть-чуть.
— Иди ко мне.
Хотя бы так, раз не вернуть.
30 марта 2010
2. Говори со мной
— На, держи.
— Мм?
— Твои бутерброды, Рон, не будь дураком.
— Никто и не собирается, — пробурчал Рон, беря протянутый сверток.
Гермиона вздохнула, вытерла промасленные ладони о мантию и села рядом с Роном. Была суббота, погожий октябрьский денек, мелкие воды озера, на берегу которого они сидели, ровно подкатывались к подошвам их кроссовок, и в общем и целом жизнь казалась прекрасной. Кому-нибудь другому.
— Рон, поговори с ним.
— Ты опять? Сказал же, не буду, надо, пусть сам подходит, — Рон развернул сверток и придирчиво оглядел скомканные куски хлеба, пропитанные майонезом, горчичным соусом и еще Мерлин знает чем, сиротливо развалившуюся ветчину и пожухлые листики салата. Пожал плечами и принялся есть.
— Послушай, он ведь хочет подойти, хочет поговорить… — Гермиона с некоторым оторопением проводила взглядом исчезнувшую во рту Рона порцию того, что с натяжкой можно было назвать «хогвартским сэндвичем, улучшенным мастерством Рона, истинного сына своей матери». — От Гарри все отвернулись, и ты не должен был поступать, как эти все.
— А он мог мне сказать? — отозвался Рон. — Раз я его друг, мог мне сказать, что подбросил свое имя в Кубок Огня? Как-то обманул эту штуковину Дамблдора, придумал способ, а мне не сказал. Какой он мне друг после этого?
Гермиона раздраженно передернула плечами.
— Вот сколько можно об одном и том же? Мы ведь обсуждали это, договорились даже, что верим Гарри. Не стал бы он кидать свое имя в Кубок Огня, да и не сумел бы он. Ему вовсе не хочется таким образом популярность себе завоевывать, Рон, хватит чавкать в конце концов!
Рон зачавкал громче. В демонстрациях только так — идти вперед до упора, не поддаваясь на провокации.
— Если вот ты мечтаешь популярным быть, взял бы и был, — рыкнула Гермиона, с силой толкнув Рона в плечо.
Как же он ее бесил! Раздражал неописуемо, заставлял думать о себе, даже на уроках, даже на любимой нумерологии, постоянно ее отвлекал! Рыжий, нескладный и наглый. И выражение лица-то все время такое… такое… ну словно он ни в чем не виноват, а ведь виноват, еще как виноват, о чем прекрасно знает! Рыжий, наглый, нескладный, вредный… ух!
— Да с чего ты взяла? — оскорбился Рон, торопливо дожевывая бутерброды. — Никем я не мечтаю, я сам по себе хорош. Вот. И вообще — иди к Гарри и ему мораль читай. Ко мне пристала, видишь ли, словно я…
— Ах, я пристала, значит? — Гермиона чувствовала, что щеки заливает краска. Еще немного — и она придушит Рона его же собственными кривыми лапами. К Гарри? К Гарри! — Я ходила к Гарри!
Рон подавился куском ветчины.
— Ходила? — просипел он. — Ты ходила к нему? Предательница!
— В отличие от тебя с Гарри хоть поговорить можно. Он не размахивает руками как ветряная мельница, не орет, не жует постоянно, не бормочет себе под нос всякую ерунду и не заглядывается на вейл! Гарри — мой друг.
— А я тебе не друг, получается?
Гермиона осеклась. Внезапно, как бывает в минуту смутного озарения, в душе возникло томление. Черты ее лица разгладились, гневная линия рта смягчилась, а взгляд устремился на горизонт.
— Ты мне не друг, — нараспев сказала она. — Нет, я думаю.
Сердце Рона сделало кульбит. И ужасная идея, что испуганной птицей металась по его сознанию, идея, что нужно притянуть Гермиону к себе за тонкие запястья, показалась вдруг такой настоящей идеей, такой правильной… просто блестящей.
— То есть… ну, конечно же, друг… — удивляясь себе, пробормотала Гермиона.
Она увидела выражение лица Рона и залилась краской.
— Такой же, как Крам? — мягко спросил Рон.
Гермиона зачарованно следила за его пальцами, которые накрывали ее ладонь.
— А? Крам… Виктор… ты что? — она со сдавленным смешком спрятала руки под коленками. — Он-то здесь при чем?
Рон молчал, не сводя с нее серьезного взгляда. Гермионе стало стыдно.
— Рон… — беспомощно сказала она.
Он улыбнулся. Собрал остатки своей, за неимением лучшего слова, трапезы, покидал их призывно махавшему щупальцами кальмару, отряхнул ладони и, вытянув ноги, откинулся на траву.
— Гарри, может быть, и ни при чем, но мириться он должен подходить, — заметил он. — Нечего мне за ним бегать.
— Рон!
— Да-да, и не спорь.
— Ты невыносим.
— Вот послушай…
И Рон стал рассказывать о своей несчастной жизни, а Гермиона стала скептически вскидывать бровями, передергивать его и возражать.
Вскоре ее ладошка робко нашла его ладонь. Он погладил ее пальцы, сжал их. И все было хорошо. Они продолжили спорить.
6 ноября 2010
3. Дыши для меня
— Может быть, еще в шахматы сыграем?
Гермиона покосилась на Гарри. Глаза того уже начали стекленеть.
— Все, Рон, хватит нам на сегодня разговоров и впечатлений, — решительно объявила она. — День ужасным был, нам давно пора спать. Завтра что-нибудь придумаем.
— У меня от всех этих Пожирателей желудок сводит, под ложечкой тянет, жуть, — пожаловался Рон. — А спать неохота совсем, я и не смогу заснуть в этом склепе. Давайте Патронусов домой отправим, узнаем, как наши?
— Что, например? — отстранено спросил Гарри.
— Что «что»?
— Что придумаем завтра?
— Ну не знаю, начнем хоркруксы искать, — пожала плечами Гермиона. — Рон, мистер Уизли уже прислал Патронуса, все хорошо, а вот нам никуда отправлять никого не нужно, это опасно. Непонятно ведь, как нас те Пожиратели в кафе отыскали. И потом... — Гермиона замялась и не хотя добавила: — Не умею я говорящих Патронусов создавать.
— Да ничего, — похлопав ее по руке, великодушно отозвался Рон. — Так, может, в шахматы? На сон грядущий? А еще я могу продолжить рассказ о дяде Билиусе и его приключениях, он же в первом составе Ордена воевал вместе с дядями Гидеоном и Фабианом, мамиными братьями, а папиными четвероюродными, а может, двоюродными племянниками, Мерлин зубы пообломает о наше древо, и вот они втроем однажды...
— Ага, — Гарри поднялся с дивана. — Я пойду, одеяла нам поищу.
— У меня все в сумке есть, — быстро сказала Гермиона.
Рон вскочил на ноги.
— Ну ладно, спать, так спать. Что у тебя там в сумке, Гермиона? — он улыбнулся в ответ на виноватый взгляд Гарри и, по локоть засунув руку в сумку Гермионы, отыскал одеяла и спальные мешки. А когда согнал Гарри и Гермиону с дивана, бережно расправил на нем самое теплое одеяло.
— Ну, сказку на ночь рассказывать надо? Я могу. Про Зайчиху-шутиху, допустим, могу. А? — Рон, честный и довольный собой, сидел на полу у дивана, глядя, как Гарри с Гермионой бросают встревоженные взоры на диван и переглядываются.
— Я в ванную, — сориентировался Гарри.
Его мутило, голова раскалывалась, и все ярче и ярче подкатывали кошмарные видения, которые он безнадежно гнал от себя весь вечер. Вдруг они не успели? Вдруг Патронус мистера Уизли отправлен просто так, чтобы он, Гарри, не волновался и делал свое дело, искал хоркруксы? Вдруг Джинни схватили? Соленые, тревожные мысли наступали в этом доме все ближе, и некуда от них деться. А еще ночь вокруг — ночью страхи рождаются, плодятся и мучают всех, попавших в их скользкие пальчики. Вдруг они умирают сейчас?
— Давай, — беззаботно ответил Рон. — Я постелю тебе возле камина, там почище и посуше. Вот как думаете, где этот Кричер шляется, он вроде тут постоянно должен быть?
Шрам. Он болит, но не сильно. Бог ты мой, да хоть бы свалиться без сознания от боли, но зато увидеть, что сейчас делает Волдеморт!
— Гарри? — неуверенно позвала Гермиона.
— Наверное, удрал куда, — продолжал Рон. — Помните, Джинни над ним подшутила, когда он хотел сковороду вроде как случайно на Джорджа с лестницы уронить, потому что Джордж отнял у него штаны папы Сириуса?
— Все в порядке, Гермиона, — вымученно улыбнулся Гарри.
— Шрам болит?
— ...любо-дорого посмотреть, Джинни вообще уйму заклинаний знает, побольше моего и даже Билла, преимущественно боевых, она ведь у нас в семье самая сильная колдунья, ну даже мамы сильнее, уверен, Пожирателям от нее сегодня досталось, а сама она нисколько не пострадала.
Гарри не выдержал.
— Откуда ты знаешь? — рявкнул он
Шрам начало наливать пульсирующей болью.
— С ними все в порядке, — спокойно сказал Рон. — Мы чистокровны, а чистокровных — настоящих чистокровных — раз, два и обчелся. Ничего Пожиратели нам не сделают, им еще общество строить идеальное, чистое и справедливое. Все хорошо, Гарри.
Стыд, мучительный и ненужный, навалился на Гарри вместе с болью.
— Я в ванную, — повторил он и выбежал из гостиной.
— Ну, что? — Рон ободряюще улыбнулся Гермионе. — Идем, я тебе на диване постелил.
Гермиона всхлипнула, но тут же яростно утерла слезы ладошкой.
— А ты где будешь спать?
— Мое место рядом с тобой, — ответил Рон и покраснел. — В смысле на полу. Вот я уже себе спальный мешок приготовил. Идем.
Гермиона несколько секунд смотрела на него. Потом подошла и забралась на диван. Легла.
— А зачем ты так?..
— Нам нельзя унывать, — просто сказал Рон. — Нокс!
Гермиона улыбнулась в темноту, с нежностью, с нежностью, которая затопила ее всю от макушки до пяток.
Они лежали в тишине несколько минут, слушая дыхание друг друга. Потом Гермиона вспомнила про зубные щетки и сбегала к Гарри в ванную. А снова забираясь на диван, осторожно взъерошила волосы на затылке Рона.
Когда Гарри вернулся, они уже спали, держась за руки. И дыхание их было в унисон.
20 января 2011
@темы: законченный, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, мини, фанфик, G, PG, PG-13, драма, романс
-
-
20.01.2011 в 15:55-
-
20.01.2011 в 20:23спасибо
-
-
21.08.2011 в 18:11В последнем, опять же, Рон такой Рон, и эти все рассказы, и одеяло, и... *__* На самом деле, конечно, грустно до ужаса, и тревожно прямо через монитор, но Рон ваш все замечательно исправляет. Нам нельзя унывать И, на самом деле, это кажется такой взрослой мыслью.
Спасибо вам огромное!