[Nincompooh]

Название: Микрофики (первая часть)
Автор:  Nincompooh (_Мариам_)
Бета:  Nastyfan (часть)
Пейринги: по два Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, Фрэнк Лонгботтом/Алиса Лонгботтом. И четыре Джеймс Поттер/Лили Эванс

Рейтинг: PG
Жанр: флафф, драма, романс
Размер: драбблы

1. для  Флёр~. Рон Уизли/Гермиона Грейнджер. Драма, вроде как.

Роза хмурится и постукивает пальцами по подлокотнику. Раздраженно.
Папа с мамой вновь ругаются на кухне - и как не надоест, а Роза слушает их крики и не понимает: зачем?
Зачем портить друг другу жизнь, мотать друг другу нервы, когда ясно же, с первого взгляда понятно, что они не подходят друг другу, совсем-совсем, не совместимы.
Хьюго держится за мишку, как утопающий за соломинку, стоит возле стены и слушает. По-хорошему, стоит отогнать его подальше, пусть играет, рисует, слушает колдорадио, но не родителей. Их сейчас вообще лучше не слышать; да что там, они сами ни друг друга, ни себя не слышат.
Мысли в голове: как оглашенные - дикие, сумбурные, глупые и жестокие.
"Поссорить их надо" - думает она, - "Так, чтобы уже не помирились. Хотя разве это возможно, они же всегда мирятся".
Поссорить их надо, они же несовместимы, они портят Хьюго, недавно он назвал Розу истеричкой, а ведь раньше бы не посмел.
Их надо поссорить, нужно, нужно. Надо им хотя бы напомнить, что они в любой момент могут развестись, брак-то без волшебных клятв, она специально у дяди Гарри узнавала. Роза понять не может, как они вообще поженились, как не поссорились навсегда за долгие годы дружбы.
Роза любит родителей: и каждого по отдельности, и вместе, просто она давно уже устала слышать, как мама запирается в ванной - щелчек, - включает воду - шумят трубы, - и плачет - совсем-совсем не слышно.
А папа нервно ходит в гостиной - из угла в угол, из угла в угол, все быстрее и быстрее, а потом быстро-быстро, будто от скорости зависит его жизнь, обувается, сминая задники ботинок, и выбегает на улицу.
Тишина. Хьюго сопит так, будто собирается плакать.
"Что-то идет не так", - понимает она.
Время идет, в кухне молчание, никто не идет спокойно-спокойно в ванную и не спрашивает весело про "что это вы тут делаете?" Что-то идет не так, в корне не верно.
Она выглядывает из комнаты и успевает увидеть, как мама, с лицом спокойным, как воздух перед бурей, выходит на улицу, аккуратно прикрыв дверь.
Роза идет в кухню. Папа ходит из угла в угол, но, против обыкновения, не бормочет, что он не младенец и не нуждается в опеке, что она дышать ему не дает, что достала уже. Просто молчит.
Роза мнется у дверей, не зная, как завести разговор.
Она боится - полчаса еще мечтала, а теперь боится, - что родители поссорились окончательно. Что уже не нужен разговор про развод, потому что они сами уже со всем разобрались, все поняли, все осознали.
Роза - смелая. Роза - умная. Роза соберет всю свою волю в кулак, и скажет нерешительно:
- Папа...
Тот взглянет на нее дико, запустит руки в волосы, проведет ладонью по лицу.
- Папа... Почему вы не разведетесь?
Тот побледнеет, отшатнется. Оттолкнет ее в сторону, и в тапочках, прямо по лужам, побежит на улицу, догонять маму.
Они помирятся, к вечеру снова поссорятся и так и будут мотать друг другу нервы до старости.
А пока идет время, стынет чай на столе, мама уходит все дальше от дома, а папа ходит по кухне - все медленней и медленней.
Дождь стучит по крыше, и солнце светит в лицо, и глаза слезятся, и кажется, что все-все поменялось в какие-то полчаса, а она своими мыслями: дикими, сумбурными - накликала беду.
Мерно стучит дождь, стынет чай, мамино кольцо блестит на полу. Хьюго держится за мишку и говорит устало:
- Ну, прямо как дети.
Роза смотрит на него с благодарностью.



2. для [J]Gella von Hamster[/J]. Рон Уизли/Гермиона Грейнджер. Поваренная книга.

Рон прислушался.
- Припустить... Куда припустить? От плиты подальше, пока не взорвалось?
Разулся и осторожно подошел к кухне.
Гермиона, перемазанная чем-то белым, встрепанная, склонилась над книгой. Рон облегченно вздохнул - зрелище привычное и давным-давно любимое.
Не отрывая взгляда от книги, Гермиона нашарила коробку с яйцами. Рон снова забеспокоился: она, конечно, могла читать в любых условиях, но это было слишком даже для нее.
Он кашлянул. Гермиона вздрогнула, уронила яйцо и сердито буркнула:
- Ну вот, уже второе! - обернулась к Рону. - Чего тебе?
- Яйцо было сырое, - ляпнул он и чуть-чуть покраснел.
- И? - вздернула брови Гермиона.
- Ты же собиралась его съесть?
- Не говори глупостей! - отмахнулась она. - Я готовлю!
Рон нахмурился. Он готов был поклясться, что у его матери процесс выглядел иначе.
- Три ложки... Ага, а потом стакан молока и... Ах, ч-черт! - всплеснула руками Гермиона и бросилась к плите.
- Помешивать надо было, да? - сочувственно спросил Рон, даже не пытаясь уточнить, что это должно было быть. Пожалуй, даже к лучшему, что оно сгорело.
- А ты вообще молчи! - рявкнула Гермиона. - Не отвлекай!
- Может, пойдем в ресторан? - робко спросил он. - Свечи, вино, а?
- Рестораны хороши, когда можешь поесть и дома, – отрезала Гермиона.
В общем-то, Рон был с ней согласен, но он был решительно против того, чтобы эксперименты ставили именно на нем.
- Живоглот! – ахнула Гермиона.
Кот дернулся, спрыгнул со стола и опрокинул на пол какую-то миску. Рон пошел за тряпкой.
- А что это было? – рискнул спросить он, вытирая какую-то клейкую массу с пола. Масса растекалась и собиралась плохо.
- Оладьи, – очень спокойно сказала Гермиона. Отвернулась и пошла наверх.
Рон оттирал оладьи с пола и думал беспокойно о том, что непонятно, что это нашло на его жену. Раньше она ставила на поваренную книгу - подарок Джинни – горячий котел, и все были довольны.
Он как раз собрал мусор в пакет и все вытер, когда сверху спустилась Гермиона и нетерпеливо спросила:
- Ну? Мы идем?
Рон только рот открыл. Она же обиделась! Он же видел это своими глазами! У нее была такая походка, такая спина, такой голос… А теперь она зовет его в ресторан?
- Не хочешь? - как-то беспомощно спросила Гермиона. Вздохнула поглубже и стиснула пальцы в кулаки.
- Послушай, я знаю, я вовсе не идеальная жена, но... Но... - она слегка всхлипнула, и Рон вышел из ступора.
Происходило что-то неладное.
- Ты поругалась с мамой? - осторожно спросил он.
- А? При чем тут... Да и вообще, как я могу с ней поругаться, она же чудесная!
Рон нахмурился еще больше. Гермиона уже достаточно давно не называла его мать чудесной.
- Просто, понимаешь, - продолжила Гермиона, - я была у доктора, а он еще, знаешь, такой противный, носатый, на Снейпа слегка похож, и он такой еще, мол, берегите себя, а я готовить не умею, ну вот и... - она развела руками.
- Зачем ты была у доктора? - не понял Рон.
- Я же беременна, ты что, с луны упал? Я и подумала, что надо начинать учиться готовить, не будем же мы всегда в ресторанах есть.
- Гермиона! - рявкнул он. - Ты что, беременна?!
- Ну да, - сказала она своим любимым тоном: "Это же так очевидно, как можно этого не понять, Рон; и прекращай рисовать на полях, я все вижу!"
- Мерлин... - прошептал Рон.
- Ну, ты и дура, - прошептал Рон.
- Ты что же сразу не сказала?! - и счастливо рассмеялся.
- У тебя мука на щеке, - хмуро сказала Гермиона. - И вообще-то я тебе говорила.
Рон, подхватил ее на руки:
- Ну, ты и дура, - смеялся он, целуя ее куда попало - в нос, подбородок, уголки губ.
Она отбивалась, хмурилась и ворчала.



3. для  **Nimfadora** Френк.Алиса, драма.
слова: душно, радость и зло.

Алиса панически боится темноты. Сидя в засаде, она прижимается к спине Фрэнка и держится за палочку двумя руками.
- Инсендио! - кричит она, стыдится - до дрожи в руках стыдится паники в голосе.
- Инсендио! - и огня все больше, она жмется к нему и отшатывается, очнувшись.
- Инсендио, - и Фрэнк трясет ее за плечи: "Хватит, хватит!" - а она боится темноты и ночей без звезд.
Огня все больше, поместье Роули горит, языки пламени лижут черный небосвод, и темнота будто корчится, ежится, пропадает.
Под ногами хрустит осколками хрусталь, и латунная статуэтка грифона пучит глаза на Алису. Алисе душно.
Душно, душно, нечем дышать, небо заволокло гарью и копотью, Мерлин Великий, копченое небо, что может быть смешнее!
Душно, смешно; и радость - сквозь раздражение, как железо сквозь ржавчину: они не могли сгореть спокойно в своих кроватях, нет, они закоптили к черту небо, как она теперь будет дышать?
Она смеется.
Все было куда проще в академии авроров - хмурый Грюм, щенячий взгляд Фрэнка и путь вперед, к победе - светлый и понятный.
А все оказалось не так: страшно, непонятно, под ногтями кровь, а в своих кроватях горят Пожиратели Смерти и никто не скажет теперь точно - были ли у них метки.
И никогда у нее не будет так, чтобы дом, глупые маленькие дети, волосы мужа отливают сединой, камин вспыхивает углями, а жизнь прекрасна и чудна.

Августа Лонгботтом носит длинные зеленые перчатки и морщины так, будто это награда, врученная собственноручно министром.
Она попыхивает изящной трубкой и говорит:
- Я знала, что когда-нибудь вы выйдете замуж за моего сына. Мой сын - очень настойчивый, не так ли? Надеюсь, вы с моим сыном подарите мне сильного и мужественного внука. Надеюсь, вы чистокровны? Впрочем, даже если и нет - я верю во вкус моего сына.
Алиса мягко улыбается тонкой улыбкой. Ее улыбка настолько нежная, она как будто обволакивает всех вокруг. Алиса чувствует себя вейлой - так смотрит на нее Фрэнк. У Алисы чертовски болит голова.
"Мой сын", - говорит Августа.
"Мой! Мой!" - слышится Алисе.
И статуэтка грифона - где же Алиса такую видела? - свирепо пучит глаза.

И зло, разумеется, не дремлет, да только не пошло бы оно, у Алисы ребенок родился, ей не до всяких там глупостей.
Алиса уже почти совсем не боится темноты, потому что зачем бояться, если Фрэнк всегда рядом, а война уже почти - ну вот еще чуть-чуть осталось - кончилась. Глупо, нелепо, но кончилась, и Алиса не собирается жаловаться.



4. Ей же еще один драббл на те же слова.

Фрэнк любит Алису - невооруженным глазом видно.
Грюм фыркает. Фрэнк был недотепой, им и остался: сейчас не время для безнадежных влюбленностей, на днях убиты Прюэтты, а Фрэнк зовет Алису гулять. Правильно Алиса делает, чертовски правильно, что отказывает ему.
Грюм гоняет Лонгботтома втрое чаще, чем остальных и глупо надеется, что у него это все пройдет. И кто из них после этого дурак?
Зло всегда рядом, поджидает за поворотом и Грюм готов ежеминутно напоминать им всем - зеленым юнцам, неопытным детям: "Безопасность! Безопасность!" - но какое им всем дело до нее, если на дворе душный август, и бурлят гормоны, а волосы Алисы/Лили/Эммелины вьются у затылка золотыми кольцами. Им нет никакого дела до безопасности, и Грюм не понимает, как объяснить им всем, что это все не игрушки.
- Душно же! - смеется Алиса и оголяет шею чуть больше, чем этого требуют обстоятельства. Взгляд Фрэнка безумен, это потому что безумен сам Фрэнк - он влюбился, ужасающе невовремя, но чего еще от него можно ждать. Грюм смотрит на шею Алисы и не может отделаться от мысли, что она скоро ответит Фрэнку взаимностью.
- Безумные дети, - бормочет он, качая головой. - Безумные дети.
Фрэнк сжимает тонкие пальцы Алисы. Он пропитан радостью, радость сочится из каждой его поры.
Грюм отворачивается. Несчастные дети.



5. для  mingus: морщиться, голос, пятна. Джеймс Поттер/Лили Эванс

В лицо – ветер. Счет уже – 150:30, и не в пользу Гриффиндора.
Капитан что-то орет, но ветер сносит слова, и не то чтобы Джеймс против.
Солнце щекочет лучами лицо, и если не смотреть вниз, на хлюпающее лужами поле, можно подумать, что лето уже наступило.
Смешно: на земле весна еще только-только наступила, а в небе – уже лето. Джеймс делает в воздухе мертвую петлю - просто так, от избытка чувств. Трибуны воют и стонут (160:30), взрываются аплодисментами, потрясают транспарантами, а ему просто хочется так и остаться – в воздухе, и чтобы все было так, как есть: и солнце, и ветер, и лето. Его личное лето - только в небе, только для него.
Он пролетает мимо трибун, выжимая все из своего «Чистомета» - просто чтобы насладиться ветром и небом.
Капитан что-то орет, в очередной раз, но ветер сносит его слова, а Джеймс чувствует, как восторг разливается по жилам. Плевать ему, с высокой колокольни плевать, и на игру, и на счет, и на Гриффиндор, и - особенно – на капитана. Это его небо. Его личное. Он не играет, он просто летает.
Яркими пятнами – транспаранты на трибунах, а Джеймс вдруг выхватывает взглядом чьи-то рыжие волосы. Мир – отдельными пятнами – невнятный, не имеющий никакого значения, и вдруг – четко, определенно, в подкорку – лицо. Смешливое, волосы – непослушными пружинками. Она не смотрит в небо, ей плевать и на него, и на ветер, и на игру, она болтает с каким-то сопливым жирноволосым ублюдком и это все так странно, так нелепо (она вторглась в его мир, вторглась и даже не заметила, не заметила – стуком сердца), что он едва не валится с метлы.
А потом он поднимает голову и ищет взглядом снитч: ветер, небо и личное лето еще зовут его, но он уже знает – существует что-то, что важнее даже чувства полета. Что-то, что нужно ему – только на земле.
Минуту спустя он морщится, принимая поздравления, и ищет взглядом рыжую макушку.
Он уже знает, как будут звать его жену.
Лили Эванс, определенно.



6. для  Жюльен: ласточки, табак, апрельский вечер. Джеймс Поттер/Лили Эванс

Они встречаются без году неделя, но у него такое ощущение, будто он знает о Лили все. Что она боится щекотки, любит яблочный штрудель, не любит запах полироля для метел, любит его и не любит каждую вторую его привычку.
Он думает, что это определенно ненормально. Что когда она морщит нос и говорит: «Джеймс, мне не нравится эта твоя дурацкая привычка задирать слизеринцев», он млеет, глядя на ее веснушки, на ее тонкие длинные пальцы, на гневный румянец на ее щеках.
Он еще помнит, что раньше его бесили замечания, что чем безкомпромисней был тон, тем больше становилось его упрямство. Что тонкие пальцы – не то, за что он был готов продать душу.
Но только теперь это – как будто в другой жизни. Не с ним. А с ним сейчас – Лили Эванс, самая красивая девушка в мире, с оттопыренными ушами и любовью к штруделям. И это гораздо важнее всего на свете.
И они сидят на трибунах, смотрят на тяжелое гневное небо, и ласточки летают низко-низко, к дождю. И надо бы уж идти, но апрельский вечер так безумно хорош, что двигаться с места совсем не хочется, а хочется разве что курить. Но и то - не очень сильно.
И он с улыбкой вспоминает, как Лили сказала: «Боже мой, выбрось эту маггловскую отраву!» - а он сначала не поверил своим ушам, а потом хохотал до рези в животе, а она краснела и метала взглядом молнии. И курить хочется лишь постольку поскольку: слишком хорошо, чтобы лезть в мантию за сигаретами; а единственной мыслью, что еще болтается в его пустой, голове становится: «Нам уже есть, что вспомнить!»
А еще, глядя на ее тонкие пальцы в своей крупной ладони (сожми – сломаешь), он думает о том, что любовь - если это, конечно, она - отрава, почище любого табака. Да и зависимость вызывает куда большую.



7. для  Nastyfan: воздух, рыжина, руки. Джеймс Поттер/Лили Эванс

Сириус честно не может понять, что Джеймс нашел в Эванс.
У нее тонкие руки, да, но ведь такие руки - у каждой третьей девчонки в Хогвартсе! Вот у Демельзы Браун вообще руки выдающиеся - правильной-правильной формы, тонкие, выразительные! А у Лили? А что у Лили? Пальцы слишком длинные, ладошка слишком круглая, обгрызенные ногти, заусенцы...
Волосы рыжие? Да таких волос - у двадцати пяти на дюжину! Ну, красивые, да. Но ведь она за ними не ухаживает практически! Так, помоет, в хвост соберет, чтоб в котел не лезли, и все!
Сириус честно ничего не понимает.
А Джеймс - не понимает тоже. Он знает только одно - плевать ему и на руки ее, и на нежную рыжину ее волос... Плевать. Просто она нужна ему - как воздух.



8. Ей же еще один драббл на те же слова.

Джеймс сидит сиднем и чувствует себя последним придурком. Шевелит во рту языком - вроде не проглотил. Обводит им зубы, трогает чуть щербатый второй правый верхний. Открывает рот. Лили смотрит на него с такой надеждой, что он чувствует себя обманщиком. И придурком с открытым ртом. Поспешно его захлопывает. Что бы такое сказать, умное, веселое, чтобы она сразу поняла, что он не чета всяким Сопливусам, чтобы поняла, какой он замечательный! Но все более менее подходящие слова убежали от него так, будто он угрожал им круциатусом.
Лили равномерно помешивает ложечкой непонятную бледно-коричневую жижу, полчаса назад бывшую великолепным шоколадным мороженым.
Он смотрит на ее руки, и думает о Сопливусе. И о том, как это неправильно - на первом свидании с девушкой твоей мечты думать о совершенно посторонних патлатых ублюдках. Даже если у него виды на твою девушку.
Ее волосы струятся по плечам. Она что же, прихорашивалась для этого свидания? Точно, вот и блеск на губах переливается.
- Я... - она вскинула голову с явной надеждой на то, что свидание еще можно спасти. - Знаешь, я терпеть не могу блеск для губ. Он такой липкий - бр-р! - и, как будто сказанного было недостаточно, скорчил соответствующую рожу.
Некоторое время он просто глотала воздух. А потом вскочила так, что стул упал и унеслась прочь, прижимая сумку к груди.
Джеймс обхватил голову руками и низко застонал, вспоминая рыжину ее волос и Сопливуса. Тот будет смеяться так, что мадам Помфри его госпитализирует. Хоть какое-то утешение.

@темы: драбблы, Джеймс Поттер/Лили Эванс, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, фанфик, G, PG, PG-13, Фрэнк Лонгботтом/Алиса Лонгботтом, драма, романс