[Локи 7281]

Название: Драко. История одного поцелуя, которого на самом деле не было.
Автор:  Локи 7281
Список персонажей: Драко Малфой, Гермиона Грейнджер
Жанр: Любовный роман, Юмор
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: не мое.
Предупреждения: РОСМЭНовский перевод
Саммари: О том, что однажды было в темных коридорах Хогвартса, и о том, что было бы, если бы было.

Драко. История одного поцелуя, которого на самом деле не было.

Он шел по коридору в слизеринские подземелья. Шел? Тащился! Тренировка по квиддичу только что закончилась, и он, весь грязный и потный, еле передвигал ноги в направлении гостиной своего факультета. Романтично? Нет? Тогда добавим несколько деталей. Был поздний осенний вечер, на улице моросил противный дождик, и поле для квиддича превратилось не то чтобы в болото, но и не в начищенный паркет. В Хогвартсе было, конечно, чисто и сухо, но оставалась опасность попасться в таком виде Филчу. Ах, после тяжелого дня нет ничего лучше выволочки по поводу твоих грязных следов на полу! А еще в коридорах было темно. А еще пустынно. И тихо. Теперь романтично? Согласитесь, так гораздо лучше.
Итак, наш герой плелся по коридору, ругал про себя последними словами капитана своей команды и ненавидел весь мир. Внезапно в отдалении послышался какой-то шорох. Звук приближался, постепенно трансформируясь в стук каблуков.
«Не Филч, - промелькнула у нашего героя ободряющая мысль, - и не Макгонагалл. Уж слишком частый стук, прямо как барабанная дробь»
Действительно, стук был настолько частым, что с уверенностью можно было сказать, так ходить не может никто. А вот бегать – вполне. Молодой человек еще раз ругнулся и двинулся вперед.
Бегать по коридорам в ночное время ни один профессор не станет, если не объявлена тревога. А тревога, насколько было известно нашему герою, объявлена не была.
Глядя строго себе под ноги, молодой человек продолжал шествие по коридору. Меньше всего сейчас хотелось поднимать глаза и выяснять, кто же это на него несется. Надо будет – обойдут, точнее, обегут. Но противный перестук был жутко назойливым.
Наконец, наш герой не выдержал и оторвал взгляд от пола. На него со скоростью Хогвартс-Экспресса неслось нечто, что в тусклом свете коридора разглядеть не представлялось возможным.
- Эй! - запоздало крикнул молодой человек и попытался отпрыгнуть в сторону.
Но избежать столкновения не удалось, как впрочем и устоять на ногах. Без всякой грации наш герой шлепнулся на свою филейную часть. Виновник, точнее, виновница аварии, напротив, очень грациозно упала в позу умирающего лебедя.
Девушка довольно быстро вскочила на ноги. Молодой человек не смог повторить этот маневр с той де резвостью, но предпринял героическую попытку.
- Какого!.. - начал парень, но осекся.
- Малфой?!
Пришла пора поближе познакомиться с нашим героем. Его зовут Драко Люциус Малфой, он чистокровный аристократ в Мерлин-знает-каком поколении. На момент описываемых событий ему было шестнадцать лет, он учился на пятом курсе в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс на факультете Слизерин и в большей или меньшей степени враждовал со всеми, кто не носил бело-зеленый галстук. Да-да, существуют и такие школы! «Есть многое на свете, друг Горацио...» Но вернемся к нашему герою. Похоже на то, что ему нравилось враждовать. Своеобразный допинг, извращенный способ повысить собственную самооценку – знать, что бОльшая часть школы к тебе неровно дышит. Плюс позволяет чувствовать себя сильным противником, хитрым, изворотливым и чрезвычайно опасным врагом. Мазохизм? Нет, садизм «наизнанку». Добавьте ко всему этому пару детских комплексов и изрядную трусость. Получается, в общем-то, типичный избалованный ребенок.
Отец Драко был одним из самых богатых волшебников современности и правой рукой лорда Волан-де-Морта, волевой и довольно жестокий человек. Своего сына он воспитывал в лучших традициях магической аристократии: маглоненавистничества, борьбы за чистоту крови и так далее.
Драко старался во всем подражать отцу, так что Люциус был доволен своим сыном. Милая семья со своими традициями и причудами, где все друг друга любят – идиллия! А Вы бы не хотели быть членом такой семьи?
Вот таким милым ребенком и вот в такой обстановке и рос Драко Малфой.
Итак...
- Малфой?!
- Грейнджер?!
Гермиона Грейнджер была маглорожденной, да еще и гриффиндоркой. Как известно каждому слизеринцу, гриффиндор состоит наполовину из грязнокровок, наполовину из маглолюбцев. И те, и другие заслуживают, самое меньшее, презрения. Но это еще полбеды. Гермиона Грейнджер была еще и подругой Гарри Поттера, первого врага Драко. Больше Малфой о ней практически ничего не знал.
- О, Мерлин! Грейнджер, как я теперь отстираю мантию? - в притворном ужасе закатил глаза Малфой.
- Не мои проблемы! - огрызнулась девушка. - В следующий раз играй в квиддич голышом, не придется стирать мантию!
Драко оторопел. Что она имеет ввиду?
- О, - наконец, озарило его, - Грейнджер, ты непроходимо тупа! Я говорил о том, что к моей мантии прикоснулась грязнокровка!
На щеках девушки выступил румянец, она сжала кулаки.
- Что, нечего ответить, грязнокровка? - усмехнулся парень.
- Ах, ты маленький хорек...
Решительно девушка направилась к обидчику. Спасло Драко лишь то, что с его мантии вода успела немного стечь и образовать на полу небольшую лужицу. Грейнджер подскользнулась, взмахнула руками и инстинктивно схватилась за мантию Малфоя. Парень также инстинктивно подхватил падающую девушку, но быстро одумался и оттолкнул ее к стене.
- Грейнджер, отойди от меня! Ты социально опасна!
Гриффиндорка вздернула носик.
- Ах так! В таком случае, я сейчас вытащу волшебную палочку и превращу тебя в хорька. Я же социально опасна!
Драко вздрогнул. Кто ее знает, эту грязнокровку, на что она способна.
Грейнджер потянулась к карману мантии. Малфой быстро провел рукой по собственным карманам и грязно выругался про себя. Свою палочку он не взял на тренировку. Ну, все! Сейчас грязнокровка превратит его в хорька, уж на это у нее мозгов хватит.
Но Грейнджер уже несколько секунд шарила в кармане и что-то не спешила извлекать страшное оружие экзекуции. Лицо у нее становилось все более растерянным. И тут Драко осенило: она тоже забыла палочку.
- Что, Грейнджер, превращение меня в хорька отменяется? - протянул парень. - Грязнокровка!
На лице девушки отразилось отчаяние, гнев и мрачная решимость. Преодолев разделяющее молодых людей расстояние, она с размаху влепила Малфою звонкую пощечину. И тут же в страхе отскочила к стене. Драко медленно отнял руку от лица, щека его горела, как Кубок Огня на четвертом курсе. На бледной коже ярко выделялся красный след от пощечины. Глаза Малфоя сузились, он сжал кулаки и сделал шаг по направлению к испуганной Грейнджер.
Но девчонка не пожелала сдаваться: несмотря на свой страх, она гордо вскинула голову:
-Давай же! Ударь меня! Ты, аристократ, даже не знаешь, как надо обращаться с девушкой!
Парень сделал еще один шаг к ней. Ее лицо было совсем близко, и Драко вдруг пришла в голову шальная мысль показать Грейнджер, как он обращается с девушками. Ну, хотя бы просто поцеловать. Вряд ли эта заучка когда-либо целовалась. «Пикантная ситуация» - немного нервно усмехнулся про себя Драко. Он наклонился к ее губам. Глаза Грейнджер стали большими и очень испуганными.
Стоп! Она же грязнокровка! Целоваться с ней? Нет! Даже чтобы унизить ее. Да и ее верные телохранители будут потом носиться за ним с налитыми кровью глазами. И ради чего?
Секундные колебания Драко завершились в пользу старой пословицы «не уверен – не обгоняй». Но и просто отступиться Малфой уже не мог: ради чего же тогда он так грозно нависал? Глядя Грейнджер прямо в глаза, он тихо, но отчетливо произнес:
- Грязнокровка.
И резко развернувшись, пока не передумал, пошел прочь.

Этот случай Драко практически не вспоминал на шестом курсе – не до этого было. Да и потом тоже. Лишь однажды, когда Грейнджер вместе с Поттером и еще кем-то попала в имение Малфоев, когда Белла попросила опознать этого очкастого, Драко смотрел на огонь в камине и вспоминал тот случай.
И вот сейчас, после своей свадьбы, он все чаще сидит у камина, потягивает огневиски и вместо того, чтобы прокручивать в голове события минувшей войны, вспоминает хогвартские коридоры и Грейнджер на полу в позе умирающего лебедя. Драко так и не узнал, куда так спешила эта девчонка, почему при ней не оказалось палочки и прочие мелочи. Зато хорошо запомнил ее испуганные глаза.
Интересно, а что бы было, если бы он ее все-таки поцеловал? Истерика, конечно. Грейнджер надавала бы оплеух, развернулась и гордо ушла. На следующий день Поттер и Уизли искали бы его с налитыми кровью глазами, нашли... По-любому бы нашли! Потом долго били бы, возможно не магически. Драко бы, конечно, отомстил; скорее всего, Поттер попал бы в больничное крыло, и, может быть, даже не поперся бы в Министерство Магии искать на свой шрам приключений. Люциус не попал бы в Азкабан. Волан-де-Морту нечем было бы шантажировать Драко, да и незачем. Не было бы этой сцены на Астрономической башне с участием Дамболдора и Снейпа в главной роли. Одним словом, Драко не стал бы Пожирателем смерти, и после падения Волан-де-Морта (при живом-то Дамболдоре это вообще неизбежно) не пришлось бы прибегать к унизительной помощи Гарри Поттера, чтобы отмазаться от Азкабана.

Драко с чисто аристократическим спокойствием, даже медлительностью, откупорил бутылку огневиски.

А могло быть и по-другому. Нет, истерика все равно была бы. Ну, а вдруг Драко начал бы тайно встречаться с Грейнджер? Однажды Поттер и Уизли узнали бы об этом. Точно узнали бы, это же закон подлости! Все трое попали бы в больничное крыло, никто никуда не поперся бы. В общем, Драко не стал бы Пожирателем смерти, а после падения Волан-де-Морта женился бы на Грейнджер.
На этой мысли Драко поперхнулся огневиски. Он женился бы на грязнокровке?! Он, чистокровный маг в Мерлин-знает-каком-поколении? Нет, все-таки хорошо, что он тогда не полез к Грейнджер целоваться.
Драко скосил глаза. В соседнее кресло усаживалась его жена. Дорогое огневиски вдруг показалось кислым, огонь в камине – слабым, а любимое кресло – жестким. Драко за глаза звал свою суженую Бледной молью, и, надо отметить, обоснованно. У нее было вытянутое лицо с большими глазами и маленькими, «бантиком», губками. Драко был полностью уверен, что на этом лице по-настоящему присутствуют только глаза, но, хоть убей, никак не мог вспомнить их цвет. Нос, рот и прочее были слишком мелкими.
Вся эта красота обрамлялась длинными, прямыми, светлыми волосами, которые зрительно делали лицо еще более вытянутым. При этом женушка Драко была высока и худощава. «Хорошо еще, что она не сутулится», с тоской подумал «счастливый» муж.
Как ему досталось это сокровище, Драко вспоминать не любил. Его женитьба на ней была одним из условий сделки, благодаря которой Малфои не отправились на семейный отдых в каменный номер с видом на море. Отец считал, что они легко отделались, Драко не был с ним полностью согласен.
«А мог бы жениться на Грейнджер, - подумал Драко. - Хотя она грязнокровка... Нет, все равно, брак с маглой!..»
И, успокоенный, Малфой отправился спать. Каждый раз, сидя перед камином, Драко прокручивает в голове одни и те же сценарии своей жизни. Каждый раз приходит к выводу, что мог бы жениться на Грейнджер. Каждый раз уже привычно давится огневиски и отвергает такую перспективу. Каждый раз уходит спать в хорошем расположении духа. Но потом все повторяется снова.
Драко двадцать три года, и уже четвертый год он женат. Четвертый год он живет у камина с бокалом огневиски и воспоминаниями о том случае в коридорах Хогвартса. А пора бы уже взрослеть. Возможно, ему это удастся, когда его ненаглядная женушка родит ему наследника. Ну, а пока камин, огневиски, любимое кресло...
Драко – сложная натура. Вряд ли даже он сам себя всегда понимает. Куда уж нам, простым маглам!

@темы: юмор, законченный, мини, фанфик, G, PG, PG-13, Драко Малфой/Гермиона Грейнджер, романс

---

Реклама

[Nincompooh]

12.01.2011 в 13:00

Пишет  Believe_Fest:

Дорогие участники и читатели, сообщество редких пейрингов открывает второй тур!



Второй тур Феста редких пейрингов «I Believe» стартует 14 февраля 2011 года.

Как понятно из даты проведения, тур у нас выйдет больше тематическим, т.е. приуроченным ко Дню Всех Влюбленных, и в исполнениях день Святого Валентина должен быть как-нибудь указан. Это желательное условие, но не обязательное, на усмотрение авторов и заказчиков.

Условия проведения :

13-15 января — сбор заявок на фанфики. О заявках — смотреть здесь Прием заявок заканчивается 17 января в 23:59 по московскому времени.

Заявки оставляются в комментариях (включив опцию "гость") к специальному посту, который организаторы создадут 13 января. Также можно присылать заявки на умыл сообщества.

16 января — вывешивается список одобренных заявок.

Участники анонимно разбирают понравившиеся заявки и работают над заданиями до 13 февраля.

Правила выполнения заявок смотреть здесь

Прием работ, которые авторы должны выслать на электронный адрес сообщества, заканчивается 13 февраля в 23:59 по московскому времени.

14 февраля — открытие второго тура феста "I Believe"

14-21 февраля — голосование. Голосование заканчивается 21 февраля в 23:59 по московскому времени.

О голосовании смотреть здесь
Голос оставляется в комментарии к фику. Участники феста не имеют право голоса.

21 февраля— подведение результатов.

@темы: реклама

---

[sine]

Название: В самый темный час
Автор:  sine
Бета: команда гудшипа
Персонажи (Пейринг): Рон Уизли/ Гермиона Грейнджер
Рейтинг: R
Жанр: романс, агнст
Размер: мини
Статус:закончен
Саммари: «Секрет долгих отношений?
Надо просто любить друг друга, быть
рядом, быть вместе. По-моему, никаких
секретов тут нет».

Из
интервью Рона Уизли журналу «Ведьмовский
досуг», 2000 год

Примечание автора: внеконкурсная работа для Веселых стартов-3/2010 за команду гудшипа

Среди подлости и предательства,
И суда на расправу скорого
Есть приятное обстоятельство -
Я люблю тебя. Это здорово.*

Гермиону трясло мелкой дрожью, она прижималась лбом к его плечу и беззвучно плакала. Рон не знал ни куда ему девать руки, ни что ему говорить. И, вероятно поэтому, он сделал то, что сделал.
Гермиона, - позвал он, удивляясь тому, как странно высоко звучит его голос. Гермиона чуть вздрогнула и посмотрела на него.
Она стояла так близко, прижималась к Рону так доверчиво и так нуждалась в нем, что самым естественным оказалось наклонится к ней и поцеловать.

 

За несколько часов до этого.
Гермиона отложила тяжелую книгу и вздохнула. То, что она планировала сделать, было ужасно. Нечестно и недопустимо. Невозможно и непростительно. Но от этого не менее необходимо.
К своим почти восемнадцати Гермиона твердо себе уяснила, что некоторые решения можно и нужно принимать за других. Для их же блага. Она достала волшебную палочку и сделала в воздухе несколько сложных пасов, беззвучно шевеля губами. С десяток искр
сорвалось вниз на раскрытые страницы, но они не оставили следа. Гермиона стиснула зубы, решительно отодвинула свой стул и резко
поднялась на ноги.
Сжимая палочку в ладони, она спустилась на кухню, где завтракали ее родители. И, прежде чем они поздоровались с ней, уверенно и четко произнесла:
- Легилименс ультима!

***
Рон не любил всевозможной девчоночьей чепухи вроде: «почувствовал сердцем», но странное чувство, заставившее его подорваться с постели в восемь утра в каникулы, никак по-другому назвать не мог.
Сидя на кровати, он рассеянно осматривал комнату и пытался понять причину своего беспокойства. Он на секунду задержал взгляд на письменном столе, где лежало полученное с вечера письмо Гермионы, и губы Рона сами растянулись в улыбку.
«Я приеду к тебе», - повторил он про себя строчку из ее послания и довольно зажмурился. Одно только это упоминание «к тебе»,
заставляло сердце биться чаще, забывать обо всем и возвращаться мыслями к недавнему прощанию на вокзале. К тому, как Гермиона легко поглаживала пальцами его руку в дороге, как невесомо поцеловала в щеку перед самым выходом из купе, и, уже уходя с родителями, обернулась к нему и послала воздушный поцелуй.
Это было слишком необычно, слишком непохоже на Гермиону: мечтательная улыбка, письма с неровными строчками, воздушные
поцелуи, - и потому невероятно кружило голову. Ведь это из-за него всегда собранная, ответственная Гермиона Грейнджер вела себя совсем как самая обычная девчонка. Влюбленная девчонка.
Мысли о Гермионе развеяли тревожные предчувствия, и Рон, не переставая улыбаться, поднялся на ноги, потянулся и подошел к окну. Всматриваясь в знакомые с детства холмы, он представлял, как будет здорово гулять здесь с Гермионой, как он обязательно сводит ее к пруду, и в ту рощу, где они играли с братьями детьми. До приезда Гарри у них будет столько времени, что даже мама с ее неуемной жаждой деятельности и бесконечными заданиями, даже близнецы вечно сующие свой нос куда не нужно, не смогут помешать ему быть с Гермионой.

***
Все прошло идеально. Гермиона с горечью подумала,что ее преподаватели могли бы ею гордиться. Она сама бы тоже могла, если бы не сидела сейчас, сжавшись в комок в углу дивана, стараясь не расплакаться.
Гермиона продумала все: новые имена и биографии, убедительные причины для отъезда, даже условия сдачи их дома. Она сама заказала билеты до Сиднея, гостиницу на первую неделю и такси на сегодняшний вечер. Изменить с помощью магии паспорта оказалось не
сложнее прошлогоднего экзамена по Трансфигурации, да и само заклинание Легилименции получилось с первого раза. Как говорила профессор МакГонагалл? Главное сконцентрироваться?
Гермиона зажмурилась и крепче сжала в ладони волшебную палочку. Ей надо было сегодня же уехать, сбежать, забыть обо всем самой. Не просить у себя, у судьбы, у Рона (он уговаривал ее приезжать как можно быстрее) этой отсрочки. Это бесчеловечной муки прощания.
Родители еще оставались на кухне, и до нее доносились их голоса.
- Вендел!
- Да, дорогая?
- Ты точно позвонил грузчикам?
- Еще вчера.
Гермиона ненавидела себя. Такую предусмотрительную, такую аккуратную, такую до ужаса заботливую.

***
Рон не знал, чьи слова натолкнули его на эту мысль. Пугающую, колючую, резкую. То ли отец неосторожно упомянул об очередной расправе над магглами, то ли Билл вспомнил о недавней операции Ордена, то ли мама неудачно переставила свои часы и посетовала на замершие стрелки.
Рон поднял взгляд и прочитал знакомое: «Смертельная опасность». Им всем грозила смертельная опасность, и Гермионе особенно. Рон никогда раньше не задумывался об этом, но сейчас его словно пронзило понимание: он никогда не успеет оказаться с ней рядом.
Предчувствие сжало грудь, тошнотой подступило к горлу, перед внутренним взором живо предстала картина: аккуратный коттедж с распахнутой дверью и знак Мрака в голубом небе. Рон резким движением поднялся на ноги.
- Что случилось? - мгновенно всполошилась мама.
Рон вздрогнул и отрешенно посмотрел на нее:
- Нет, все в порядке. Мне надо письмо написать.
Он торопливо вышел из кухни, не обращая внимания на недоуменные взгляды родных.
***
Когда из дома стали выносить пианино, кто-то из рабочих спросил у мамы:
- Вы играете? Или дочка?
Мама скользнула по Гермионе взглядом, не узнавая, и улыбнулась:
- Я. У меня никогда не было дочки.
И под этой пустой фразой в одночасье оказались погребены все их семейные вечера, когда мама играла, а папа терпеливо перелистывал ей ноты. А сама Гермиона, забравшись в кресло с ногами, читала.
Мама с печальной улыбкой смотрела на полированную крышку пианино, а Гермиона не могла ни закричать, ни кинуться к ней, ни просто позвать тихо: «Мама». Она же сама, своими руками...
Гермиона крепко обхватила свои колени и стала мерно раскачиваться из стороны в сторону. Ее мутило от самой себя, от изменившихся родителей, от мыслей о будущем. Она слышала, как наверху таскают по полу мебель, а в коридоре отец говорит с агентом по недвижимости. Его низкий голос, всегда обещавший Гермионе спокойствие и защиту, теперь растравлял душу.
- Минимум на год, - степенно говорил Венделл Уилкинс, повторяя внушенную Гермионой формулу, - в последствии, я свяжусь с вами, чтобы...
Венделл замолк на секунду, с удивлением глядя, как девушка, снимавшая у них с Моникой комнату, выбежала мимо него на улицу. Она прижимала ладонь к лицу и, кажется, плакала.
«Поссорилась с кавалером», - решил для себя Венделл и продолжил разговор.

***
Посылать письмо, конечно, было бы глупо. Слишком ненадежно и долго. Тревога за Гермиону, как когда-то раньше ревность, словно толкала в спину, скручивала в узел, требовала немедленных действий.
Рон собрался быстро: за пять минут он полностью оделся, отыскал в столе записку с точным адресом Гермионы, запаковал рюкзак.
Заглянув на кухню, он бросил маме, что идет гулять.
- С кем? - удивилась Молли, но Рон только взмахнул рукой на прощание и скрылся за дверью.
Сбегая со склона холма на основную дорогу, поднимая вверх палочку, чтобы остановить «Ночной рыцарь», называя контролеру адрес и отсчитывая мелочь, Рон ни на секунду не задумался, что может не справиться с бедой, настигшей Гермиону.

***
Гермиона шла, не разбирая дороги. Слезы больше не душили ее, но в груди оставалось тяжелое надсадное ощущение. Словно ее изнутри раздирало каким-то заклятьем.
Она бессильно опустилась на тротуар.
Мысль о необходимости задуманного всегда ей помогала. Когда она придумала этот план в Хогвартсе после битвы, когда штудировала книги по ментальной магии, когда сегодня утром спускалась из своей спальни. И только сейчас все это казалось незначительным и мелким по сравнению с пустотой в глазах родителей, по сравнению с ее разрушенным миром.
Гермиона не знала сколько просидела на улице, но, когда она добрела обратно до дома, грузовика компании «Ходжинс и Ходжинс. Хранение мебели» напротив их коттеджа уже не было. Она, не спеша, подошла к калитке, провела рукой по железным прутьям, Гермиона собиралась уже войти в сад, как ее окликнули:
- Гермиона!
Она обернулась: Рон быстрым шагом переходил через улицу, лицо его выражало смесь радости, негодования и страха.
- Я тебя тут жду почти час! Что происходит?
Гермиона машинально протянула к нему руку и прошептала:
- Рон...
Она и не понимала, как ждала его. Ей нужно было его утешение, его одобрение, его беспокойство, даже его гнев на ее отсутствие. Рон стоял напротив и встревоженно смотрел на нее, волосы его растрепались на ветру, воротник рубашки замялся, а на щеке красовалась царапина. Он бережно взял ее ладонь в свою и повторил вопрос:
- Что случилось?

 

Настоящее время.
Рон целовал ее то неторопливо и нежно, словно боясь напугать, то вдруг переходил в отчаянное наступление, терзая ее губы и нетерпеливо прижимая Гермиону к себе. Ему казалось, что он сходит с ума. От близости Гермионы, от запаха ее волос, от того, как она послушно тянулась к нему, сдавалась, таяла.
Гермиона скользнула рукой к воротнику его рубашки, и Рон замер. Она, едва касаясь кожи, провела пальцами по его шее, запрокинула голову, заглянула ему в глаза.
- Что-то не так?
- Нет, - покачал головой Рон, он потерся щекой о ее ладонь и слабо улыбнулся. - Ты просто...
Он нервно сглотнул, Гермиона смотрела на него очень внимательно, на щеках у нее еще поблескивали дорожки от слез, и Рон осторожно провел вдоль одной из них большим пальцем.
- Не плачь, пожалуйста, - невпопад попросил он. - Я всегда не знаю, что мне делать, когда ты...
- Ты все правильно делаешь, - едва слышно прошептала Гермиона, она хотела спрятать свое лицо на его груди, но Рон не позволил ей.
Он быстро наклонился к ней и снова поцеловал.
Наверное, пустая гостиная ее бывшего дома, где только недавно утихли голоса рабочих и грохот перетаскиваемых вещей, была последним местом на земле, подходящим для свидания, но ладонь Рона уже скользнула под свитер Гермионы.
- Ты совсем замерзла, - прошептал он, прерывая поцелуй.
- Наверное, - голос Гермионы прозвучал странно хрипло. - Наверху, кажется, осталось одеяло. Я... Вроде бы мою комнату не должны были...
Рон кивнул, он крепче обнял ее и, задевая ее ухо губами, сказал:
- Отнести тебя?

***
Гермиона судорожно выдохнула, когда Рон провел ладонью от ее шеи к животу, и выгнулась ему навстречу. Больше холодно не было, хотя одеяло упало на пол вслед за его рубашкой.
Было так много всего: чуть шершавая кожа его рук, горячее дыхание, беспорядочные поцелуи, его влажное от пота тело под ее пальцами.
Гермиона тихо застонала, когда Рон повторил языком недавнее движение руки. Она закрыла глаза и несмело скользнула ладонью к ремню его джинс, тот поддался куда охотнее, чем многочисленные пуговицы рубашки. Рон вытянулся в струнку и до боли сжал
запястье Гермионы.
- Позволь мне, - шепнула она, уже зная ответ, ловя его согласие поцелуем и невыносимо медленно касаясь обнаженной кожи.

***
Гермиона разочаровано покачала головой и захлопнула последний кухонный шкаф: полки были пусты. Теперь ей вспомнилось, что, согласно ее безупречному плану, запасы продуктов перевезли в ближайшую ночлежку.
- Это я как-то совсем не учла, - виновато сказала она, повернувшись к Рону.
Он сидел прямо на полу, смотрел на нее снизу вверх и улыбался.
- Даже не вериться.
- Смеешься надо мной? - Гермиона шагнула к нему и протянула руку.
- Совсем чуть-чуть, - подтвердил Рон, ловя ее ладонь. - Может, получится что-нибудь наколдовать?
- Рон! Еда является пятым исключением из...
- Понял-понял, - перебил он и прыснул от смеха.
Казалось совершенно невероятным сидеть вот так, держать Гермиону за руку, переплетая ее пальцы со своими, и обсуждать закон Гампа. Словно ничего не изменилось, словно не он полчаса назад, задыхаясь, шептал ее имя, не он, теряя разум, сжимал ее в объятьях и целовал.
Гермиона опустилась на пол рядом с Роном и положила голову ему на плечо.
- И что теперь будем делать? - тихо спросила она.
Рон недоверчиво посмотрел на нее, осторожно убрал от ее лица прядь волос и ласково ответил:
- А что, теперь я принимаю все решения?
Гермиона прижалась к нему покрепче и промолчала. Впервые, с той самой битвы с Пожирателями в Хогвартсе, ее отпустил страх. За себя, за родителей, даже за Рона.
- Эй, ты со мной? - позвал Рон и чуть сжал ее пальцы своей рукой.
- Всегда, - ответила Гермиона, отчаянно веря, что теперь у них оно есть это «всегда».

 

*В эпиграфе использован припев из песни Николая Носкова «Я люблю тебя - это здорово».

@темы: R, NC-17, законченный, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, мини, фанфик, ангст, романс

---

[sine]

Название: Роман в диалогах
Автор:  sine
Бета: авторская вычитка
Персонажи (Пейринг): Роза Уизли/Скорпиус Малфой
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Что говорят влюбленные и про влюбленных.
Предупреждения: эксперементы с формой


Часть первая. Вблизи.
- Хочешь мороженное?
- Нет. Холодно. Давай лучше кофе.
- Кофе? А мне с тобой всегда тепло.
- Глупый.
- Глупый? Но любимый?
- Немножко.
- Злюка. Рози...
- Да?
- Улыбнись.
Щелчок фотоаппарата.

Он никогда не держит ее за руку на улице. Он только в какой-то момент, устав о того, что ее сумка бьет его по ногам, снимает с ее плеча длинную лямку и, укоротив, перебрасывает в другую руку. Я ненавижу этот его жест. В нем столько небрежности и уверенности, столько ровного покоя их отношений, что меня почти тошнит. Сколько я себя помню, я люблю Роуз. И Малфой тоже. Но Малфой - счастливчик. Он носит за ней сумку, он знает запахи ее духов, он зовет ее «Рози» и дарит ей цветы. И это ему она улыбается в объектив фотоаппарата.

 

- Вспышкой все испортил.
- Неправда. Не хмурься.
- Дурнею?
- Огорчаешь. Какой ты хочешь кофе?

Они идут рядом, в одном ритме, но не смотрят друг на друга. Хотя Малфой, нет-нет, да и бросит взгляд на ее лицо. А Роуз, запрокинув голову вверх, говорит ему что-то, торопливо, сбиваясь, повторяясь. Он улыбается. Я все жду, когда она оступится, запнется, она ведь даже не следит за дорогой. И тогда можно будет подбежать, подхватить, спросить: «Не ушиблась?»

 

- Почему ты остановился? Что смешного?
- Рози, ты сейчас наступишь в лужу.
- У тебя все под контролем?
- Я не могу тобой рисковать.
- Любишь?
- Немножко.
- Вредина. Скорпиус...
- Да?
- Правда немножко?
- Глупая.

Часть вторая. Со стороны.
- Уизли.
- Пришел обсудить?
- Что тут обсуждать?
- Условия брачного контракта?
- Думаю, они об этом не говорили.
- И не скажут. Они, Малфой, сбегут и обвенчаются. Им все равно.

 

- Что за юная леди танцует со Скорпиусом?
- Дочка героев.
У дочери Рона Уизли голубые глаза. Я знаю это с того момента, как моему сыну исполнилось одиннадцать. У нее глаза цвета неба весной. Цвета моего любимого платья. Цвета, в который Скорпиус перекрасил шторы в первые же каникулы. Мне рассказывали, что после распределения она оказалась его соседкой по столу. Он повернулся передать ей картошку, но так и не смог оторвать взгляда.
- Хорошенькая.
- Да будет тебе, Дафна. Красавица. И светиться изнутри.

 

- И как Рон?
- Начал, как обычно: «Не допущу». «Невозможно». Ну, ты знаешь Рона.
- А потом?
- А что потом? Ты их видишь вообще? У кого рука поднимется разлучить? Смотри, смотри, у него даже рука дрожит, так нервничает. А это вальс какой-то жалкий, Гарри.
- А ты сама?
- А я? Я враг собственной дочери, что ли? Она же только о нем. Всегда. Я про такое и у Шекспира не читала.

 

- Все смотрят.
- А ты не думай.
- Не могу.
- Ну, про меня думай.
- Да я и так... А если мне вдруг без тебя?
- Ну, что ты чушь несешь? Какое «без»?
- Без наследства. Без благословения. Без семьи.
- Глупая.
- Но любимая?

 

Часть третья. Изнутри.
Помню горку, утро дождливое, небо серое, тяжелое. Ты такое любишь. Говоришь:
- Как твои глаза.
И улыбаешься.
Еще помню занятие у лесничего. Про драконов он что ли говорил. Кто станет слушать, когда ты сбегаешь с горки? Торопишься, оскальзываешься и кричишь. Легко и радостно:
- Скорпиус!
Хагрид, тогда еще сказал, что, видимо, урок затянул. Ну и прав был, для него же драконы - это целый мир. А для меня - ты.
Я помню: обнять тебя, уткнуться в шею, голову потерять. Все помню. Как плачешь, как смеешься, как танцуешь, как ладонью скользишь под рубашку. Как любишь. Любишь еще?

 

Люблю. Свернуться в клубок, укрыться пледом и смотреть. Ты садишься на пол, качаешь головой, спрашиваешь обязательно:
- Ты не заболеешь?
А после, протянув руку, убираешь со лба челку. У тебя пальцы холодные, а ты твердишь:
- Может температуру померить?
Глупый, глупый мальчишка.

- Но любимый?

@темы: законченный, мини, фанфик, Скорпиус Малфой/Роза Уизли, G, PG, PG-13, романс

---

[sine]

Название: Другие
Автор:  sine
Бета: Чертенок в лиловом
Персонажи (Пейринг): Рон Уизли/Гермиона Грейнджер
Рейтинг: PG
Жанр: романс, агнст
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: А если бы мы жили совсем в другом мире, где победители поменялись с проигравшими? где все по другому? Что было бы с нами? Мы бы были?
Предупреждения: AU. Возможно OOC героев.

Иногда я думаю, а что, если бы... Если бы мы жили в совсем другом мире, где победило добро? Ну, или просто, нет недоверия и страха перед кем-то. Хотя, может это-то есть везде и всегда... Но вдруг где-то существует мир, где близнецы - веселые шалопаи, а не циничные головорезы. Где моя мать будет не уставшей, боящейся каждого шороха, женщиной, а сильной и смелой хозяйкой большого дома. Где Перси окажется дотошным и честным чиновником, а не министерской крысой, готовой предать даже родных. Где Билла не посадят в «Азкабан» за «подрыв авторитета правящей власти». Где Чарли не станет скрываться в Албанских лесах. Где останется жив мой отец.
Я думаю про это редко. Почти никогда. Только когда вижу Джинни. Хотя моя сестра в любом из миров будет собой. Она похожа на пламя в камине: греет и радует глаз, но один неосторожный жест — и ты можешь остаться без дома и без жизни. Джинни смотрит на меня сверху вниз и спрашивает:
- Ну, а как изменишься ты? В том мире?

Рон безразличным взглядом проводил группу авроров, потом свернул в узкий проулок между домами и направился к проходу в маггловский мир. Он не торопился и не нервничал, на случай проверки документов и целей прогулки у него было отличное оправдание: сбор сведений для Министерства магии. Всегда же есть, что узнать об этих смешных существах. Ему претило, что к магглам так относятся, но ведь именно этому его учили все время. Почти с рождения.
Сейчас уже сложно было сказать, кто именно сражался на правой стороне. Но для себя Рон точно и давно решил: «наши» проиграли. И он учился жить в этом чужом мире. Стараясь не слишком много лгать себе. Не слишком много уступать, не слишком тяжело страдать.
Он постучал по серой стене, и кирпичная кладка раздвинулась. Не обернувшись, он шагнул на мостовую и слился с потоком людей.

В детстве я верила в волшебство. Сейчас не то, чтобы перестала, но... Слишком много «но» и слишком много дел у меня. Под левой рукой высится стопка книг, на стене за моей спиной висит расписание экзаменов, а за окном сгущаются сумерки.
Я всегда ждала, что чудо случится со мной именно в это время. Но мне уже двадцать лет, а я все та же... Я странная девочка «со слишком большими запросами», с глупыми мечтами.
Я бросаю подготовку к биологии и, накинув куртку, сбегаю на улицу. Иногда мне удается заставить вещи быть такими, как мне хочется. Волосы — аккуратно лежать, нужный автобус — быстро придти,, лучший билет — оказаться моим. Сегодня я хочу настоящего чуда. Я не прошу его ни у кого, я просто верю. Я просто иду. Я хочу сегодня все изменить.

Гермиона легкой и быстрой походкой шла по тротуару. Особой цели у нее не было, но на душе скребли кошки, а долгие прогулки всегда помогали. Она свернула с оживленных улиц в сторону парка и пошла медленнее.
В детстве Гермионе казалось, что она особенная. Что она может заставить кружиться осенние листья без ветра, что с ней происходят чудеса. Пусть маленькие, но зато самые настоящие. Потом она выросла, и ей стало заметно, что ветер, когда она просит, утихает, а снег перестает бить в лицо.
Она рассказала об этом родителям, когда ей было лет десять. Но они лишь улыбнулись ее выдумке.
Наверное, тогда ей в первый раз сказали фразу, которую она привыкла повторять про себя почти ежедневно:
- Чудес не бывает.
Гермиона научилась считать себя нормальной. Научилась не замечать, как самые сильные ее желания тут же исполняются, как мир легко и услужливо подчиняется ей. И только иногда она разрешала себе слабость: скрывшись с чужих глаз, усевшись на скамейку в парке, снова и снова пробовать заставить кружиться листья или распускаться цветы.

Одной из моих обязанностей является поиск магглорожденных волшебников. Раньше, когда им приходили письма из Хогвартса, это было почти автоматизированно. Но старик Дамблдор сумел спрятать их от нас. Или от них. Мне приятнее отделять себя от нынешнего правительства и от нынешних магов, но, по сути... По сути, я ищу для них магглорожденных волшебников.
Их вносят в реестр. И хотелось бы верить, что это просто спортивный интерес, но они всего лишь резерв волшебных сил. Словно сосуд с концентрированной магией.
Мне иногда странно, что ни магглы, ни волшебники не видят их. В некоторых магия, не нашедшая привычного выхода, искрит и переливается за много метров.
Не надо взрывать предметы или превращать обидчиков в жаб, хотя я видел и такое. Некоторым достаточно просто посмотреть. Как ей.
Ее зовут Гермиона, и в глазах у нее — целый мир. Я стараюсь никогда не заглядывать ей в лицо, боюсь пропасть. Достаточно того, что Гермионы Грейнджер нет в реестре магглорожденных волшебников.

- Эти, пожалуйста, - Рон указал продавщице на пачку сигарет и принялся терпеливо ждать. Он, конечно, видел, что Гермиона зашла в тот же магазин, но все же вздрогнул, когда услышал ее голос. Она разговаривала с какой-то старушкой:
- Нет, мэм, молочный отдел в следующем ряду.
Рон обернулся, не в силах побороть желание посмотреть на девушку. Привычное ровное золотистое свечение вокруг Гермионы успокоило его. Значит, никто больше не нашел. Не увидел.
Гермиона заметила его взгляд и улыбнулась. Застенчиво и неловко. Рон почувствовал, что краснеет, хотя вроде бы еще в школе разучился.
«Странно выходит, - подумал Рон, - так часто ее встречаю. Хотя не ищу. Точно не ищу».
Он торопливо отвернулся от Гермионы и начал отсчитывать деньги.
Он встретил ее почти сразу, как начал работать с магглами. В волшебном мире таких, как он, оказались единицы: тех, кто чуял чужое волшебство. Аврорат отрывал с руками, обучал и пестовал, а работа - не бей лежачего. Гулять по городам и искать.
Рон видел их сотни: кто-то заставлял воздух переливаться радугой, у кого-то под ногами распускались цветы, кто-то плел вокруг себя невидимые паутинки. У кого-то больше силы, у кого-то - недюжинные способности к ментальной магии. А кто-то, как Гермиона, - обещание чуда.

У того, кого я полюблю, будут такие же рыжие волосы. И ему я также буду едва доставать до плеча.
Парень впереди нервничает и сбивается со счета, я жду. Если предложить ему помощь, то он уйдет. И тогда...
У того, кого я полюблю, будет такой же запах: свежей травы, табака, мокрой шерсти и кофе.
Я, конечно, не могу любить этого человека. Я видела-то его... Мы не знакомы, мы сталкиваемся то реже, то чаще и в самых неожиданных местах.
Последний раз я встретила его в колледже, он бродил по лужайкам, и у меня даже хватило смелости спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Он покачал головой и долго смотрел мне в глаза.
У него голубые глаза. Я хотела бы, чтобы у моей дочери...

- Вам не помочь?
Рон тяжело выдохнул, а Гермиона осторожно коснулась его руки.
- Я, кажется, уже разобрался. Спасибо, мисс.
Рон совершенно точно знал, что чем дольше он будет стоять рядом с Гермионой, тем сложнее все станет. Но ее ладонь согревала, отгоняла мрак и хаос.
- Спасибо, - повторил Рон.
Кассирша нетерпеливо кашлянула, и Гермиона протянула ей свою покупку.
- Что это? - спросил Рон.
- Мороженое, - Гермиона улыбнулась ему, она хотела убрать свою руку и достать кошелек, но Рон неожиданно накрыл ее пальцы своей ладонью.

Джинни всегда говорила, что я идиот. И когда я встречался с Лавандой, и когда потом бросил ее. Когда я устроился на работу, она промолчала. Поняла, кажется. Но чтобы она сказала сейчас? Если бы только осознала: я сжимаю руку той, кого должен привести на смерть. Ее найдут, обязательно — так много сил, так много света внутри. И вокруг ее золотого появится черный ободок. Почти клеймо — внесена в реестр Министерства магии.
И кто-нибудь, да тот же проклятый Малфой, захочет ее волшебства. И тогда... Я не знаю ни одного человека, который бы выжил после передачи сил.

Гермиона не отняла руки. Она бы никому и никогда не смогла сказать, почему, но из магазина они вышли вместе.
И как-то само собой так вышло, что рядом с ней расцвел каштан. И этот чужой человек не вздрогнул, не сделал вид, что ничего не произошло. Он только глухо спросил:
- Ты мне рада?
- А ты веришь, что это я?
- Я знаю.

И если существует другой мир... Тот самый, о котором ты мечтаешь. Где победил свет. Где жив твой отец. Где все твои братья собираются в старом доме. Где твоя мать то суетится на кухне, то воспитывает непутевых близнецов. А смех твоей сестры колокольчиком звенит в гостиной. То и там я буду рядом с тобой.

@темы: законченный, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, мини, фанфик, G, PG, PG-13, ангст, AU, романс

---

[Ластя Зелен Виноград]

Название: Красавец
Автор:  Ластя
Пейринг: ГГ/СБ
Рейтинг: G
Жанр: общий
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: как Гермиона ненадолго сошла с ума.


"Тех, кто сводит с ума
Без улыбок и слов,
Стоя рядом и глядя
В окна небес;
Кто вливает дурман
Без вина и цветов,
Отравляя без яда
Хрупких принцесс."
(Канцлер Ги, "Тем, кто сводит с ума")

Господи, Господи, поддавайся же, ну?!
Если бы окно открылось вовремя – может, всё обошлось бы.
А так она стоит на балконе, всё ещё дергает за шпингалет и плачет самозабвенно, как первокурсница.
Никто бы не поверил, да ей и самой странно понимать, что вот эта рыдающая размазня в растянутом халате, - Гермиона Грейнджер.
А самое ужасное, что никакого выхода, никакой альтернативы попросту нет!
На этом месте Гермиона всхлипывает, и ей самой становится смешно – что за писк, позорище?..
- Дочка, ты где?
Гермиона холодеет - мама! Хоть бы она забыла, хоть бы отвлеклась на десять минут, ну можно мне хоть такое чудо, если уж нормального не вышло, ну пожалуйста...
- Гермиона!
- Мам...

Джин Грейнджер поражённо смотрит, как её дочь оседает на пол, трясясь от плача.


- Доченька, выпей, это всего лишь успокоительное.
Зубы стучат о стакан, руки трясутся, а потом мысли начинают обрываться на середине.
И Гермиона сидит на кухне, машинально пьёт апельсиновый сок, а сама пытается поймать мысли за хвосты и связать обратно.
Хвосты у мыслей зелёные – яркие вспышки в полнейшей темноте.
Гермиона смотрит в одну точку, и Джин Грейнджер думает, что всегда знала: однажды волшебный мир сделает с её дочерью что-то ужасное.

***


Господи, какой он красивый, какой же красивый, так не то что в жизни – в сказках не бывает.
Глаза ярко-синие, волосы небрежно с лица откидывает, и Гермиона пугается – так вдруг начинает хотеться к нему прижаться. Это же Сириус, он из Азкабана, он крёстный Гарри, он гораздо старше, а желание совершенно кошачье, нечеловеческое, что это, обнять и так стоять, и чтоб он тоже обнял.
Хорошо, что в руках книга, можно заслониться, чтоб не видно было, как она на него смотрит.
И только изредка глазами стрелять из-за страниц, не пялься на него, Гермиона, это заметно...
Он ловит её взгляд, смотрит в упор, и её кидает в жар.
Строки прыгают перед глазами – не вверх ли ногами повёрнута книга? – нет, всё в порядке, "использование сего средства требует"... чего требует, ну же, Гермиона, сосредоточься, - "требует осторожности немалой"...
Гермиона не может удержаться, только один взгляд, последний, один, - а у двери стоит монстр, остаток человека, и глаза у него тусклые, серые.
Гермиона вздрагивает. Ей хочется захлопнуть книгу и убежать сию минуту из этой комнаты.
Что это было?..

***

У Сириуса теперь почти всё время ярко-синие глаза, и он лет на двадцать моложе, будто и не было никакого Азкабана, и Гермиона удивляется: почему он говорит такие вещи, почему от него пахнет Огневиски, ведь он же такой молодой, такой красивый, ведь у него же всё впереди?..

Иногда Гермиона берёт себя в руки.
В такие моменты она знает, что Сириус Блэк – это и вправду остаток человека, так нельзя говорить и она никогда не скажет, но ему уже не на что надеяться.
Он в тупике, у него серые глаза и пусто внутри, он занавешивается улыбкой и думает, что никому ничего не ясно.
Впрочем, может, и вправду никому ничего про него не ясно, а только ей?..
Он другой, совсем другой, чем все они, снующие по этому дому и гоняющие пикси, он был в Азкабане, а они нет.
И они его жутко раздражают, все, даже Гарри иногда, Гарри для него вообще – вечное напоминание о неправильном совете, живой укор, - а без них он сойдёт с ума, потому что кто-то же должен его отвлекать от самого себя.
Они для него – отвлекающий фактор.

И как тогда он может быть таким красивым, что происходит, это с ним или с ней, или с ними обоими? – Гермиона не понимает, и ей становится страшно.
И поэтому она крайне редко берёт себя в руки.

***

Гермиона идёт в комнату Сириуса. У Гермионы всё переворачивается внутри, она не знает, что нужно говорить и сможет ли она говорить вообще, а ещё её может хватиться миссис Уизли, но всё это не важно.
Гермионе необходимо поговорить с Блэком.
Она сегодня видела, как он превращается, как из сводящего с ума красавца становится остатком человека.
Вначале он стал рисованым, - как люди в мультиках, - обведённым чёрным контуром, и волосы слились в одну чёрную массу, а глаза стали ещё синее, ещё ярче.
И весь он стал ярким-ярким – таких цветов не бывает в жизни.
А потом – потом он стал тем Сириусом Блэком, которого Гермиона знала раньше. Настоящим. Самим собой.

Дверь в комнату Сириуса открыта, и Гермиона не знает, нужно ли ей стучать.
Сейчас важна не вежливость, думает она в конце концов и заходит без стука.
И хочет закричать, потому что на плечи ей опускаются тёплые тяжёлые руки.
- Зачем пришла?
Господи, это опять он - красавец. Гермионе кажется, что вот ещё минута – и она действительно не вспомнит, зачем.
- Мистер Блэк... – Гермиона замолкает, потому что вместо резкого, холодного тона у неё выходит какой-то хриплый писк.
- Мистер Блэк, зачем вы... – она опять запинается, потому что глупо же звучит, он наверняка решит, что она сошла с ума... – зачем вы превращаетесь?!
- Что?!

Она так и знала, так и знала.
Как же трудно это сказать, красавцу этому, нет, она не будет к нему прижиматься, почему у него руки такие тёплые, как же ей жарко.
И страшно.

- Мистер Блэк... – давай, Гермиона, ты сможешь, ты должна, - мистер Блэк, мне всё время... кажется...
Как же трудно.
А от Блэка пахнет мужчиной, от её отца всегда одеколоном пахнет, а от Блэка каким-то чисто животным запахом – Господи, Гермиона, как ты можешь такое думать, откуда это в тебе?..
Так странно – такой красавец, а пахнет так по-земному, по-настоящему.
Животное – к животному, запах – к запаху, прижаться... Гермиона!
Гермиона, говорит внутренний голос. Гермиона, стой, мы с тобой это уже проходили, Гермиона, ты с ума сходишь, Гермиона, веди себя благоразумно, Гермиона, вспоминай превращение, ну!
Последний призыв достигает цели.
- Уберите руки! – говорит Гермиона и отшатывается, а в голове предательски: какое "уберите", "убери", он же не настолько её старше, он почти мальчишка...
- Мистер Блэк, - кричит Гермиона, не заботясь ни о чём, - мистер Блэк, вы понимаете, что я из-за вас схожу с ума?!
Гермионе кажется, что она ни разу в жизни ни на кого так не кричала.
А потом она не знает, что и думать, потому что Блэк усмехается и мрачно произносит:
- Значит, сбылось всё же.
- Что сбылось?!
Да-а, говорит внутренний голос, нервы у тебя стали ни к чёрту, Гермиона Джин.
Гермиона с упрямой решимостью в голосе повторяет:
- Что сбылось?
Она не уйдёт отсюда, пока Блэк не скажет. Шагу за порог не сделает.

***

- Приходи. Каждый день. Пялься на меня. Обнять можешь, я разрешаю. Только чтоб никому, ясно?
Гермиона представляет, как в какой-нибудь из ночных разговоров шепчет Джинни:
- Я влюбилась в Сириуса... – и истерически смеётся.
Это же правда смешно.
Это вначале было страшно, когда Блэк только сказал, это вначале бегалось, кричалось, как же так, неужели нельзя как-то отменить, изменить, да как же так, так не бывает – а сейчас смешно, да.
Потому что думать, что всё это смешно, однозначно лучше, чем думать, как всё это страшно - это Гермиона способна понять даже теперь, когда способность трезво мыслить её покинула.

...Понимаешь, сказал Блэк, меня когда-то прокляли. Не мать, отец. Сказал, что дел он со мной иметь никаких больше не желает, род я позорю и что вот пусть в меня грязнокровка какая-нибудь влюбится, чтоб меня мучила и сама мучилась – это его слова.

Гермиона понимает.
Гермиона теперь всё-всё понимает.

***

Каждый день Гермиона приходит к Блэку и прижимается к нему, да. Есть даже официальная версия – они с Сириусом колдуют над книгой из библиотеки.
Книга очень редкая, книга Гермиону не слушается и Сириуса тоже – но должна когда-нибудь, - а Гермионе интересно смотреть. И, да, мешать нельзя ни в коем случае, там такие чары, что...
Версия шаткая, никаких проверок не выдерживающая, но реальность же давно сошла с ума, и никто ничего не замечает.
Тем более что какой-то фолиант Сириус действительно из библиотеки приволок – солидный такой, старинный, на обложке руны. Он так и лежит у него в комнате, на диване.
И на этом же диване всегда сидят они.
Гермиона прижимается к его плечу, обнимает, запасается насколько возможно дольше этим "быть рядом".
А Блэк, Блэк молчит. Блэк сказал "делай что хочешь".
Гермиона думает, что если их сфотографировать, фотография выйдет идиллическая до пошлости.
Да что там, она бы и носом в плечо его уткнулась, если б могла, только ведь для того, чтоб отлепиться как-то от Блэка и просуществовать отдельно ещё день, нужно не только рядом побыть, но ещё и насмотреться вдоволь.
Нас-мот-реть-ся. На синеву на эту, да.

***

- В кого я превращаюсь?

Этот вопрос звучит так неожиданно, что Гермиона пугается, и, видимо, маска – тоже.
Гермионе хочется вскочить с дивана, потому что перед ней возникает остаток-человека, о существовании которого она давно забыла.
Гермионе вдруг кажется, что наваждение – вот оно, а всё, что было до – правильно и в порядке вещей.
- Гермиона, я спросил.
Господи. Как она скажет этому человеку, что видит его-семнадцатилетнего?
- Вы превращаетесь в себя. Вы... – нет, Гермиона, не смотри в пол, смотри ему в глаза, он тебя понял, не прогнал, так давай, смотри, смотри в эту серость! – вам семнадцать.
"Семнадцать" Гермиона произносит стыдливым шёпотом.
- Я-а-асно.
Он встаёт, кружит по комнате, и движения у него почему-то такие, какие должны быть у того красавца.
- Ну что, как меня узнала-то? Почему "Сириус Блэк", не "прекрасный незнакомец", а?..
А, точно: я же превращался. Испугалась, да? Я помню, как в первый раз прибежала...
Он над ней смеётся.
Но детско-беззащитного "не смейтесь надо мной" не услышит.
Гермиона встаёт, с трудом произносит "спасибо, мистер Блэк, мне достаточно на сегодня" и выходит.
Не насмотревшись.

***

- Простила?..
Гермиона молчит и крепче к нему прижимается. Она просто не могла "не простить".
Хотя несколько дней они сидели молча, и тишина была звонкой, и в висках стучало.
- Простила, да.
Констатация факта.


***

- Бродяга, что ты намерен делать дальше? Ну, Бродяга, давай, расскажи, я послушаю! Гермиона кидает на вошедшего укоризненный взгляд – что он кричит? - и снова прижимается к Сириусу.
А кричит Люпин, - разъярённый, неистовый, растрёпанный.
- Ты чего ей сказал? Что не лечится? Лечится, Гермиона, временем лечится!
- Всё равно ей в Хог уезжать, - глухо оправдывается Сириус.
Отстраняет от себя Гермиону. Встаёт.
Гермиона радуется, потому что сегодня она на него мало смотрела, только сидела, носом в плечо уткнувшись.
Красивый.
- Дальше только хуже будет, не понимаешь, нет? И ты, Гермиона, не понимаешь?! – слышится где-то словно бы вдалеке.
- Как она потом без тебя, - ты вообще о чём-нибудь думал?!
Сзади что-то с грохотом валится на пол - что?..
А, вспоминает Гермиона, это же Люпин, он же бушует. Надо же, у него такая сильная магия...
Вот только он очень мешает ей любоваться. Отвлекает. Нарушает всегдашнюю тишину. Может, посмотреть на него, притвориться, что она его слушает, чтоб скорей ушёл? Нет, она будет смотреть на Сириуса – это её время, она сегодня ещё у него в комнате и часу не пробыла...
А Люпин всё говорит.
- Надо было – сразу, пока не привыкла, ты...
Люпин резко замолкает, а после переходит на обычный тихий голос, но после такого крика он похож на шёпот:
- Как тогда с Ивой, Бродяга, да?
- Нет.
Вот это уже говорится никак не глухо, а с полным сознанием собственной правоты.
- Нет, Рем, это - не шутка. Девочка могла сразу с ума начать сходить, а могла порадоваться. Я предпочёл, чтоб порадовалась – где здесь видишь издевательство?
Люпин собирается было что-то сказать, потом со свистом выдыхает воздух и уходит. На пороге комнаты оборачивается и совсем тихо говорит:
- Гермиона, завтра домой.

Господи, думает Гермиона, прижимаясь сильней, завтра – это же только завтра.
А пока можно зажмуриться и вдохнуть этот запах.

@темы: законченный, мини, фанфик, G, PG, PG-13, Гермиона Грейнджер, Сириус Блэк

---

[Nincompooh]

Название: Микрофики (первая часть)
Автор:  Nincompooh (_Мариам_)
Бета:  Nastyfan (часть)
Пейринги: по два Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, Фрэнк Лонгботтом/Алиса Лонгботтом. И четыре Джеймс Поттер/Лили Эванс

Рейтинг: PG
Жанр: флафф, драма, романс
Размер: драбблы

1. для  Флёр~. Рон Уизли/Гермиона Грейнджер. Драма, вроде как.

Роза хмурится и постукивает пальцами по подлокотнику. Раздраженно.
Папа с мамой вновь ругаются на кухне - и как не надоест, а Роза слушает их крики и не понимает: зачем?
Зачем портить друг другу жизнь, мотать друг другу нервы, когда ясно же, с первого взгляда понятно, что они не подходят друг другу, совсем-совсем, не совместимы.
Хьюго держится за мишку, как утопающий за соломинку, стоит возле стены и слушает. По-хорошему, стоит отогнать его подальше, пусть играет, рисует, слушает колдорадио, но не родителей. Их сейчас вообще лучше не слышать; да что там, они сами ни друг друга, ни себя не слышат.
Мысли в голове: как оглашенные - дикие, сумбурные, глупые и жестокие.
"Поссорить их надо" - думает она, - "Так, чтобы уже не помирились. Хотя разве это возможно, они же всегда мирятся".
Поссорить их надо, они же несовместимы, они портят Хьюго, недавно он назвал Розу истеричкой, а ведь раньше бы не посмел.
Их надо поссорить, нужно, нужно. Надо им хотя бы напомнить, что они в любой момент могут развестись, брак-то без волшебных клятв, она специально у дяди Гарри узнавала. Роза понять не может, как они вообще поженились, как не поссорились навсегда за долгие годы дружбы.
Роза любит родителей: и каждого по отдельности, и вместе, просто она давно уже устала слышать, как мама запирается в ванной - щелчек, - включает воду - шумят трубы, - и плачет - совсем-совсем не слышно.
А папа нервно ходит в гостиной - из угла в угол, из угла в угол, все быстрее и быстрее, а потом быстро-быстро, будто от скорости зависит его жизнь, обувается, сминая задники ботинок, и выбегает на улицу.
Тишина. Хьюго сопит так, будто собирается плакать.
"Что-то идет не так", - понимает она.
Время идет, в кухне молчание, никто не идет спокойно-спокойно в ванную и не спрашивает весело про "что это вы тут делаете?" Что-то идет не так, в корне не верно.
Она выглядывает из комнаты и успевает увидеть, как мама, с лицом спокойным, как воздух перед бурей, выходит на улицу, аккуратно прикрыв дверь.
Роза идет в кухню. Папа ходит из угла в угол, но, против обыкновения, не бормочет, что он не младенец и не нуждается в опеке, что она дышать ему не дает, что достала уже. Просто молчит.
Роза мнется у дверей, не зная, как завести разговор.
Она боится - полчаса еще мечтала, а теперь боится, - что родители поссорились окончательно. Что уже не нужен разговор про развод, потому что они сами уже со всем разобрались, все поняли, все осознали.
Роза - смелая. Роза - умная. Роза соберет всю свою волю в кулак, и скажет нерешительно:
- Папа...
Тот взглянет на нее дико, запустит руки в волосы, проведет ладонью по лицу.
- Папа... Почему вы не разведетесь?
Тот побледнеет, отшатнется. Оттолкнет ее в сторону, и в тапочках, прямо по лужам, побежит на улицу, догонять маму.
Они помирятся, к вечеру снова поссорятся и так и будут мотать друг другу нервы до старости.
А пока идет время, стынет чай на столе, мама уходит все дальше от дома, а папа ходит по кухне - все медленней и медленней.
Дождь стучит по крыше, и солнце светит в лицо, и глаза слезятся, и кажется, что все-все поменялось в какие-то полчаса, а она своими мыслями: дикими, сумбурными - накликала беду.
Мерно стучит дождь, стынет чай, мамино кольцо блестит на полу. Хьюго держится за мишку и говорит устало:
- Ну, прямо как дети.
Роза смотрит на него с благодарностью.



2. для [J]Gella von Hamster[/J]. Рон Уизли/Гермиона Грейнджер. Поваренная книга.

Рон прислушался.
- Припустить... Куда припустить? От плиты подальше, пока не взорвалось?
Разулся и осторожно подошел к кухне.
Гермиона, перемазанная чем-то белым, встрепанная, склонилась над книгой. Рон облегченно вздохнул - зрелище привычное и давным-давно любимое.
Не отрывая взгляда от книги, Гермиона нашарила коробку с яйцами. Рон снова забеспокоился: она, конечно, могла читать в любых условиях, но это было слишком даже для нее.
Он кашлянул. Гермиона вздрогнула, уронила яйцо и сердито буркнула:
- Ну вот, уже второе! - обернулась к Рону. - Чего тебе?
- Яйцо было сырое, - ляпнул он и чуть-чуть покраснел.
- И? - вздернула брови Гермиона.
- Ты же собиралась его съесть?
- Не говори глупостей! - отмахнулась она. - Я готовлю!
Рон нахмурился. Он готов был поклясться, что у его матери процесс выглядел иначе.
- Три ложки... Ага, а потом стакан молока и... Ах, ч-черт! - всплеснула руками Гермиона и бросилась к плите.
- Помешивать надо было, да? - сочувственно спросил Рон, даже не пытаясь уточнить, что это должно было быть. Пожалуй, даже к лучшему, что оно сгорело.
- А ты вообще молчи! - рявкнула Гермиона. - Не отвлекай!
- Может, пойдем в ресторан? - робко спросил он. - Свечи, вино, а?
- Рестораны хороши, когда можешь поесть и дома, – отрезала Гермиона.
В общем-то, Рон был с ней согласен, но он был решительно против того, чтобы эксперименты ставили именно на нем.
- Живоглот! – ахнула Гермиона.
Кот дернулся, спрыгнул со стола и опрокинул на пол какую-то миску. Рон пошел за тряпкой.
- А что это было? – рискнул спросить он, вытирая какую-то клейкую массу с пола. Масса растекалась и собиралась плохо.
- Оладьи, – очень спокойно сказала Гермиона. Отвернулась и пошла наверх.
Рон оттирал оладьи с пола и думал беспокойно о том, что непонятно, что это нашло на его жену. Раньше она ставила на поваренную книгу - подарок Джинни – горячий котел, и все были довольны.
Он как раз собрал мусор в пакет и все вытер, когда сверху спустилась Гермиона и нетерпеливо спросила:
- Ну? Мы идем?
Рон только рот открыл. Она же обиделась! Он же видел это своими глазами! У нее была такая походка, такая спина, такой голос… А теперь она зовет его в ресторан?
- Не хочешь? - как-то беспомощно спросила Гермиона. Вздохнула поглубже и стиснула пальцы в кулаки.
- Послушай, я знаю, я вовсе не идеальная жена, но... Но... - она слегка всхлипнула, и Рон вышел из ступора.
Происходило что-то неладное.
- Ты поругалась с мамой? - осторожно спросил он.
- А? При чем тут... Да и вообще, как я могу с ней поругаться, она же чудесная!
Рон нахмурился еще больше. Гермиона уже достаточно давно не называла его мать чудесной.
- Просто, понимаешь, - продолжила Гермиона, - я была у доктора, а он еще, знаешь, такой противный, носатый, на Снейпа слегка похож, и он такой еще, мол, берегите себя, а я готовить не умею, ну вот и... - она развела руками.
- Зачем ты была у доктора? - не понял Рон.
- Я же беременна, ты что, с луны упал? Я и подумала, что надо начинать учиться готовить, не будем же мы всегда в ресторанах есть.
- Гермиона! - рявкнул он. - Ты что, беременна?!
- Ну да, - сказала она своим любимым тоном: "Это же так очевидно, как можно этого не понять, Рон; и прекращай рисовать на полях, я все вижу!"
- Мерлин... - прошептал Рон.
- Ну, ты и дура, - прошептал Рон.
- Ты что же сразу не сказала?! - и счастливо рассмеялся.
- У тебя мука на щеке, - хмуро сказала Гермиона. - И вообще-то я тебе говорила.
Рон, подхватил ее на руки:
- Ну, ты и дура, - смеялся он, целуя ее куда попало - в нос, подбородок, уголки губ.
Она отбивалась, хмурилась и ворчала.



3. для  **Nimfadora** Френк.Алиса, драма.
слова: душно, радость и зло.

Алиса панически боится темноты. Сидя в засаде, она прижимается к спине Фрэнка и держится за палочку двумя руками.
- Инсендио! - кричит она, стыдится - до дрожи в руках стыдится паники в голосе.
- Инсендио! - и огня все больше, она жмется к нему и отшатывается, очнувшись.
- Инсендио, - и Фрэнк трясет ее за плечи: "Хватит, хватит!" - а она боится темноты и ночей без звезд.
Огня все больше, поместье Роули горит, языки пламени лижут черный небосвод, и темнота будто корчится, ежится, пропадает.
Под ногами хрустит осколками хрусталь, и латунная статуэтка грифона пучит глаза на Алису. Алисе душно.
Душно, душно, нечем дышать, небо заволокло гарью и копотью, Мерлин Великий, копченое небо, что может быть смешнее!
Душно, смешно; и радость - сквозь раздражение, как железо сквозь ржавчину: они не могли сгореть спокойно в своих кроватях, нет, они закоптили к черту небо, как она теперь будет дышать?
Она смеется.
Все было куда проще в академии авроров - хмурый Грюм, щенячий взгляд Фрэнка и путь вперед, к победе - светлый и понятный.
А все оказалось не так: страшно, непонятно, под ногтями кровь, а в своих кроватях горят Пожиратели Смерти и никто не скажет теперь точно - были ли у них метки.
И никогда у нее не будет так, чтобы дом, глупые маленькие дети, волосы мужа отливают сединой, камин вспыхивает углями, а жизнь прекрасна и чудна.

Августа Лонгботтом носит длинные зеленые перчатки и морщины так, будто это награда, врученная собственноручно министром.
Она попыхивает изящной трубкой и говорит:
- Я знала, что когда-нибудь вы выйдете замуж за моего сына. Мой сын - очень настойчивый, не так ли? Надеюсь, вы с моим сыном подарите мне сильного и мужественного внука. Надеюсь, вы чистокровны? Впрочем, даже если и нет - я верю во вкус моего сына.
Алиса мягко улыбается тонкой улыбкой. Ее улыбка настолько нежная, она как будто обволакивает всех вокруг. Алиса чувствует себя вейлой - так смотрит на нее Фрэнк. У Алисы чертовски болит голова.
"Мой сын", - говорит Августа.
"Мой! Мой!" - слышится Алисе.
И статуэтка грифона - где же Алиса такую видела? - свирепо пучит глаза.

И зло, разумеется, не дремлет, да только не пошло бы оно, у Алисы ребенок родился, ей не до всяких там глупостей.
Алиса уже почти совсем не боится темноты, потому что зачем бояться, если Фрэнк всегда рядом, а война уже почти - ну вот еще чуть-чуть осталось - кончилась. Глупо, нелепо, но кончилась, и Алиса не собирается жаловаться.



4. Ей же еще один драббл на те же слова.

Фрэнк любит Алису - невооруженным глазом видно.
Грюм фыркает. Фрэнк был недотепой, им и остался: сейчас не время для безнадежных влюбленностей, на днях убиты Прюэтты, а Фрэнк зовет Алису гулять. Правильно Алиса делает, чертовски правильно, что отказывает ему.
Грюм гоняет Лонгботтома втрое чаще, чем остальных и глупо надеется, что у него это все пройдет. И кто из них после этого дурак?
Зло всегда рядом, поджидает за поворотом и Грюм готов ежеминутно напоминать им всем - зеленым юнцам, неопытным детям: "Безопасность! Безопасность!" - но какое им всем дело до нее, если на дворе душный август, и бурлят гормоны, а волосы Алисы/Лили/Эммелины вьются у затылка золотыми кольцами. Им нет никакого дела до безопасности, и Грюм не понимает, как объяснить им всем, что это все не игрушки.
- Душно же! - смеется Алиса и оголяет шею чуть больше, чем этого требуют обстоятельства. Взгляд Фрэнка безумен, это потому что безумен сам Фрэнк - он влюбился, ужасающе невовремя, но чего еще от него можно ждать. Грюм смотрит на шею Алисы и не может отделаться от мысли, что она скоро ответит Фрэнку взаимностью.
- Безумные дети, - бормочет он, качая головой. - Безумные дети.
Фрэнк сжимает тонкие пальцы Алисы. Он пропитан радостью, радость сочится из каждой его поры.
Грюм отворачивается. Несчастные дети.



5. для  mingus: морщиться, голос, пятна. Джеймс Поттер/Лили Эванс

В лицо – ветер. Счет уже – 150:30, и не в пользу Гриффиндора.
Капитан что-то орет, но ветер сносит слова, и не то чтобы Джеймс против.
Солнце щекочет лучами лицо, и если не смотреть вниз, на хлюпающее лужами поле, можно подумать, что лето уже наступило.
Смешно: на земле весна еще только-только наступила, а в небе – уже лето. Джеймс делает в воздухе мертвую петлю - просто так, от избытка чувств. Трибуны воют и стонут (160:30), взрываются аплодисментами, потрясают транспарантами, а ему просто хочется так и остаться – в воздухе, и чтобы все было так, как есть: и солнце, и ветер, и лето. Его личное лето - только в небе, только для него.
Он пролетает мимо трибун, выжимая все из своего «Чистомета» - просто чтобы насладиться ветром и небом.
Капитан что-то орет, в очередной раз, но ветер сносит его слова, а Джеймс чувствует, как восторг разливается по жилам. Плевать ему, с высокой колокольни плевать, и на игру, и на счет, и на Гриффиндор, и - особенно – на капитана. Это его небо. Его личное. Он не играет, он просто летает.
Яркими пятнами – транспаранты на трибунах, а Джеймс вдруг выхватывает взглядом чьи-то рыжие волосы. Мир – отдельными пятнами – невнятный, не имеющий никакого значения, и вдруг – четко, определенно, в подкорку – лицо. Смешливое, волосы – непослушными пружинками. Она не смотрит в небо, ей плевать и на него, и на ветер, и на игру, она болтает с каким-то сопливым жирноволосым ублюдком и это все так странно, так нелепо (она вторглась в его мир, вторглась и даже не заметила, не заметила – стуком сердца), что он едва не валится с метлы.
А потом он поднимает голову и ищет взглядом снитч: ветер, небо и личное лето еще зовут его, но он уже знает – существует что-то, что важнее даже чувства полета. Что-то, что нужно ему – только на земле.
Минуту спустя он морщится, принимая поздравления, и ищет взглядом рыжую макушку.
Он уже знает, как будут звать его жену.
Лили Эванс, определенно.



6. для  Жюльен: ласточки, табак, апрельский вечер. Джеймс Поттер/Лили Эванс

Они встречаются без году неделя, но у него такое ощущение, будто он знает о Лили все. Что она боится щекотки, любит яблочный штрудель, не любит запах полироля для метел, любит его и не любит каждую вторую его привычку.
Он думает, что это определенно ненормально. Что когда она морщит нос и говорит: «Джеймс, мне не нравится эта твоя дурацкая привычка задирать слизеринцев», он млеет, глядя на ее веснушки, на ее тонкие длинные пальцы, на гневный румянец на ее щеках.
Он еще помнит, что раньше его бесили замечания, что чем безкомпромисней был тон, тем больше становилось его упрямство. Что тонкие пальцы – не то, за что он был готов продать душу.
Но только теперь это – как будто в другой жизни. Не с ним. А с ним сейчас – Лили Эванс, самая красивая девушка в мире, с оттопыренными ушами и любовью к штруделям. И это гораздо важнее всего на свете.
И они сидят на трибунах, смотрят на тяжелое гневное небо, и ласточки летают низко-низко, к дождю. И надо бы уж идти, но апрельский вечер так безумно хорош, что двигаться с места совсем не хочется, а хочется разве что курить. Но и то - не очень сильно.
И он с улыбкой вспоминает, как Лили сказала: «Боже мой, выбрось эту маггловскую отраву!» - а он сначала не поверил своим ушам, а потом хохотал до рези в животе, а она краснела и метала взглядом молнии. И курить хочется лишь постольку поскольку: слишком хорошо, чтобы лезть в мантию за сигаретами; а единственной мыслью, что еще болтается в его пустой, голове становится: «Нам уже есть, что вспомнить!»
А еще, глядя на ее тонкие пальцы в своей крупной ладони (сожми – сломаешь), он думает о том, что любовь - если это, конечно, она - отрава, почище любого табака. Да и зависимость вызывает куда большую.



7. для  Nastyfan: воздух, рыжина, руки. Джеймс Поттер/Лили Эванс

Сириус честно не может понять, что Джеймс нашел в Эванс.
У нее тонкие руки, да, но ведь такие руки - у каждой третьей девчонки в Хогвартсе! Вот у Демельзы Браун вообще руки выдающиеся - правильной-правильной формы, тонкие, выразительные! А у Лили? А что у Лили? Пальцы слишком длинные, ладошка слишком круглая, обгрызенные ногти, заусенцы...
Волосы рыжие? Да таких волос - у двадцати пяти на дюжину! Ну, красивые, да. Но ведь она за ними не ухаживает практически! Так, помоет, в хвост соберет, чтоб в котел не лезли, и все!
Сириус честно ничего не понимает.
А Джеймс - не понимает тоже. Он знает только одно - плевать ему и на руки ее, и на нежную рыжину ее волос... Плевать. Просто она нужна ему - как воздух.



8. Ей же еще один драббл на те же слова.

Джеймс сидит сиднем и чувствует себя последним придурком. Шевелит во рту языком - вроде не проглотил. Обводит им зубы, трогает чуть щербатый второй правый верхний. Открывает рот. Лили смотрит на него с такой надеждой, что он чувствует себя обманщиком. И придурком с открытым ртом. Поспешно его захлопывает. Что бы такое сказать, умное, веселое, чтобы она сразу поняла, что он не чета всяким Сопливусам, чтобы поняла, какой он замечательный! Но все более менее подходящие слова убежали от него так, будто он угрожал им круциатусом.
Лили равномерно помешивает ложечкой непонятную бледно-коричневую жижу, полчаса назад бывшую великолепным шоколадным мороженым.
Он смотрит на ее руки, и думает о Сопливусе. И о том, как это неправильно - на первом свидании с девушкой твоей мечты думать о совершенно посторонних патлатых ублюдках. Даже если у него виды на твою девушку.
Ее волосы струятся по плечам. Она что же, прихорашивалась для этого свидания? Точно, вот и блеск на губах переливается.
- Я... - она вскинула голову с явной надеждой на то, что свидание еще можно спасти. - Знаешь, я терпеть не могу блеск для губ. Он такой липкий - бр-р! - и, как будто сказанного было недостаточно, скорчил соответствующую рожу.
Некоторое время он просто глотала воздух. А потом вскочила так, что стул упал и унеслась прочь, прижимая сумку к груди.
Джеймс обхватил голову руками и низко застонал, вспоминая рыжину ее волос и Сопливуса. Тот будет смеяться так, что мадам Помфри его госпитализирует. Хоть какое-то утешение.

@темы: драбблы, Джеймс Поттер/Лили Эванс, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, фанфик, G, PG, PG-13, Фрэнк Лонгботтом/Алиса Лонгботтом, драма, романс

---

Незабудки

[Танцующая с призраками]

Название: Незабудки
Автор: Танцующая с призраками
Персонажи (Пейринг): СС/ЛЭ
Рейтинг: G
Жанр: романс
Размер: драббл
Статус: закончен

– Привет! – Снейп вынырнул из-за угла – даром, что поджидал не один час – как черт из табакерки.

Лили бросила настороженный взгляд – после той сцены у озера они не разговаривали уже больше года:

– Привет.

– С днем рождения! – не зря Северус тренировал этот беспечный тон. У него почти получилось.

– Спасибо, – кажется, озадаченная Лили не знала, куда деть глаза.

– Вот, это тебе, – Северус протянул ей небольшой букетик.

– Незабудки? Зимой? – она машинально поднесла цветы к носу и глубоко вздохнула. И сразу же отпустило – так пахло на той самой полянке Запретного Леса, где Джеймс признался ей в любви.

– Спасибо, – повторила Лили на этот раз куда искренней.

Северус четко уловил изменение в ее настроении и тут же помрачнел.

– Ангелу – злат венец, а тебе... – запнулся он на мгновенье и вместо традиционного "доброго здоровья" неожидано для самого себя закончил, – настоящей любви!

Снейп произнес это и тут же, резко развернувшись на каблуках, стремительно исчез.

Все еще под впечатлением от приятных воспоминаний Лили не сразу осознала происходящее. Она проводила его невидящим взглядом и уже в пустоту выдохнула:

– И тебе, Сев. И тебе…

@темы: драбблы, законченный, фанфик, G, PG, PG-13, Северус Снейп/Лили Эванс, романс

---

[Невилл Злонгботтом]

Название: День святого В.
Автор: Наталия Михайловна, которая вообще-то Gella von Hamster.
Рейтинг: G.
Размер: мини.
Персонажи и пейринги: Невилл Лонгботтом/Панси Паркинсон, Миллисента Буллстроуд, Дафна Гринграсс.
Саммари: см. название) Праздник в Хогвартсе идёт полным ходом, есть пострадавшие.
Размещение: как обычно - всё сама.
Дисклаймер: я играюсь в игрушки миссис Роулинг.
От автора: для Жюльен, которая хотела почитать что-нибудь про Невилла, или Панси, или Седрика, или Рон/Гермиона.

- Эй, Лонгботтом!
От неожиданности Невилл чуть не поперхнулся клубничным пирогом, который сегодня подали к завтраку по случаю дня святого Валентина.
- Да?
- На пару слов, - Миллисента Буллстроуд жестом пригласила его подойти поближе.
Симус, окинув слизеринку оценивающим зглядом, хмыкнул:
- Понадобится отбиваться, Нев – только свистни.
- Угу, - мрачно согласился Невилл, выходя из-за стола. Шутка ему смешной не показалась.
Миллисента терпеливо дожидалась его в стороне. Когда он подошёл, Буллстроуд, оглядевшись, достала из сумки маленькую открытку в форме сердца и протянула ему:
- Тебе. От Панси.
- Мне? – поразился Невилл, принимая валентинку.
- Ну не мне же.
Открытка была сама обычная, маггловская – красное сердечко, цветы, пара голубков. На оборотной стороне размашистым, но разборчивым почерком было выведено: «Ты безумно милый, когда краснеешь, только не стесняйся заговаривать с девушками. В идеале, первый шаг должен делать мужчина. П.».
- А почему она сама... ну...
Миллисента пожала плечами:
- Откуда я знаю? Может, боится чего. Ладно, больше к тебе у меня никаких дел нет. Свободен.
Уже Буллстроуд удалилась с чувством выполненного долга, уже покинули зал Симус и Дин, а Невилл всё стоял, обескураженный, так и этак вертя в руках открытку. Вздохнув, он положил её в карман и направился на урок.
Личная жизнь у Лонгботтома не складывалась совершенно. Любимая девушка – это не кирпич, сама на голову с крыши соседнего дома не свалится, а знакомиться на улицах у него не хватало решимости. По клубам и тому подобным заведениям Невилл на каникулах не ходил, сестёр, у которых могли бы быть симпатичные подруги, не имел. Оставалась школа, но и здесь всё было сложно.
Раздумывая как-то на эту тему, Невилл пришёл к выводу, что всех девчонок, с которыми он более-менее близко общается в Хогвартсе, он воспринимает как родственниц. Гермиону – как молодую, но строгую тётушку, которая будет помогать с уроками и следить за успеваемостью. Джинни – как сестру, причём старшую; сама она, похоже, воспринимала их отношения примерно так же. Луну – как изредка заезжающую в гости крёстную, понимающую и ободряющую, способную рассеять тучи и подарить немножко света. Лаванду и Парвати – как двух кузин-хохотушек, которые подкалывают не со зла и кокетничают вечно не всерьёз. Так, чтобы полюбоваться на его замешательство и попытки сообразить, как же реагировать на их поведение.
И были другие. Те, которых можно было бы рассматривать как потенциальных подружек, если бы он не стеснялся хоть с кем-нибудь из них познакомиться поближе. Панси Паркинсон была одной из них – привлекательная, дерзкая, неглупая, ехидная, совсем-совсем чужая. Неужто это и впрямь её послание? Ладно, то, что она, как и большинство представителей её факультета, недолюбливает гриффиндорцев, возможно, и неправда, но она же, в конце концов, чуть ли не с первого курса встречалась с Малфоем. С другой стороны... они ведь недавно вроде как расстались. Невилл слышал от Лаванды, что Малфои-старшие договорились с четой Гринграссов женить Драко на их младшей дочери, Астории, и тот не против. И Панси теперь одна... нет, Мерлин Великий, она не стала бы посылать ему открытку. Подозрительно всё это...
Входя в кабинет, Невилл задержал взгляд на лежавшей на столе стопке пергаментов. Шестикурсники всех четырёх факультетов три дня назад писали проверочную работу по истории магии: Гриффиндор и Хаффлпафф на первом уроке, Рейвенкло и Слизерин – на втором. Бинс, кажется, уже проверил все работы.
Фамилия «Паркинсон» на верхнем свитке была написана таким же почерком, как и слова на открытке.

***
В тот день Невиллу почти на всех уроках преподаватели делали замечания; некоторые, в числе коих был, разумеется, и профессор Снейп, сняли из-за него у Гриффиндора баллы за невнимательность. Однако об учёбе думать не получалось никак, мысли о сегодняшней валентинке и о Панси Паркинсон покоя не давали. Апофеозом стало то, что Панси, кажется, во время Трансфигурации на него смотрела – глаза, правда, быстро отвела. Чем больше Невилл размышлял об этом всём, тем менее странной казалась ему эта история – ну, решила девушка отправить валентинку понравившемуся парню, попросила подругу передать... чего здесь необычного? Кроме того, кем был этот парень – да ровным счётом ничего.
И Невилл решился.
Несколько алых роз с куста, росшего у теплицы с плющами-душителями, профессор Спраут срезать разрешила. Заулыбалась: мол, праздник же, всё с вами, молодыми, понятно. Невилл исколол себе руки, пока срезал их, но был почти уверен, что игра стоит свеч. Розы казались ему наиболее подходящими цветами для Панси – причём именно алые.
Ожидая Панси неподалёку от входу в слизеринскую гостиную, Лонгботтом переминался с ноги на ногу и искренне надеялся на то, что не нарвётся на Драко или Крэбба с Гойлом. Их, безусловно, заинтересовало бы, что он здесь делает, да ещё и с цветами, а поднимать людей на смех они умели знатно. Но, к счастью, Панси появилась довольно быстро. За ней, держась от однокурсницы на небольшом расстоянии, шли, шушукаясь, Миллисента и её подружка Дафна Гринграсс. Увидев Невилла, Буллстоуд вытаращила глаза и ткнула Дафну локтем в бок – пребольно, наверное, у Миллисенты была тяжёлая рука. Гринграсс расплылась в нехорошей улыбке, и обе, не подходя ближе, явно вознамерились понаблюдать за дальнейшим развитием событий.
Паркинсон, не замедляя шага, скользнула равнодушным взглядом по нему и его розам.
- Панси...
Она недоуменно, хмуро воззрилась на него:
- Чего тебе?
Хорошо же притворяется. Если... притворяется?
- Поздравляю с днём святого Валентина, - он, стараясь не обращать внимания на двух непрошенных, не прекращающих перешёптываться зрительниц, протянул букет ей, и Панси взяла его – без тени улыбки, зато с явным удивлением. – Это вот тебе... спасибо за открытку, очень приятно. Не ожидал, что...
- Открытку? – перебила его Панси. – Какую ещё... дай её мне!
Невилл растерянно нашарил в кармане валентинку и отдал ей. Девушка изумлённо пробежалась по строчкам глазами; выглядела она не менее ошарашенной, чем он сам.
- Тут какая-то ошибка, - медленно, напряжённо проговорила Панси. – Это не моё. Я этого не...
И тут раздался смех.
Смеялась Миллисента – громко, басом, по-мужски. Смеялась Дафна – звонко, заливисто, молотя по воздуху кулачком. Невилл переводил взгляд с них на Панси, безмолвно застывшую, точно после заклятия, и с каждой секундой всё более отчётливо понимал, что произошло.
У него тоже когда-то было перо, с помощью которого можно было бы подделать любой почерк. Но он его потерял – как потерял когда-то другое, со встроенной проверкой орфографии, и перочинный нож, и все напоминалки, которые дарила ему бабушка.
И остатки мозгов, кажется, тоже.
Развернувшись, Невилл побрёл к лестнице, пытаясь не слышать развесёлого хохота. Праздник удался на славу. Уж лучше бы как каждый год – без поздравлений, без подарков, будто самый обычный день.
- Да пошли вы к чёрту, идиотки! Лонгботтом, стой!
Она нагнала его уже на лестнице – схватила за руку, сама устало прислонилась к стене. Невилл подумал, что впервые видит эту девушку несчастной и злой. Попросту злой ему доводилось видеть её и раньше.
- Не обращай на них внимания, - тяжело, как-то странно дыша, выговорила Панси. Похоже, она была на грани того, чтобы расплакаться. – Две дебилки... это всё придумала Дафна, я знаю. О Милли можно сказать много разного, но коварства в ней ни на грамм. Таскается за этой Гринграсс, словно хвост... думает, они подруги. Ничего, однажды Дафна и ей свинью подложит, это очень на неё похоже.
- Ты плачешь, - констатировал Невилл.
Панси отвернулась:
- Нет.
- Плачешь.
- Нет.
Они стояли рядом – Панси, уже не пытающаяся справиться с непослушными слезами, сбегающими по щекам, и Невилл, подавленный и гадающий, как себя вести. Если бы плакала Гермиона, он не стал бы ничего говорить, просто приготовился слушать то, что она ему расскажет, когда успокоится – если, конечно, захочет что-нибудь рассказывать. Если Джинни – бережно сжал бы её ладонь в своей и на секунду ощутил бы себя старшим. Но плакала Панси – чуть менее далёкая, чем сегодня утром, но всё равно чужая. И Невилл не знал, что делать.
- Дафна просто очень рада за сестру, - шмыгнув носом, пробормотала Панси. – Союз двух знатных семей, деньги, связи, все дела. Невилл... если хочешь, забери цветы.
Он удивлённо замотал головой:
- Это же подарок.
- Но ведь я не посылала тебе ту открытку.
- И что? Я не могу просто так... поздравитькрасивуюдевушку?
Панси хихикнула:
- Знаешь, в одном они были правы: ты действительно безумно мило краснеешь.
Он не мог точно определить, когда стёрлась невидимая грань между ними: в тот момент или чуть раньше. Но с того дня Панси больше не казалась ему чужой – хоть и в «родственницу» не превратилась.
Впрочем, это было только к лучшему.

@темы: PG, PG-13, законченный, мини, Невилл Лонгботтом, Панси Паркинсон

---

[Невилл Злонгботтом]

Название: Солнце не восходит просто так.
Автор: [L]Наталия Михайловна[/L], она же Gella von Hamster.
Бета: [L]Елена Витальевна[/L] aka Семчий, [L]Анастасия Александровна.[/L] aka Рэбушко.
Рейтинг: G.
Размер: мини.
Персонажи и пейринги: Невилл Лонгботтом/Луна Лавгуд.
Саммари: она стережёт взрослых над пропастью во ржи, а он просто влюблён.
Дисклаймер: всё Роулинг, Сэлинджеру и Бернсу. Во как. А ещё у меня вспомогательные песни были - “Dandelion Wine” Blackmore’s Night и “Catch the wind” Donovan.
Размещение: я сама.
От автора/посвящение: написано ко дню рождения Melancholy262 по её заявке: «Невилл Лонгботтом/Луна Лавгуд. Первые послевоенные годы, случайная встреча и обязательный рассвет вместе, на цветочном поле».

Собирать в полумраке лиловый мох, подсвечивая волшебной палочкой, было делом малоприятным. Казалось, что коряги со всего леса сбежались к Невиллу с твёрдым желанием мешать ему так, как только возможно, а все находившиеся поблизости деревья высунули из земли свои узловатые корни, чтобы подставлять ему подножки. Когда небольшой мешок из тёмно-синей ткани был, наконец, наполнен, Невилл уложил его в потёртый рюкзак, который тут же и надел, и поспешил покинуть чащу. Ему хотелось пройти пешком путь до широкой дороги, отделявшей лес от луга, за которым начиналась деревня. А там уже можно будет и аппарировать.
Лиловый мох нужен был Невиллу для изготовления лекарства. Лекарства для бабушки. Её в последнее время всё чаще мучили боли в суставах: старость, как известно, не радость, да и после войны здоровье Августы Лонгботтом сильно пошатнулось. Одним из составляющих прописанного целителем зелья, которое в аптеке варили на заказ, был этот мох. А собирать его можно только ночью, после заката – с первыми же лучами солнца из лилового он делался зелёным, и отличить его от обычного было уже невозможно.
В принципе, мох можно было бы купить в Косом переулке, но цены во всех аптеках кусались, точно бешеные собаки.
С деньгами у Невилла дела обстояли так себе: зарплаты хогвартских учителей, по сравнению с довоенными годами, заметно уменьшились. Большая часть средств, выделяемых Министерством магии для школы, уходила на восстановление замка и его убранства, сильно пострадавшего во время битвы. Профессора роптали. Слагхорн неоднократно намекал, что подумывает об увольнении, но, тем не менее, не уходил. В первый послевоенный год у его бывших учеников наверняка были дела поважнее, чем одаривать его.
А профессор Спраут ушла. Отработала первое полугодие и ушла. Невилл даже не думал, что так быстро превратится из практиканта в преподавателя. В январе изменилась что его жизнь, что жизнь Спраут: он стал «профессором Лонгботтомом», а она вышла замуж за какого-то престарелого колдуна. И переехала к мужу в Исландию. С той поры на посту хаффлпаффского декана её сменила профессор Вектор...
...а Невилла время от времени одолевали невесёлые мысли о том, что в делах любовных везёт абсолютно всем – кроме него.

***
По дороге несмотря на ранний час кто-то брёл. Невилл застыл на месте, вглядываясь в приближавшуюся фигуру. Это была женщина, невысокая, одетая в тёмно-синюю мантию. Что ж, в такую рань здесь обычно бывает безлюдно, можно, в принципе, не бояться привлечь внимание магглов странной одеждой... Женщина волокла ярко-жёлтый чемодан на колёсиках. Невилл, заинтересовавшись, всмотрелся пристальнее: он знал одну девушку, которой принадлежал чемодан точно такого же, режущего глаз, цвета. В этот момент волшебница сняла капюшон – и сомнений больше не осталось.
- Луна!
Она замерла, огляделась и, отыскав его взглядом, ускорила шаг. Луна удивлённо, радостно улыбалась, и в воображении Невилла мигом нарисовалась заманчивая картина: Луна подбегает к нему, бросив чемодан, обвивает его шею руками, касается губами его губ... Но Луна на бег так и не перешла, а подойдя, положила руку ему на плечо, привстала на цыпочки и легонько чмокнула Невилла в щёку. И тут же руку убрала и отстранилась.
- Привет, Невилл. Что ты тут делаешь?
Ещё один чисто дружеский поцелуй. Джинни или Гермиону она поприветствовала бы точно так же. И всё же капелька сожаления не испортила радости от встречи: весь последний месяц Луна где-то пропадала, и было здорово видеть её снова.
- П-привет, - он знал, что краснеет, и знал, что если бы его в щёку поцеловала Джинни, он так не смутился бы. – Я лиловый мох собирал, - он махнул рукой в сторону леса, - для бабушкиного лечебного зелья. Его распознать только ночью можно, он с рассветом зелёным становится, как обычный... А ты тут как оказалась? Да ещё так рано...
- Домой иду. С поезда.
- Станция же далеко от твоего дома...
- Решила прогуляться, - пожала плечами Луна. – Погода хорошая, воздух такой... приятный.
- Тебе ещё долго идти придётся.
- Где-то полчаса. Не так уж и много. Насиделась я в поезде, - Луна рассеянно улыбнулась, словно не ему, а какому-то своему воспоминанию, - хоть пройдусь, ноги разомну. Ты сейчас домой, да?
- Нет.
- Нет?
Невиллу вдруг пришло в голову, что Луне, возмжно, хотелось разминать ноги исключительно в одиночестве. Но притворяться, что оговорился и на самом деле хотел сказать «да», было бы, наверное, глупо.
- Я имел в виду... хочешь, провожу тебя?
Луна просияла:
- Как это мило с твоей стороны! Ну что, тогда пойдём.
- Пойдём, - Невилл наклонился, чтобы взять её чемодан. Мантия Луны не была застёгнута наглухо, и он увидел, что под ней надето длинное светло-зелёное платье. Невилл знал, что это платье, как и многие другие свои вещи, Луна сшила сама, и считал, что оно ей необыкновенно идёт. Ей вообще всё необыкновенно шло.
Она и была – необыкновенная. Не от мира сего – в хорошем смысле. До знакомства с Луной Невилл и не подозревал, что у этого выражения есть хороший смысл.
Не от мира сего – это когда весь мир кажется слишком простым и жестоким для того, чтобы в нём могла жить такая девушка. Когда выше всех, где-то в облаках, соответственно имени своему, но в то же время и наравне, когда со всеми, но не с кем-то одним – не с ним в том числе. Когда идёт она рядом, такая вот ненормальная, нереальная, и всё остальное словно тускнеет и отходит на второй план.
- Я довольно долго ждала поезда на вокзале Кинг-Кросс, сам понимаешь, время не то чтобы подходящее, но до утра ждать не хотелось. Мне, знаешь, вдруг показалось, что нужно возвращаться. Будто бы если я не вернусь домой сейчас же, пропущу нечто очень важное, - таинственно заметила Луна. – У тебя бывало такое, Невилл? Делаешь что-то непонятно зачем, но ощущаешь, что только так и надо?
- Э-э, ну да, бывало, - Невилл не был в этом уверен, но согласился. Его сейчас куда больше интересовало другое. – Так ты была в Лондоне?
- Да, приехала туда двадцатого. Пожила некоторое время у Лаванды, потом снимала номер в одной из гостиниц в Косом переулке...
- Лаванда приглашала тебя в гости?
- Нет, я просто приехала, и она меня не выгнала, - безмятежно покачала головой Луна. – Она сейчас вообще никого в гости не зовёт. Она стесняется своего внешнего вида. Ты ведь помнишь, Фенрир нанёс ей нешуточные шрамы...
- Такое забудешь.
- Она теперь считает себя уродиной. На улицу выходит только в мантии с капюшоном... когда выходит. Людей избегает. Правда, когда я видела её в последний раз – мы пошли с ней, Парвати и Падмой в кафе за день до моего отъезда – она всё-таки решилась надеть платье. Закрытое, мы с ней вместе выбирали такие, какие она не побоялась бы надеть. Знаешь, я рассказала ей про Билла, и, мне кажется, она решила последовать его примеру. Ну, то есть, не волноваться по поводу шрамов и пытаться жить, как раньше.
- Так ты и сестёр Патил видела, Луна?
- Да. И ещё Сьюзан Боунс. Мы с ней ходили навестить Эрни – он, представляешь, заделался библиотекарем. Специально устроился на работу, где нужно будет в основном сидеть – ужасно переживает из-за того, что хромает. Мы вытащили его на прогулку по маггловскому Лондону, а то сидит всё время в четырёх стенах.
Невилл, кивая, слушал Луну, время от времени переспрашивал что-нибудь. Она говорила с таким увлечением, с таким теплом называла имена тех их общих знакомых, с кем ей удалось за последнее время увидеться... Друзья для Луны всегда были превыше всего. Невилл был поражён до глубины души, впервые увидев портреты на потолке её спальни. Сердце охватило – и до сих пор охватывало при воспоминании – восхищение теми старанием и любовью, с которыми Луна выписывала эти пять лиц: Гарри, Рона, Гермионы, Джинни и его. Он не знал, кто был нарисован первым, но приятно было тешить себя надеждой, что о нём, Невилле Лонгботтоме, вспомнили не в последнюю очередь.
- ...угадай, кого я застала у Чжоу? Мариэтту Эджкомб, помнишь её?
- Помню, конечно.
- Она, по-моему, не поверила, что я взаправду рада её видеть. У неё до сих пор, если присмотреться, видны буквы на лице. Жалко её.
На самом деле, на вопрос о том, чей портрет был первым, Луна наверняка ответила бы: «Гарри». Или, может быть: «Джинни». Невилл иногда думал, что из них пятерых он для Луны всё же на последнем месте. А потом вспоминал тот самый страшный учебный год, и собрания ОД, с которых они уходили последними, и её руку, цепко держащую его за локоть, и обмен взглядами («всё нормально?» - «я в порядке, не волнуйся»), и то, как она залечивала его синяки и массировала ему плечи – последнему он обычно сопротивлялся, смущаясь невесть чего. И думал: возможно, всё-таки не на последнем. Вдруг?..
Да что за глупости такие? Первое место, последнее... Для Луны все на первом месте. Она всех любит – и никого не выделяет. С тем же успехом можно было влюбиться в ветер, свежий весенний ветер, пахнущий холодом и цветами.
- ...и мы с Деннисом ходили на могилу Колина, принесли ему цветы... Ох, Невилл, гляди под ноги! Сейчас упадёшь!
Дорога вела мимо маггловской деревни; дома были укутаны сном, и ниоткуда не доносилось ни звука. В одном из дворов, заслышав голоса, проснулся цепной пёс и настороженно уставился на ранних прохожих.
- Не лай, - попросила его Луна, и собака не залаяла. – Невилл... можно, я возьму тебя за руку?
Невилл растерялся:
- Ну... да, конечно.
- Спасибо, - маленькая прохладная ладошка тут же легла в его ладонь и сжала её. Луна взглянула на Невилла немного виновато. – Просто, когда я была маленькой... да и потом тоже... мы с папой тут нередко проходили, и он всегда брал меня за руку. Вот я и привыкла.
«У неё никого нет, - внезапно подумал Невилл, - после смерти Ксенофилиуса у неё никого, никого не осталось. Никого из семьи». Известие о гибели отца, пришедшее на следующий день после победы над Волдемортом, Луна восприняла стойко, без слёз, но на долгое время сделалась молчаливой и ещё более отстранённой, чем прежде. Возможно, в то время, как другие общались между собой, она пыталась мысленно пообщаться с отцом. Узнать, как он там.
- Значит, первыми, кого ты навестила, были Криви? – Невилл поспешил сменить тему.
Луна, задумавшаяся было о своём, встрепенулась:
- А? Нет. Сперва я поехала к Симусу и его матери. Жила у них, помогала миссис Финниган по хозяйству.
- Жила у Симуса? – Невилл почувствовал укол ревности.
- Да, - пожала плечами Луна. Она внезапно остановилась, нагнулась и подняла с земли гладкий, почти идеально круглый серый камешек. Повертела в руках, зачем-то сунула в карман мантии. – Потом к нему приехал ещё Дин Томас, и я решила, что мне лучше не злоупотреблять далее его гостеприимством. Потому что дом у них маленький, и куда уж столько народу... Да и вообще, не хотелось мешать.
- Мешать?
- Мешать, мешать. Тебе не кажется, что мы удивительно быстро идём?
Невилл огляделся. Действительно, большая часть пути осталась позади, а они за разговорами и не заметили. Дорога, по которой они шли, опять уходила в цветущие луга. Луна жила в удивительно красивом месте: после города здесь прямо-таки глаз отдыхал.
Ну вот. Скоро они уже доберутся.
Даже жаль.
- Ты правильно делаешь, что стараешься всем помочь. Сейчас надо всем держаться вместе... после всего, что было, невозможно не держаться вместе.
- Над пропастью во ржи, - проговорила Луна.
- Что?
- Ты не читал такую книгу?
- Нет... не доводилось.
- Когда Гермиона спросила у меня, что я хочу от неё получить на день рождения, я сказала, что какую-нибудь хорошую маггловскую книгу. Гермиона ведь в этом разбирается. Она и подарила – эту. Там про одного мальчика, который... ну, долго рассказывать. Так вот, этот мальчик говорит своей сестре, что видит своё призвание в том, чтобы стеречь ребят, играющих во ржи. Не давать им сорваться в пропасть. И я тоже стерегу. Только взрослых, - Луна подняла глаза к небесам и светло улыбнулась. – Гляди-ка, мы, кажется, дошли до рассвета.
И не успел Невилл спросить, как можно дойти до рассвета, который не дом и не памятник какой-нибудь, чтобы до него можно было дойти пешком, как его спутница резко свернула с тропы на зелёное море травы и спящих ещё цветов. Обернулась, поманила рукой:
- Иди сюда.
Свою мантию Луна сбросила и расстелила на траве. Усевшись, обхватила колени руками, глянула на Невилла снизу вверх:
- Садись.
Невилл покорно постелил свою мантию рядом и присел, но что Луна задумала, в толк никак взять не мог.
- А что мы...
- Рассвет, - вопрос её, похоже, удивил. – А то пропустим. Нужно дождаться его и тогда уже идти дальше.
Тишина стояла умиротворяющая, нагоняющая сон. Луна улеглась на свою мантию, и Невилл, решив, что от него ожидают того же, последовал её примеру. Девушка тут же пододвинулась поближе и прижалась щекой к его плечу.
«Сейчас проснусь», - подумал Невилл. Когда происходило что-то невероятно хорошее, он обычно просыпался – и всё заканчивалось.
- На самом деле, в той песенке не было ни слова о пропасти, - услышал он задумчивый голос Луны.
- Какой песенке?
- Которую мальчик услышал на улице... Помнишь, у Гарри был старый сборник стихов? Он ещё Джинни читал: «Без милой Джинни нет цветов...»
- «Без милой Джинни рай – не рай»... да-да...
- Там эта песенка тоже была. «Если кто-то звал кого-то сквозь густую рожь...»
Она была близко, очень-очень близко, и это ни в коем случае не мог быть сон, потому что слишком уж по-настоящему пахло полевыми цветами, и слишком настоящим было тепло чужого тела. И больше всего на свете не хотелось, чтобы это наваждение развеялось...
...и кого-то обнял кто-то –
Что с него возьмёшь?
- Луна... – он начал и тут же умолк, не зная, что сказать.
- Не говори ничего.
И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!
- Я люблю тебя, - сказала Луна.
Солнце не восходит просто так. У него должны быть на это веские причины. Сейчас солнце наверняка вставало для того, чтобы полюбоваться на Луну: как у неё в волосах травинки запутались, и глаза сияют, и вся она какая-то такая летняя, незагорелая и беззащитная, что сердце сжимается. Невилл солнце очень хорошо понимал.
- Меня – тоже?
Оказалось, не подумал – вслух сказал. Кто только за язык потянул?.. можно подумать, не это хотелось услышать...
Луна вздохнула, как вздыхает человек, готовясь объяснять другому прописные истины:
- Невилл, любовь бывает разная.
- Объясни.
- Любовь к друзьям, родителям, детям, наставникам, ученикам... Знаешь, как я тебя люблю? Как женщина любит мужчину. Я подумала, надо уже тебе об этом сказать, а то ведь сам никогда не догадаешься.
Если бы на месте Луны была какая-нибудь другая девушка, Невилл непременно переспросил бы, не шутит ли она.
- Я тебя тоже люблю, - наконец выпалил он. – Не уезжай больше, ладно? То есть... я имею ввиду...
- Я не уеду, - пообещала Луна. – Не уеду, - повторила она и поцеловала Невилла в щёку. – Помнишь, я говорила тебе, что ехала домой в ожидании чего-то важного, непонятно чего? Я не знала, зачем я возвращаюсь.
Он ожидал, что она скажет дальше.
- Я возвращалась к тебе.
Солнце всходило.

@темы: Луна Лавгуд, законченный, мини, фанфик, G, PG, PG-13, Невилл Лонгботтом

---

Моллицентрическая система мира

[Nincompooh]

Название: Моллицентрическая система мира
Автор: Nincompooh (_Мариам_)
Пейринги: Наземникус Флетчер/Молли Уизли
Рейтинг: PG
Жанр: romance/drama
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Молли терпеть не может Флетчера, Наземникус побаивается Молли, а Артур попадает в больницу.
Комментарии: Написан по заявке [J]Gella von Hamster[/J]: Наземникус Флетчер/Молли Уизли "Горбатого могила исправит" на Фест редких пейрингов «I Believe».

Когда Артур на дежурстве, Молли ходит по дому сама не своя – шаркает ногами, причесывается гораздо тщательней обычного и с утроенным усердием выметает мусор из особняка.
В такие дни Наземникус старается в штабе не появляться, потому что Молли в принципе его терпеть не может, а в такие дни она не только уныло-тщательно причесывается, но и вчетверо чаще на него орет.
Наземникус в тот день решает в дом номер двенадцать на площади Гриммолд не приходить - Артур дежурит у двери в Отдел Тайн, а самому Наземникусу как раз привозят уши медведя Лачплесиса - чрезвычайно дорогой и сложный в обращении товар. И все складывается как нельзя лучше: мистер Стаббс (наверняка имя не настоящее) готов заплатить втрое больше, чем заплатил сам Флетчер, он согласен расплатиться фунтами, а не галлеонами - а то курс в последнее время какой-то неустойчивый, да еще и погода чудесная.
Флетчер идет в Кабанью голову и пьет дрянное пиво, но настроение у него все равно на редкость хорошее, он даже заказывает колбаски, хотя отлично знает, что скоро Артур вернется, и он сможет пойти и поесть в штабе. Колбаски пахнут прогорклым маслом и свободой - совсем как в детства, когда они сбегали со Стивеном из Хогвартса и заказывали такие же точно, здесь же.
Наземникус как раз размышляет над тем, стоит ли заказать еще и огневиски или лучше все же погодить, когда бармен - высокий неопрятный старик - перегибается через стойку и говорит - не громко, не тихо, а так, чтобы не привлекать лишнего внимания:
- На Уизли напали, он в больнице.
И Наземникус как-то сразу верит. Он не спрашивает, откуда тот знает, что ему эта информация может быть интересна, или откуда он в принципе знает про Артура. Он просто кивает и думает о том, что это первая жертва из числа Ордена.
Потом он вспоминает о Молли, и настроение пропадает окончательно. Теперь он размышляет над тем, стоит ли вообще сегодня возвращаться в штаб - там наверняка все на взводе, не будут разрешать ему курить и вообще. Он вспоминает, что Артур вообще-то - муж Молли, и что вряд ли она вспомнит о том, что надо приготовить обед голодным товарищам, и решает не ходить туда.
Наземникус отклеивает от замызганного стола рукава куртки и торопливо доедает колбаски.
Часом позже он вспоминает о собрании Ордена, на которое он уже десять минут как опаздывает.
Особняк на площади Гриммолд встречает его всеобщим молчанием и ободряющей улыбкой Дамблдора.
- Ты вовремя, Наземникус, - сердечно говорит тот. – Присаживайся.
И Флетчер идет – как на заклание – нехотя, обреченно. Ежится под тяжелым взглядом Молли, улыбается дрожащими губами и говорит:
- Извините за опоздание, это все Роджер Стаббс, торговался, дрянь этакая, до последнего.
Взгляд Молли будто свинцом наливается. Наземникус продолжает нести какую-то чушь, сам себя не слыша, Молли смотрит на него – холодно, спокойно, а Дамблдор улыбается как будто сквозь, как будто Флетчера вообще здесь нет.
«Извините», - хочется сказать Наземникусу, но он уже и так сказал слишком много. Он дрожащими руками достает трубку, но Грюм бросает на него предупреждающий взгляд, и он роняет ее на пол. С глухим стуком, в полной тишине, трубка закатывается под стул Люпина, и Флетчер теряется окончательно.
Потом они с полчаса перемалывают слова «змея», «дежурство», «Поттер», «шрам». Флетчеру чудится, что они перебирают эти слова, как четки, ничего толком не делают, просто молятся на них. Он дремлет с открытыми глазами и сквозь сон думает о том, что он тоже рыжий и пусть даже не такой высокий, как Артур, но, в общем-то, тоже неплох.
Молли бросает на него косой взгляд, и он вдруг как бы просыпается и смеется про себя над собственными мыслями: это и самом деле забавно, он же боится Молли как огня, что за бред лезет в голову с недосыпа?
Потом часть членов Ордена уходит, Снейп как всегда переругивается с Сириусом, Молли звякает чашками о раковину, а Грюм предупреждает его о контрабанде ушей пресловутого медведя и об их статусе в Великобритании, и все это так привычно и как будто по-семейному, что Наземникус с трудом верит в войну, которая где-то уже началась. И сама война и ее жертвы в этом полуденном зное явно лишние.
Наземникус стряхивает с себя сонное оцепенение, только когда Молли спрашивает, придет ли он на ужин. Ее тон явно говорит, что она готова еще терпеть его присутствие за столом и на собраниях, но в промежутках – увольте. Флетчер тихонько смеется, говорит, что обязательно придет, называет ее «старой калошницей» и аппарирует прежде, чем она успевает прийти в себя от такой наглости. Он хотел остаться в штабе и вздремнуть, а она его выгнала, так что они квиты.
Он все еще улыбается три часа спустя, когда идет по Лютному, но его сверху обливают какими-то помоями и он, чертыхаясь и надеясь только на то, что это не какое-нибудь неправильно сваренное зелье, аппарирует в штаб.
Там он долго намыливает и трет куртку, но пресловутые помои не отстирываются, и он оставляет куртку и идет просить о перемирии и помощи Молли.
Молли плачет. Самым натуральным образом: с тихим подвыванием, распухшим красным носом и стиснутыми зубами.
Молли плачет. Прямо на кухне, сидя на табуретке и вцепившись побелевшими пальцами в столешницу. На полу – осколки фарфорового блюда («Не меньше трех галлеонов», - привычно отмечает Наземникус), в раковине шелестят лопающимися пузыриками посудомоечного средства чашки, а Молли самозабвенно плачет. И все это так дико, так на Молли не похоже, что Наземникус не понимает, что ему делать, куда деваться. Он как-то вдруг вспоминает, что все это – то, чем они занимаются на этой самой кухне - вовсе не игрушки. Что война действительно идет. Что одна из первых ее жертв лежит сейчас в больнице Святого Мунго.
«Слезы Молли сделали всю эту войну настоящей», - думает он потрясенно.
Он осторожно приближается и осторожно гладит ее по плечу, а Молли вздрагивает и взрывается:
- Как ты смеешь! – кричит она. – Не трогай меня, вор, мошенник, не все еще отсюда перетаскал, нет? Потому, небось, и возвращаешься из раза в раз! Мне с тобой противно за одним столом сидеть, мне противно за тобой посуду мыть, благо твоих кубков в последнее время на столе не остается.
И так далее и тому подобное. А Наземникус гладит ее по спине: эта Молли ему привычна, эту Молли он не боится. Все это он слышал уже, не так предельно откровенно, разумеется, но почти так.
Выговорившись, она некоторое время массирует виски и что-то сердито бурчит. А потом поднимает взгляд («У нее карие глаза, - думает Наземникус. - Надо же, никогда не замечал») и говорит:
- Ты прости, я сегодня сама не своя, просто все это – дети хотят побыстрее вступить в Орден, словно думают, что это все игра, или что Пожиратели пощадят их, случись что, весь это дом с боггартами, усыпляющими шкатулками, отравленными кольцами и прочими ловушками – везде и всюду… Все это так выматывает…
- Я понимаю, - бормочет Наземникус. Он думает о том, что для него это все тоже было только игрой, вот только что.
Она не слышит:
- Головы домовиков: я боюсь ночами ходить по лестнице – мерещится, что они на меня смотрят, портрет этот полоумный, Сириус с его огневиски, Артур теперь в больнице, - она уже бормочет. Она даже не замечает Наземникуса, ей просто надо выговориться.
- Ты не представляешь, я даже рада, что его покусали, он, по крайней мере, больше не сможет дежурить, хотя бы какое-то время, а я больше не буду нервничать, - в ее голосе слышится отчаянье. – Это, конечно, гадко, так думать. Я все понимаю, гадко, разумеется, но я так устала, я просто хочу, чтобы он был рядом или хотя бы просто меньше волноваться.
- Я понимаю, понимаю, - повторяет Наземникус, опускаясь на корточки.
Молли теперь снова плачет, уткнувшись носом ему в плечо:
- Я так устала, Мерлин, так устала, мне хочется упасть и сдохнуть вот прямо на месте, и чтобы не было больше этого чудовищного недосыпа, нервов, этой чертовой войны…
- Понимаю, понимаю, - Наземникус гладит ее по спине и целует в волосы. Ей волосы пахнут крапивным отваром и немножко потом.
- Чтобы просто все были рядом, и никто не умирал. У меня столько детей, столько людей, которых я люблю, я же просто не переживу, если кто-нибудь из них умрет. А ведь это война, война не обходится без жертв, правда? – она поднимает голову и с надеждой смотрит ему в глаза, заставая врасплох.
У нее обкусанные губы, морщинки веером из уголков глаз, а еще одна – глубокая – между бровей. У нее красные глаза, распухший нос и Наземникус в жизни не видел никого красивей.
Он целует ее. Она застала его врасплох, так что сама виновата. Целует. Он не знал, что ответить, так что, что ему оставалось делать?
На самом деле он просто хотел ее поцеловать. И поцеловал. Ничего такого.
Молли морщится и отодвигается.
- Извини, - говорит она.
- Впрочем, ты тоже виноват, - добавляет.
А он снова вспоминает, какая она, когда не плачет, а ругается; и думает о том, что если бы она ушла от мужа, он бы не прокормил всех ее детей, что он бы боялся собственную жену, и так далее. Все эти мысли на редкость глупы, потому что у Артура доходы и того меньше, и вообще, Молли никогда не требовала золотых дворцов. А крики он бы потерпел – он уже с ними сжился, привык.
Все эти мысли на редкость глупы, но они полезны, потому что Молли его терпеть не может, а что это за брак, если жена терпеть не может собственного мужа, а муж побаивается жену?
Поэтому Наземникус встряхивается и вспоминает про куртку.
Он просит о помощи и демонстративно тащит в карман серебряную вилку из раковины, рассчитывая на то, что Молли разорется и звуковой волной выметет все глупые мысли из головы.
Но она только досадливо взмахивает рукой:
- Бери уже, все равно их Сириус на помойку скоро выбросит, - и добавляет. - Горбатого могила исправит.
Потом она выходит из кухни, а Флетчер смотрит ей вслед и иррационально-глупо ненавидит ее мужа.

@темы: PG, PG-13, Наземникус Флетчер, законченный, мини, Молли Уизли, драма, романс

---

[Rasta Monstas]

Название: -
Автор: mingus
Пэйринг: Рон Уизли/Гермиона Грэйнджер
Рейтинг: PG
Жанр: общий
Размер: драббл. Даже драбблик. Шапка и то больше
Размещение: на здоровье
Отказ: не моё, не мои, не претендую

Примечание: для Gella von Hamster

- Рон.
Он не слышит, не слышит, не слышит.
- Ро-о-он? – тянет она вопросительно, осторожно касаясь его руки. Рон легко может представить её пальцы. Сухая кожа на сгибах; на левой руке ногти аккуратно обстриженные, а на правой – не менее аккуратно обкусанные. Рон втайне думает, что он – единственный, кто знает о том, что Гермиона Грэйнджер грызёт ногти на правой руке, потому что не может постричь их левой.
Рон однажды видел, как мать обрезала ногти отцу. Тогда это показалось мерзким.
Он мог бы стричь Гермионе ногти. Это был бы знак доверия с её стороны. И ещё это очень интимно.
Рон краснеет, но они сидят у костра, в поле недалеко от Норы, и в свете пламени не очень-то заметно, что Рон немного сменил цвет.
- Рон! – хмурится Гермиона. Она не любит, когда её игнорируют, да.
- Мм, - отзывается он и ворошит палкой угли.
- Скажи, что мои результаты будут хорошими, - как-то совсем тихо просит Гермиона и пододвигается чуть ближе к нему. Замёрзла.
Мерлин, она действительно настолько волнуется.
Как сейчас вообще можно думать о СОВах, удивляется про себя Рон.
Она смотрит на него в упор, требовательно и одновременно жалобно. Это совсем незнакомая Гермиона.
И ещё Рону кажется, будто от него требуется что-то большее. На что ему всё равно не хватит духу.
- Они будут превосходными, - шепчет он и отводит взгляд.
Гермиона почему-то разочарованно вздыхает.

@темы: PG, PG-13, драбблы, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер

---

[Жюльен]

Название: Тихой птицей
Авторы:  mingus и  Жюльен
Пэйринг: Джордж Уизли/Луна Лавгуд
Рейтинг: PG
Жанр: романс/общий
Размер: драббл
Комментарий: Время действия - министерский бал в честь победы, май девяносто восьмого.
Размещение: только с разрешения авторов
Отказ: HARRY POTTER, characters, names, and all related indicia are trademarks of Warner Bros. © 2010 and J.K. Rowling.


В этом году Министерство не поскупилось.

Гремит оркестр, блестит в свете сотен канделябров вспотевшая дирижерская лысина, помпезно украшенная зала кишит нарядными магами и домовиками с гигантскими подносами на ушастых головах – такое впечатление, что это не живые существа, а шустрые антропоморфные столики… Закуски, выпивка, танцы и торжественное, поименное перечисление погибших. Это самые роскошные и самые бесстыдные из всех поминок, на которых Джорджу довелось побывать.

Его глаза накрывает прохладой знакомых ладоней. Джордж ловко высвобождается из кольца тонких рук и быстро целует сперва одно, затем второе запястье. Луна смущенно улыбается и пытается отстраниться: не привыкла еще. Не верит.
Может быть, правильно делает. Джорджу ведь тоже иногда не верится, что в его жизни теперь она есть: странная вся, полубезумная, но такая хрустальная да звонкая, не-об-хо-ди-ма-я, что ему страшно выпускать ее из виду, а вдруг уйдет, исчезнет, вдруг обернется птицей и с глаз долой?..

Вечер памяти павших продолжается, оборачиваясь горькими полуулыбками, похлопываниями по плечам и нелепыми фразами «Мы скорбим вместе с тобой, Джордж», превращаясь понемногу в пышное застолье, перетекая в безудержно-циничный бал с пьяными кавалерами и хихикающими дамами.

- Давай уйдем отсюда, а? – Джордж устало потирает переносицу: - Голова разболелась, - и он неловко улыбается ей. Луна быстро кивает в ответ и берет его за руку. Только с ней может быть так легко. Они направляются к выходу, сопровождаемые удивленными взглядами и перешептыванием. И Джордж зачем-то говорит:

- Все равно прием скоро заканчивается.

Уже на улице Луна встает на цыпочки и легонько – невесомо – целует его в щеку:

- Рано или поздно все заканчивается, Джордж, - и она грустно вздыхает. Джордж хочет возразить, прижать ее к себе крепко, успокоить, прошептать ей на ухо: «Тише, тише, я всегда буду рядом, девочка», да нельзя. Потому что она права, все заканчивается, закончится и этот май, и этот год, и когда-нибудь эта девочка обернется птицей и улетит, забрав с собой его боль.

@темы: PG, PG-13, Луна Лавгуд, драбблы, Джордж Уизли, романс

---

[Волк ученый]

Профессор Снейп и Гермиона

@темы: арт, Северус Снейп/Гермиона Грейнджер

---

[almond_land]

Название: «...и лучше бы не просыпаться»
Автор: Almond
Тип: гет
Герои: Фред Уизли, Панси Паркинсон
Рейтинг: PG
Жанр: роман
Размер: мини
Саммари: «И Уизли. Рыжий, наглый. Ухмыляющийся. Сколько его вижу, всегда на губах у него эта дурацкая ухмылка. Взглядом этак по мне скользнул и отвернулся. С братцем своим разговаривает».
Дисклеймер: Дж. К. Роулинг.

Следить за осанкой, подбородок повыше. Руки заложить за спину — так солиднее. И постараться не выпячивать грудь: она у меня и так шикарная, не хватало только, чтобы мальчишки хроническое косоглазие заработали.

Идти пружинистой, кошачьей походкой: пусть ни у кого и сомнений не возникнет, что идет член инспекционной дружины.

Могу снимать баллы со старост. Кайф.

Старостой быть, конечно, здорово, но у старост вместе с полномочиями куча обязанностей. Порой кажется, что обязанностей даже больше… хотя бы ежеутреннюю проверку первокурсников взять: не утонул кто в озере? не сожран ли очередным питомцем толстопуза Хагрида?
А вот дружинник при минимальной нагрузке имеет почти неограниченную власть. Что не может не радовать.

Я шествую мимо группы почтительно молчащих гриффиндорцев, отхожу от них на пару шагов… та-ак.

Резко оборачиваюсь и тыкаю пальчиком в четверокурсника Колина Криви:

— Ты!

Криви растерянно улыбается.

— Что ты хотел сказать, когда закатил глазенки?

— ?

— Минус пять баллов, малыш, — я расплываюсь в улыбке. — К твоему большому огорчению, я видела, как ты закатывал глаза, когда я проходила мимо.

Ли Джордан попробовал вступиться:

— Послушай, Паркинсон, это чушь собачья!

— Неуважение к дружиннику — далеко не чушь и далеко не собачья, — отрезаю я.

И тут…

— Знаешь, Пончик, он закатил глаза, это правда.

— Какой я тебе «Пончик»?

— Его просто тошнит. От тебя.

Уизли.

Я никогда не проигрывала. Не смущалась зря.

И сейчас мне было все равно, как на меня смотрят. Что во взглядах этих — презрение и отвращение… да, так и есть… ненависть. Я сказала правду, которую все боялись сказать, хотя думали о том же, теперь за эту правду они готовы растерзать. Нет, и руки бы побоялись запачкать, растерзывая. Просто бы пристрелили на расстоянии.

У меня особый вид трусости: если надо, пойду и сделаю. Просто потому, что у других смелости не хватает. Чтобы они знали, что у меня хватило. Я боюсь, что кто-то другой сделает то, что мне делать страшно.

В итоге, конечно, волна всеобщего возмущения — им, в первую очередь, самим за себя стало стыдно… орет ведь больше не тот, кто не предрасположен, так сказать, а тот, у кого самого рыльце в пуху — чуть не смела меня за порог.

Драко тоже хорош… глазки потупил и отвернулся. Потом, правда, за руку взял. А вот Грег и Винс ото всех загородили, в частности, от рвущегося ко мне Криви… я их люблю.

А после нас всех построили и вывели из Большого Зала. Мы должны были эвакуироваться первыми. Ну или от нас должны были избавляться первыми.

А мне еще хотелось… я правда не боялась… может, совсем чуть-чуть. Все же Пожиратели… штурм Хогвартса… а все из-за Поттера! Никто почему-то не задумывается, что это он их сюда привел. Ему просто захотелось, чтобы все его героично защищали.

И нельзя думать… нас гнали, словно мы прокаженные. «Слизерин эвакуируется первым». Я уверена, в каждом из нас теплилось смутное чувство, что нужно остаться… Хогвартс ведь наш дом. Даже для нас. И… разумеется, дуре-Макгонагалл в это трудно поверить… нам было плохо оттого, что его собираются штурмовать. Разрушать… уничтожать.

Он в последний год был другим, это правда. Хогвартс уже не походил на тот, что я знала... он стал нахохлившимся, огрызавшимся стариком, которому ни до кого не было дела. Но он родной мне. Как всегда. А нас, даже не спрашивая, словно это само собой разумеющееся, гонят от него, между тем как остальные факультеты остаются. Не все правда... многие бегут вместе с нами… но эти — они же по собственному желанию, подчиняясь собственному страху. Терпеть не могу, когда за меня решают. Знаю, предоставь слизеринцам свободу выбора, многие бы все равно ушли. Но это был бы их свой… ну, скажем, повод проснуться после кошмара и с тоской решить, что лучше бы не просыпались.

А некоторые бы остались. Вот Драко, Грег и Винс остались.

Я смотрела им вслед, когда они, пригибаясь, скользили в толпе, прячась от острого взгляда Филча, и чувствовала... ну не зависть, конечно. Легкое сожаление… нет. Больше желания рискнуть. Пойти за ними.

Я неплохо сражаюсь. Правда. Палочка слушалась меня необыкновенно, мне все так говорили. Могла бы рискнуть.
Знаете, это было бы здорово — я бы решилась, когда другие испугались. Вот как в Зале.

Мы все стояли в Выручай-Комнате. Я ее и не видела ни разу после той облавы на Армию Дамблдора. А сейчас эта самая Армия выбегала нам навстречу, спеша на помощь защитникам Хогвартса. Словно Поттер заранее знал…

И Уизли. Рыжий, наглый. Ухмыляющийся. Сколько его вижу, всегда на губах у него эта дурацкая ухмылка. Взглядом этак по мне скользнул и отвернулся. С братцем своим разговаривает.

Например, Джорджа Уизли я так и могу назвать — Джордж Уизли, олух двумя курсами старше. А Уизли... только Уизли.

Я кружусь в танце с Блейзом. У «Чертовых сестричек» есть очень красивый вальс… такой тягучий. Бывает музыка, под которую хочется разбежаться и взлететь… или петь во весь голос с самой высокой башни… такая музыка подвигает, в ней находишь себя лучшего, чем ты есть. «Волшебный вальс» такой вот.

Блейз великолепно танцует. Даже лучше Драко. А на мне ужасно дорогая мантия и украшения роскошные. Я самой себе кажусь принцессой в этот вечер.

А потом мы уходим в парк. Знаете, специально для Святочного бала создали эти вот ледовые скульптуры, гроты, розовую воду, тенистые уголки… романтика — она вечна, конечно.

Мы пока добираемся до конца аллеи, встречаем уйму знакомых… и все под ручку с кем-то, и смущенно улыбаются или томно задумчивые идут… нам даже свободный уголок искать пришлось.

Это был лучший бал в моей жизни. До определенного момента. Момент наступил, когда Блейз придвинулся ко мне ближе и наклонился… а потом словно палочкой взмахнули. Картинка изменилась диаметрально… вот было розово-воздушно, а стало оранжево-безбашенно. Потому что этот кретин, Уизли, вместо того, чтобы со своей Джонсон обжиматься, все детством мается! Они (братец его с ним… словно и не просто близнецы, а сиамские… я им пару раз в деликатной форме это пояснить пыталась — ржут) шутиху взорвали.

Точнее, взорвали где-то в ближайших кустах, но шутиха до нас долетела. Как потом Уизли говорил, называлась «ОЭВ». Честно — побоялась спросить, что эта хрень означает.

Потом поняла, что реальность сейчас… ну плохо как-то воспринимается. Мантия порвана, лицо и руки в царапинах… меня же в кусты взрывом выбросило. Что взорвалось? А ледяная статуя потешного щенка, когда в нее шутиха уизлевская долбанулась. Уизли меня из кустов вытаскивал. Долго отряхивал, приглаживал волосы и мантию… глаза испуганные и… вот когда ржать сильно охота, а нельзя, такое бывает… они вместо тебя ржут.

Как же я ору! Когда в себя прихожу, то есть. Блейз шипел, ругался и грозился; Джордж его успокаивал, а потом Джорджу это дело надоело и он простецки выпинул Блейза обратно в кусты.

А я все бесилась, а Уизли меня держал. И мне под его этим взглядом… почти неловко было, и я вырвалась из его рук, все еще сжимавших мои плечи, и убежала.

А он еще долго глядел мне вслед, я затылком чувствовала.

Фред — другой, более пакостливый, более… ну просто он меня бесит, если честно. После тех нескольких случаев или, как он всем, жеманясь, говорил «приколов», другая бы на моем месте вообще считала его своим врагом номер один. Устраивала бы ему при встречах вендетты. Я не такая. Я вообще очень сдержанная, Драко вот так говорит.

Но мне очень хочется вцепиться ногтями прямо в эту его ухмылочку, оттаскать его за мандариновые вихры, заставить смотреть на себя прямо, а не так… с гнусцой.

— Привет, Пончик.

Это он мне. А мне его даже послать лень.

Последние с моего факультета уже вошли в проем за картину, теперь младшие идут, с других курсов. И ревут все. Терпеть не могу плачущих подростков. Еще вон девушки… ну разве можно так макияж по щекам размазывать?

Этот бармен с «Кабаньей головы» сложил руки на груди — нас всех, бегущих, взглядом провожает… нехорошим. С прищуром. Должно быть, лица в памяти фиксирует, чтобы потом припомнить тем, кто выживет… счет предъявить. Глаза колючие и странно знакомые.

Уизли мимо них небрежно проходит, не взглянув даже. Джордж хотя бы Смита поддевает: «Захария, ты осторожнее в туннеле. Да и по жизни — осторожнее, хорошо?», а этот…

Он, видите, выше всех нас, он Герой, он… мне кажется то, что именно он так пренебрегает нами… мной… самое отвратительное, что произошло. Вообще за весь этот год.

К Мерлину! Меня только что чуть не линчевали в Большом Зале, меньше чем через четверть часа начнется штурм, а я… У них ведь нет шансов. У защитников этих, хреновых, не единого. И он еще может позволить себе роскошь так снисходительно к бегущим из Хогвартса относиться. Он может позволить себе?.. И ухмыляться, и скользить взглядом… и отворачиваться, когда я на него смотрю, и делать вид, что не слышит, когда окликаю.

— Фред!

У него тонкая беззащитная шея и нежный пушок на затылке у самой кромки волос.

— Что, Паркинсон?

Пончик?

— На пару слов, — немного подумав, добавляю: — Можно?

Уизли, внимательно… знающе? глядя мне в глаза, отходит от своего брата, встает рядом со мной. Бармен нахмуривает кустистые брови, Филч и старая ворона Пинс бдительно вытягивают шеи… Пинс еще похлопывает по ладони своим кожаным, как она его называет: «биуваром» — неудовольствие высказывает. К черту. Беру Уизли за руку и веду за собой.

У Уизли теплая ладонь. Горячая.

Когда оказываемся за дверью Выручай-Комнаты, Уизли руку выдергивает. У него чуть подрагивает верхняя губа. Сейчас, когда он стоит напротив меня и смотрит. Она у него тоньше, чем у Джорджа, ехиднее как-то… мне так казалось раньше.

— Поттер — герой-самоубийца, ясно, — без предисловий начинаю я. Что миндальничать, если война? От нас же все правды хотят. Вот и я буду честной. Иногда же надо. И пусть не мое, и остальным не нравится. Вот и Фреду — это видно. — Но вы же все понимаете. Зачем?..

— Так, все. — Он поднимает руку в усталом жесте. У него длинные, музыкальные пальцы. Узловатые ладони. Раньше вечно были испачканы какой-то дрянью, а теперь удивительно чистые. — Сейчас к чему это все? Думаешь, то, что ты скажешь, на что-то повлияет? Вообще? И в глобальном плане и в нашем, хреново-повстанческом? — он заводится. Это правильно. Я знаю, что бешу его не меньше, чем он меня.

— Ты дурак, Уизли, — говорю спокойно. Мне так показалось, что спокойно, а он вздрагивает. — У тебя все легким кажется. И война в понарошку. Знаешь, меня чуть не убили сейчас в Большом Зале. Сказала, что нужно выдать Поттера — все так думали, не волнуйся — а они решили поиграть в героев, трогательно-пафосно так решили. Встали гурьбой, грудью его заслонили… как в лучших традициях, понимаешь? И лица у всех надменные, взгляд одухотворенный…

Он смотрит на меня, не отрываясь. На щеках злой румянец. Наверное, жалеет, что отпустил мою руку: сейчас бы сжал ее до хруста, чтобы сделать больно. Вывернуть мне пальцы.

Сквозь зубы:

— Давай, уходи.

А у самого при словах этих такой взгляд тоскливый. Он потом долго мне снился: Фред стоит далеко-далеко от меня и смотрит вот так, а я до него добежать не могу… ни дотронуться, ни обнять.

Я отворачиваюсь и иду к Выручай-Комнате. Почти иду… я не могу… сжимает внутри… дальше, словно… Я бегу к нему обратно, прижимаюсь всем телом. Пальцы скользят по вихрастому затылку, по нежному пушку на шее... я целую его. Быстрый, отчаянный, неловкий поцелуй… наверное, и болезненный. А он обхватывает меня своими крепкими руками, прижимает к стене в самом темном уголке и не отпускает. Мы целуемся как сумасшедшие.

А потом отталкивает меня. А я… ну не могу же я вцепиться в него и тоже не отпускать? Мне этого очень хочется, но разве… и на губах его кривая ухмылка, а пальцы дрожат. Смотрит на меня… во взгляде вызов и что-то еще… он никогда на меня так не смотрел. Словно ждал или обещал. Или то и другое вместе.

А я ухожу. Уже не останавливаясь, все быстрее. У картины я уже бегу.

Больше ни разу не оглядываюсь.

@темы: законченный, мини, фанфик, G, PG, PG-13, Фред Уизли, Панси Паркинсон, романс

---

Фанарт. Систематизируем записи, все это здесь уже было, можем проматывать.

[Nincompooh]

Гарри/Джинни:
Автор - Hito76; 2 шт
Автор - Aleina-chan; 1 шт.
Автор - Mudblood428; 6шт.

Рон/Гермиона:
Автор - Hito76; 3 шт.
Автор - Aleina-chan; 4 шт.
Автор - Mudblood428; 2 шт.

Рон Уизли/Лаванда Браун:
Автор - Hito76; 1 шт.

Невилл/Луна:
Автор: Какеготам; 1 шт.

Драко/Панси:
Автор - Mudblood428; 1 шт.

Ремус/Тонкс:
Автор - Hito76; 3 шт.
Автор - Ellaine; 1 шт.
Автор: Какеготам; 1 шт.

Джеймс/Лили:
Автор - Mudblood428; 1 шт.
Автор - Hito76; 1 шт.

Северус Снейп/Лили Эванс:
Автор - Ellaine; 3шт.

Рудольф Лестранж/Беллатрикс Лестрандж:
Автор - Киссюшка; 1 шт.

@темы: арт

---

Фан-арт, автор - Mudblood428, пейринги разные.

[Невилл Злонгботтом]

Автор - Mudblood428.
На сайте автора много чёрно-белых и цветных иллюстраций как к разным моментам книг, так и не по канону.

Гарри/Джинни, Рон/Гермиона, Джеймс/Лили, Драко/Панси

@темы: Гарри Поттер/Джинни Уизли, арт, Джеймс Поттер/Лили Эванс, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, Драко Малфой/Панси Паркинсон, Молли Уизли, Артур Уизли, Билл Уизли

---

[almond_land]

Название: Вычеркнутая ночь
Автор: Almond
Бета: Элла-Энн
Гамма: La Gatta
Тип: гет
Пейринг: Драко Малфой/Луна Лавгуд
Рейтинг: PG-15
Жанр: роман
Саммари: Одна лунная ночь.
Дисклеймер: Отказываюсь.


Есть своя прелесть в ночных прогулках по Хогвартсу. Безлюдные, темные коридоры, ярко-оранжевые пятна факелов, жемчужно-серые призраки, дразнящее чувство легкого страха перед Филчем или миссис Норрис и, самое главное, — удивительное, радостное ощущение таинственности и приключений. Хогвартс ночью другой. Древние стены будто оживают и переговариваются между собой, дышит камень под ногами, просыпаются тени, и Хогвартс наконец становится самим собой — живым, думающим существом, которое лишь терпит дневную суету студентов, терпит в своем несокрушимом достоинстве, а на деле живет только ночью.

Луна провела изящным пальчиком по каменному откосу окна, представляя, что за ее движением вьется синий след. Облокотившись о подоконник, она смотрела на бархатное ночное небо. Прохладный ветер чуть трепал ее волосы, лунный свет отражался в глазах, а цикады пели точно в унисон с постукиванием ее волшебной палочки о камень. Луна развлекалась тем, что дышала ночью и подбирала мелодию под ее звуки. Она ценила прелесть ночных прогулок по Хогвартсу.

Тихий шорох позади заставил ее прервать свое занятие. За время многолетних прогулок по ночам у нее вполне уже выработалась определенная тактика избегания неприятностей. Не нужно дергаться и нестись без оглядки. Лучше замереть, прислушаться, оставаться на месте и ждать. Если покажется Филч со своей кошкой, какой-нибудь профессор или Гарри Поттер с друзьями — просто плавно и бесшумно уйти в тень. Скорее всего, тебя никто не заметит — люди вообще редко замечают очевидное (или хотя бы неподвижное).

Филч вот часто азартно проносился мимо с бодро бегущей позади него миссис Норрис, которая, конечно же, Луну всегда засекала, но предпочитала об этом школьному смотрителю не сообщать. Однажды Луна избавила ее от Пухлых Заглотов — мелких привидений не больше чайной ложки величиной, любящих кошек за их шерсть, из которой они вяжут себе ловчие силки для охоты за вылетающими из волшебных палочек искрами. Ими они питаются. Заглоты всюду преследовали миссис Норрис, пока Луна не опрыскала ее настойкой из Лирного корня, бородавочника и жабьей икры. Самое простое и эффективное средство от Заглотов, причем, без всяких побочных эффектов. С тех пор Миссис Норрис была благодарна Луне и разрешала ей гулять по ночам.

На этот раз шорох обозначил медленно, уверенно идущего человека. Кто может уверенно чувствовать себя ночью в коридорах Хогвартса? Профессор или Филч. И Луна, успевшая спрятаться в густую тень от рыцарских доспехов, стоявших у окна, так бы и решила, если бы приближавшийся человек не шел в абсолютной темноте: нет ни светящегося кончика палочки, ни трепыхающегося света фонаря.

Луна присела на корточки и осторожно выглянула из-за изъеденного ржавчиной колена рыцаря.

Впереди, с опущенной головой, прямо по направлению к ней шел Драко Малфой из Слизерина. Он держал в руках палочку, и та часть лица, что была видна, казалась вырезанной из белого картона, когда он входил в пятно лунного света, льющегося из окна, и неразличимо черной, когда он вновь оказывался в неосвещенном участке коридора.

— Неужели он ходит во сне? — это была первая мысль, пришедшая Луне в голову.
Но она ее тут же отбросила — в таком случае он бы был в пижаме, а не в мантии.

Малфой, не замечая ее, все так же медленно и целеустремленно прошел мимо. Похоже, он не в первый раз ходит куда-то ночью, раз идет, по всей видимости, проторенным маршрутом.

А было бы интересно узнать... Луна склонила набок голову, прислушиваясь к своим ощущениям.
Любопытная ситуация — слизеринец Драко Малфой бродит по ночам для свершения каких-то своих дел. Остро пахнет тайной и интригами. А вдруг он что-то замышляет? Он ведь был в прошлом году в Инспекционной дружине и участвовал в облаве в кабинете у Амбридж. Чувство радостного возбуждения охватило Луну. А что, если он строит заговор, чтобы как-нибудь еще напакостить… кому? Ну, скажем, снова членам АД. А это понравится Гарри, нужно скорее ему рассказать…
Армия Дамблдора ведь не просто так создавалась. Она создавалась для дела, для того, чтобы они были все вместе, для того, чтобы у Луны появились друзья.
«Наверное, пора заново нас собирать».

Луна засмеялась тихим серебристым смехом. Как хорошо, что этот Малфой что-то задумал! Но… Луна опустила на глаза спектральные очки и серьезно посмотрела на уже пустой коридор, сейчас залившийся алым, сиреневым и золотым. Но… вряд ли Гарри воспримет новость о Малфое всерьез. Гарри сейчас слишком занят и слишком популярен. Ему, возможно, это покажется незначительным.
Луна поднялась с корточек, аккуратно разгладила складки фланелевой ночной рубашки и на цыпочках побежала в ту сторону, куда направился Драко.
Нужно за ним проследить, выяснить, чем он занимается по ночам, а потом рассказать все Гарри.

Луна, бесшумно двигаясь за Драко, аккуратно придерживая пальчиками ночную рубашку, чтобы не мешала, догнала его довольно скоро. Малфой шел все так же медленно, в полной темноте и он, видимо, нисколько не боялся, что его может поймать Филч или Пивз. Добравшись до восьмого этажа, он остановился у гобелена с троллями в балетных пачках. Луна спряталась за высокой бронзовой вазой и, приподнявшись на цыпочках, тихонько наблюдала за Драко, который с выражением крайней сосредоточенности на лице принялся ходить взад-вперед перед гобеленом.

От возбуждения у Луны защипало в носу. Так и есть! Малфой хочет войти в Выручай-Комнату — значит, он тоже набирает армию! Армию слизеринцев… точно! И назвал ее АС… или нет, слишком безвкусно… они наверняка придумали что-нибудь более зловещее… например Злючкослизеринская Армада. Луне больше бы понравилось Флоплеанская Армениада, она еще тогда хотела предложить Гарри вместо Армии Дамблдора… но вряд ли у Малфоя его секретная организация так вот называется. А чем они занимаются? Против кого борются? Неужели все же против АД?

Луна, накручивая серебристый локон на палец, размышляла обо всем этом и, совершенно забыв о том, что нужно прятаться, опустилась на каменную подставку вазы.

К счастью, Драко не обернулся назад. Он, нахмурившись, наблюдал за проявляющимся сквозь гобелен силуэтом, и когда дверь в Выручай-Комнату оформилась окончательно, вошел в нее, закрыв за собой.

Мягкий стук захлопнувшейся двери вывел Луну из раздумий. Она взглянула на гобелен сквозь спектральные очки — все те же светло-желтые, белые, зеленые разводы. Те мозгошмыги, что не успели залететь вслед за Драко, теперь беспорядочно летали возле гобелена. Вид у них был огорченный — конечно же, им не хотелось даже на время расставаться со своими братьями и сестрами, которые тучей улетели вслед за Малфоем. Уж где он столько успел набрать…

Луна осторожно подошла к гобелену, задрав голову, понаблюдала несколько минут за Варнавой Вздрюченным, гоняющим дубиной троллей — понаблюдала искренне заинтересованно, словно ни разу не видела, — и, вздохнув, начала перебирать в уме возможные названия армии Малфоя. Решительно остановившись на лаконичном «Штаб-квартира Драко Малфоя», попросила Выручай-Комнату открыться. Не вышло. Луна удивленно распахнула глаза — неужели все-таки Флоплеанская Армениада? На всякий случай Луна попробовала и это. Опять не сработало. Безрезультатно перечислив с десяток названий, она пришла к неутешительному выводу, что все же никакую армию Малфой не создал. Не повезло... а было бы здорово заново собрать АД для борьбы с ней. Но все-таки узнать, что задумал Малфой, не помешает. Чем же для него может быть Выручай-Комната?

Она перечислила множество самых разных названий мест, включая абсолютно невероятные, вроде обсерватории для наблюдения за лунными лягушками; оранжереи, где выращивают Карликовых Флюсохромов (именно с помощью них был устроен знаменитый Заговор Гнилозубов); прачечной, в которой Малфой стирает свою форму для квиддича, чтобы никто не мог наложить на нее проклятие Немощь Неудачника. По правде говоря, подобных оригинальных предположений у Луны было куда больше, чем обыкновенных и сразу всем приходящим на ум, вроде спальни, тайника, мастерской и библиотеки.
Безрезультатно — Выручай-Комната упорно не хотела открываться.

Малфой не может там проторчать вечность. Просто нужно подождать, а потом... Что будет потом, Луне было неважно. У нее есть ясная цель — узнать, что задумал Драко Малфой, и точка. А как это сделать, она придумает по ходу.

Луна подошла к широкому удобному подоконнику как раз напротив гобелена, взобралась на него, аккуратно подоткнув под себя ночную рубашку, и приготовилась ждать.

Белокурые волосы плащом накрыли Луну, положившую голову на согнутые колени. Сняв спектральные очки, она рассматривала затуманенным взором все тех же троллей в уродливых пачках, неуклюже, но старательно повторяющих па за своим балетмейстером Варнавой.

Время шло.

Густые тучи за окном быстро скользили по небу, лишь временами позволяя тонкому полумесяцу выглядывать из-за них и освещать черные неровные пятна леса, возвышающийся рядом с ним замок, чьи окна сейчас спали, и девушку, сидящую на подоконнике одного из них уже, казалось, бесконечное время.

Луна, почти не мигая, все смотрела и смотрела на троллей, на их неуклюже исполняемые пируэты, на Варнаву, колотящего своих учеников, и ей начинало казаться, что в их движениях — тролли то приближались, то удалялись — просыпается грация, изящество… совсем неплохо они танцуют. А Варнава, отложив дубину, выполняет великолепный cabriole, и остальные ему хлопают. Тролли начинают порхать, как бабочки, они уже вышли из гобелена и танцуют в голубоватом, казалось, вязком, свете под чарующую, слышимую как будто издалека музыку… такая знакомая, прекрасная мелодия…
Тролль, изящно взмыв под самый потолок, плавно приземляется на вытянутый носок огромной безобразной ступни, затянутой в белоснежный пуант…

…Драко вышел из Выручай-Комнаты, вышел медленно, словно не был уверен, что выходить нужно. Он прислонился спиной к гобелену, уперся о нее затылком и устало закрыл глаза.

Это бесполезно. Все зря.

Он не сможет сделать это. Его нельзя починить, и, значит, он умрет.

Судорожный вздох.

Он должен, должен! Драко с силой ударил кулаком по гобелену, угодив в ляжку самому толстому и самому уродливому на вид троллю, который в ответ на это остановил рукой занесенную над его головой дубину Варнавы и с укоризной взглянул на Драко.

Он должен… Это трудно, но он должен. У него нет выбора.

Драко чувствовал, что его тошнит. Внутри все сжималось от отчаяния, уже перешедшего в безысходность. Крепкий, насыщенный коктейль не совместимых между собой ингредиентов — страха, бессилия, чувства долга и опять страха.

Он ведь сказал, что убьет его. Сказал, что убьет их.

Драко стиснул кулаки и, пошатываясь, бросился по коридору к лестнице, чувствуя, как обжигающее, горькое бессилие поднимается в нем.

У него нет выбора.

…Луна открыла глаза и увидела удаляющегося Драко. Что, его занятия уже закончились? И куда он так спешит?

Опустив ноги с подоконника, Луна кончиками пальцев легко достала пола, спрыгнула и, снова придерживая сорочку, побежала за Драко. Его светлые волосы блеснули в свете факелов, когда он был уже в самом низу лестницы, и Луна потихоньку начала спускаться следом за ним.

Зачем она продолжает следить? Он ведь уже сделал то, ради чего вошел в Выручай-Комнату, а теперь наверняка просто спешит обратно в слизеринские подземелья.

Следить за ним незачем, однако она с удовольствием продолжала это делать. Потому что это приключение. Это безумно интересно – красться ночью за ничего не подозревающим Малфоем, красться, замирая от каждого шороха, чувствуя, как гулко бьется сердце в щекочущем чувстве страха и удовольствия одновременно. Это приключение. Событие, которое ярко украсит ее довольно однообразную жизнь… Впрочем — однообразную реальную жизнь, которая не имеет ничего общего с волшебной в ее мечтах, между прочим, столь же реальной. Слежка за Малфоем, над которым тьма тьмущая мозгошмыгов… это очень увлекательно.

Тем более, видимо, Малфой и не собирается идти в подземелья. Луна замерла на последней ступеньке, балансируя на одной ноге. Драко спустился только на седьмой этаж, а теперь быстро шел, чуть ли не бежал по коридору, придерживая у горла ворот мантии.

Что он задумал? Перемежающиеся пятна белого и черного цвета, в которых то появлялся, то исчезал Малфой, делало его пугающим и почти нереальным. Он так быстро бежит… Луна, чуть запыхавшись, убрала со лба прядку. Наверное, схлопотал все-таки мозгошмыга. Размягчение мозга уже началось, и есть только одно проверенное средство — сережки из цеппелин. Они испугают мозгошмыга запахом, и он выскочит из уха. Нужно его догнать и посоветовать это…

Ох, так нечестно!

Луна медленно прекратила бежать. Потом еще некоторое время шла и шла по коридору, затем все-таки остановилась, но долго не стояла, а сразу же села на пол, словно устала, и принялась разглядывать дверь туалетной комнаты для мальчиков, за которой скрылся Драко.

Второй раз уже дверь мешает ей раскрыть тайну — Малфой всегда успевает спрятаться там, куда она войти не может. Сначала Выручай-Комната, теперь туалет для мальчиков.

А вдруг он действительно что-то замышляет? Луна быстро поднялась, подошла к двери и осторожно приложила ней ухо, прислушиваясь.

Показалось, что слышно звучание старых хогвартских труб и скрипы открывающихся кранов. О, он просто моет руки! Луна разочарованно было отстранилась, однако услышанный громкий всхлип, а затем непонятные звуки, напоминающие рвотные спазмы, остановили ее. Она ошеломленно моргнула, затем повернула ручку двери и приоткрыла дверь ровно настолько, сколько хватило, чтобы заглянуть в туалет одним глазом. Увиденное так поразило ее, что она выпустила ручку двери и выпрямилась во весь рост.

Спиной к ней, упираясь руками о края старинной раковины, стоял Драко и сотрясался от рыданий и рвоты. Краны были открыты на всю мощь, сильная струя воды создавала шум, сравнимый с грохотом водопада, однако он не мог заглушить судорожных всхлипов Малфоя, всхлипов настолько страшных, что просто сердце переворачивалось, слыша их.

Дверь, отпущенная Луной, гулко ударилась об стену, и это было сродни удару бойцовского гонга. Драко мгновенно вскинул голову и увидел в зеркале отражение изумленного лица Луны.

Он шумно выдохнул и медленно обернулся.

***
Луна смотрела на него, словно видела в первый раз.

Так и можно было сказать — они никогда не пересекались, кроме того злополучного раза, когда Инспекционная дружина насильно удерживала их в кабинете у Амбридж… Джинни еще здорово залепила ему Летучемышинным сглазом. Но она сталкивалась с ним в коридоре, всегда таким надменным или, напротив, хохочущим вместе со своими однокурсниками над каким-нибудь бедолагой из другого факультета. Она видела его в Большом Зале, окруженного друзьями, видела, насколько они подобострастно относятся к нему, и что ему это нравится. Видела, как он относится к Гарри, Рону, Гермионе, и знала, что и они его терпеть не могут. Луна не пересекалась с ним ни разу, у них не было ни общих интересов, ни общих друзей, у них не было причин, как любить друг друга, так и ненавидеть… у них не было причин вообще относиться друг к другу. Однако Луна его знала. Она знала, кто он, пусть он и существовал для нее где-то на периферии мира. Драко Малфой — злобный, любящий издеваться над слабыми, высокомерный трус. Вместе с тем он неплохо соображает и иногда заботиться о тех, кого считает «своими». И еще он сильный.

Потому было удивительно видеть его плачущим, даже не плачущим — рыдающим, словно завтра должен был наступить конец света. При ней еще никто так не плакал. Это… необычно.

— Ну? — спросил Драко, скрестив руки на груди и опершись о раковину. Его лицо блестело от слез и воды в неверном свете настенных факелов, которые отнюдь не освещали туалет, а, напротив, делали мрачную комнату еще холоднее.

Луна склонила голову, окинула Драко непонятным взглядом, затем аккуратно закрыла дверь. Повернувшись к нему, она утвердительно сказала:

— Ты плачешь.

— Проваливай.

— Ты ведь очень редко плачешь… Но не сейчас, да, Драко?

— Пошла вон.

— Сейчас ты плачешь часто. Знаешь, я тоже иногда грущу и плачу…

— Пошла вон!

— Кричать на меня бесполезно, — Луна мимолетно улыбнулась. — На меня часто кричат. Ну, просто люди не понимают меня и думают, что если они начнут кричать, то непонятное и неприятное им исчезнет, и им не придется больше огорчаться. Знаешь, люди огорчаются, когда чего-либо не понимают. И не нужно выхватывать волшебную палочку — честно, я не так сильна в заклинаниях, так что ты можешь кого-нибудь поранить.

— Лунатичка, ты заткнешься?! — яростно воскликнул Драко. — Если не уберешься отсюда, я тебя заколдую. Это первое и последнее предупреждение.

Луна не спеша сняла спектральные очки и принялась рассеянно ими помахивать. Теперь мир не казался лилово-оранжево-розовым калейдоскопом, однако не стало видно мозгошмыгов. А-а, все равно, они и так уже почти все в голове у Драко. Зато теперь она может спокойно смотреть ему в глаза. Как здорово! У них точно такой же серебристый оттенок, как у ее собственных. Интересно, он это замечает?

— Мне не нравится, когда меня называют Лунатичкой, — доверительно сообщила она ему так, словно они вели учтивую беседу за чашкой чая. — Это прозвище, а прозвища бывают обидными. Мне очень идет мое имя Луна. Так все говорят.

Конечно, она немного слукавила. Под словом «все» подразумевались папа, Джинни, Невилл и тетя Элоиза. Луна почувствовала, как у нее слегка порозовели щеки.

— Impedimenta! — тихо сказал Драко.

Луну отбросило назад, она ударилась о дверь и едва смогла удержаться на ногах.

— Я предупреждал, — лицо Драко, мокрое от слез и сейчас еще сильнее побледневшее, казалось неживым, столь безучастным оно было. — Теперь выметайся.

Луна, держась за сердце, медленно отошла от стены. Она по-прежнему смотрела на Драко, и в ее взгляде было удивление, обида и что-то, чего он разобрать не мог. Понимание? У Драко возникло неприятное чувство, что, скорее всего, так и есть. А еще — страха в нем не было совсем.

Он ждал, что она пойдет к двери, он еще хотел напоследок крикнуть ей что-нибудь обидное, что-нибудь, что сделало бы ей больно. Он знал, что тогда ему станет легче. Но она не пошла к двери, она сделала несколько шагов к нему и замерла.

— Ты что, не соображаешь? — спросил он сварливо. — Да, ты ненормальная, но уж силу-то должна понимать.

— Мой папа всегда говорит, что не нужно обращать внимания на гнев людей, — повела плечиком Луна.

— Ну, так твой папаша идиот.

— Прошу прощения, но мой папа не такой, — Луна строго взглянула на него. — Он очень известный человек, его журнал…

— Хватит, — ему все это смертельно надоело. — Просто уйди.

— Вообще-то я не люблю быть надоедливой. Знаешь, я всегда чувствую, когда в моем обществе перестают нуждаться.

— Прекрасно. Убирайся.

— Но в данном случае, ты как раз нуждаешься в моем обществе. Потому мне придется остаться, хотя… — Луна зябко потерла друг о дружку босые ноги. — Хотя здесь довольно холодно. И мрачно. Не понимаю, зачем туалеты мальчиков нужно оформлять в черных тонах? Правда, и у девочек не лучше — темно-серый. Я предпочитаю салатовый и бирюзовый, а ты?

— Так, слушай, Лунатичка, — твердо начал Драко. — Я вижу, ты совсем невменяемая, потому просить тебя убраться, похоже, бесполезно. Потому… ты слушаешь? Потому, если ты сейчас не выйдешь, я вышвырну тебя пинками.

— А почему бы тебе самому не уйти? — поинтересовалась Луна.

— Ты что не слышала? Убирайся!

— Разумеется, я слышу. У меня очень хорошие амулеты против Ушнопульчатого Кротоносика, потому он никогда не сможет поселиться у меня в ушах. Хочешь, я тебе тоже сделаю? — предложила было Луна, но увидев изменившееся лицо Драко, решила сменить тему и…

— Все, хватит! — взорвался Драко, поднимая палочку. — Silencio!

— Protego!

Два луча скрестились в воздухе, и брошенное Драко заклинание рикошетом угодило в него же самого.

Он схватился за горло и изумленно уставился на Луну, а та, невозмутимо помахивая палочкой, которую буквально за пару секунд успела выхватить из-за уха, негромко сказала:

— Помнишь, я сказала, что мой папа говорит не обращать внимания на гнев людей? Так вот ты не дослушал: потом он добавляет, что нужно просто молча выхватывать палочку.

Она задумалась.

— Конечно, это не очень хорошо, что ты теперь молчишь. Мне бы хотелось с тобой побеседовать.

Она подошла к раковине, запрыгнула на ее край и, держась свободно и прямо, словно сидела на стуле, расправила складки своей ночной рубашки.

— К тому же, тебе нужно побеседовать.

На лице Драко заходили желваки. Он некоторое время, прищурившись, смотрел на Луну, потом дернул подбородком и пошел к двери.

— Colloportus!

Замок на двери громко хрустнул и закрылся. Луна равнодушно сказала:

— Этому заклинанию нас научила Гермиона, когда мы были в Министерстве… ну сражались с Пожирателями, ты же слышал об этом? Гермиона хорошая и очень умная, а ты не уйдешь отсюда потому, что тебе плохо, тебя что-то мучает, и тебе не с кем об этом поговорить… Protego!

Луна с легкостью отклонила еще один красный луч из палочки Драко, который теперь смотрел на нее с бессильной злобой.

— …а говорить обязательно нужно, поверь. Когда тяжело, об этом нужно кому-то рассказать. Тогда станет легче, я знаю. Кстати, ты молодец, здорово сумел невербальное заклинание сотворить.

Драко молчал. Эта сумасшедшая заперла его, наложила заклинание Немоты и требует, чтобы он стал откровенничать. С логикой у нее совсем не в порядке… да что с логикой… с мозгами и с фантазией. Первого — в недостатке, второго — в избытке. Вот идиотизм! Драко раздраженно махнул рукой и попробовал заклинанием отпереть дверь. То, что ему замечательно удалось невербально колдонуть Лунатичку, объяснялось, видимо, вспышкой гнева, потому что сейчас, как бы он напряженно ни повторял про себя «Alohomora!», ничего не получалось. Дверь как была запертой, так и осталась, а Лунатичка сидит сзади и смеется. Хотя, нет, похоже, уже не сидит — он услышал легкие шлепки босых ног о каменный пол. Скрутить ей руки и головой пробить дверь?

Жаль, что он этого не сделает… Драко, тяжко вздохнув, обернулся к Луне — она подошла так близко, что он увидел свое отражение в ее серебристых глазах.

— Ты же не хочешь уходить, — сказала она потусторонним голосом. — Я чувствую это.

Драко досадливо оглядел ее с ног до головы: ее бледную, казалось, чуть прозрачную кожу, серовато-блеклые, спутанные волосы, ее выступающие под ночной рубашкой — совершенно идиотской парашютообразной ночной рубашкой — острые ключицы, ее маленькие ступни, которые она вновь зябко терла дружку о дружку...

Ну и что ему с ней делать? Сумасшедшая — она и есть сумасшедшая, тут нужно простое и радикальное средство, иначе от нее не избавишься.

— Мы можем взяться за руки и смотреть друг другу в глаза. Я видела, что люди именно так рассказывают друг другу о своих печалях. Да и Малфой… — Луна наморщила нос. — С тебя же, чтобы ты мог говорить, нужно снять заклинание Немоты. Почему ты не напоминаешь мне об этом?

Она задумалась.

— Ты ведь, когда я сниму чары, сразу ударишь в меня заклинанием, правда?

Драко закатил глаза, с трудом борясь с желанием взять и хорошенько встряхнуть Луну.

— Поэтому, прежде чем я верну тебе голос, обещай не нападать на меня, хорошо?

Драко быстро кивнул. Однако Луна медлила с расколдовкой.

— Ты обещаешь, что не будешь на меня нападать?

Драко с яростью взглянул на нее, будто спрашивая: «Ты что, совсем тупая?», и еще раз кивнул.

Луна тоже кивнула и взмахнула палочкой.

— Хм… — Драко сразу почувствовал себя намного увереннее. — Даже неинтересно с тобой, Лунатичка. Знаешь, запомни на будущее: обещаниям мальчиков, данным девочкам в мужском туалете, верить нельзя, — он наставительно покачал пальцем перед носом Луны и поднял палочку, чтобы наложить на нее Цепенящее проклятие, но не успел. Луна обхватила пальцами его запястье, чуть отвела от себя в сторону и сказала:

— Ты плакал, Драко.

И он неожиданно вспомнил, словно ее прикосновение было толчком в глубину. Вспомнил о том, что терзало его уже многие-многие месяцы… вспомнил о своих бессильных попытках сделать то, что от него ждали… вспомнил о своем служении и о том, что его ждет в случае неповиновения.
Он стряхнул руку Луны и сделал шаг назад. Он чувствовал сейчас такую злость… ему просто нужно сделать что-нибудь, иначе он взорвется.

«Драко, дорогой, просто пожелай этого. Сильно-сильно пожелай причинить боль. Ты должен хотеть этого, ты должен наслаждаться наносимыми тобой ранами. Это сладость, милый, и я научу тебя ею лакомится…»

Драко медленно направил палочку прямо в сердце Луны, а она вглядывалась в его лицо — застывшее, сосредоточенное — и чувствовала, что в ней просыпается жалость, сострадание к нему, Драко Малфою, который собирается сейчас ее пытать…

— Драко, ты обещал, — прошептала она, сделав к нему шаг.

Его палочка уперлась ей в грудь.

Драко сильно вздрогнул, словно от удара. Он скреб ворот ночной рубашки Луны, приблизил ее лицо к себе и глухо прошептал:

— Чего ты добиваешься? — его палочка так сильно вдавилась ей в кожу, что Луна чувствовала, что ей нечем дышать.

— Хочу, чтобы ты доверился мне, — ответила она. Из ее голоса исчезла всякая потусторонность.

— Зачем?

— Зачем? Драко, мне это не нужно. Это нужно тебе.

Драко отпустил Луну, глядя на нее исподлобья.

— Чего ты добиваешься? — повторил он, не в силах понять ее, не в силах решить, что ему делать. Она странно действует на него… вся эта ситуация безумно его раздражает. Лунатичка Лавгуд прокралась ночью в мужской туалет, увидела, что он… ему тошно от того, что она увидела… Драко на секунду подумал, содрогаясь от ужаса, что вдруг Луна узнает правду…
Но он уже почти не чувствует злости… это странно. Почти не чувствует стеснения из-за своих слез, ему почти безразлично, что она их видела, но его бесит то, как она обернула все это. Она говорит странные вещи, делает странные вещи… а ему совершенно не хочется сейчас ломать голову над этими странностями. Есть гораздо более важные и более страшные вещи, над которыми ему нужно подумать, пусть он уже измучился этими думами.

Совершенно ни к чему здесь эта Лавгуд. И зачем искать логику в ее словах? Она же сумасшедшая.

— Я хочу уйти, — твердо сказал Драко. — Уверен, ты никому не расскажешь о том, что увидела в туалете, иначе и к тебе возникнет немало вопросов, что ты делала ночью в коридорах. Ради твоей же безопасности, твоему отцу следовало держать тебя дома. Я серьезно говорю.

Он отвернулся и отпер заклинанием дверь.

— Оно никогда тебя не отпустит, — услышал он за спиной. — Даже если ты сделаешь то, что должен, оно не отпустит тебя все равно.

Драко судорожно втянул в себя воздух. Откуда она знает?

Он рывком обернулся, схватил Луну за плечо, приставил палочку к ее шее и пытливо уставился ей в глаза:

— Ты что-то знаешь, да, Лавгуд? Тебе кто-то рассказал? Ты услышала от кого-то?

— Драко, тебе лучше отпустить меня, мне больно…

— Что ты знаешь о моем задании? — серые глаза всматривались в ее, стремясь выведать все, узнать правду сейчас же… увидеть то, что она скрыла. Как она узнала?.. Кто ей рассказал?.. Все дальше и дальше в сознание, отбрасывая в сторону ненужные, глупые воспоминания, ища главное…

Что это?

Драко выронил палочку, он держал плечи Луны обеими руками, не в силах отвести взгляда от ее глаз. В них отражался лунный свет, их почти полностью заполняли расширившиеся зрачки… в них окно в сознание Луны, он видит явно, объемно, словно происходит все наяву… но этого не происходит, этого не было…

Луна смотрит в помутневшее зеркало над раковиной, смотрит на себя и на Драко, который стоит за ее спиной и, перебросив ее волосы ей за плечо, покрывает поцелуями ее шею. Его руки поднимают сорочку, пальцы медленно скользят по ее бедрам, почти невесомо касаясь кожи, а она жадно всматривается в их отражение, прижимаясь к нему всем телом… Теперь Драко гладит ее бедра уже ладонями, переходя на их внутреннюю сторону, и Луна откидывает голову на его плечо, блаженно зажмуриваясь.

Драко отшатнулся от нее так резко, что, поскользнувшись на гладком кафельном полу, чуть не упал.

— Что это? — испуганно спросил он.

Луна, выглядевшая не менее ошарашенной, чем он, вскинула на него глаза.

— Я как раз хотела об этом спросить.

— Это твое сознание, черт побери! — вышел из себя Драко. — Это твои воспоминания… но этого ведь не было, — его голос перешел в шепот. — Я никогда… такого не было.

Он выпрямился и неприязненно сузил глаза.

— Очередные твои шуточки, Лунатичка. Я не знаю, чего ты добиваешься, да и не хочу знать. Просто скажу — на такую полудохлую курицу, как ты, даже Пивз не позарится, — и, скривив губы в мерзкой ухмылке, он скрестил руки на груди, стал ждать реакции Луны.

Луна все еще удивленно глядела на него, потом удивление сменилось равнодушием.

— Знаешь, это легко проверить, — сказала она и умолкла.

— Ну и… проверить что? — нетерпеливо поторопил ее Драко. Ему вдруг стало тревожно.

— Я думаю, — улыбка медленно начала расцветать на губах Луны, довольная и пугающе-ласковая улыбка, и Драко невольно сильнее сжал свою палочку, — думаю, то, что ты сейчас увидел — это не воспоминание. Этого не было, иначе мы бы помнили об этом. Драко, это желание.

Луна увидела, как расширились глаза Драко и, улыбаясь уже во весь рот, сделала к нему крохотный шаг.

— Тайное, скрываемое ото всех, лелеемое желание, к которому мы обращаемся, когда хотим почувствовать волнение здесь, — она положила узкую ладонь на свою грудь, сделав еще один шаг к Драко, который смотрел на нее во все глаза, — и истому вот здесь, — ладонь Луны медленно скользнула по ее животу и прижалась к самому его низу. — Желание, Драко.

Она была близко, так близко к нему, что заслоняла все собой, меняла, искажала окружающий мир… словно не было ничего, кроме нее… Он чувствовал слабый аромат фиалок, и у него кружилась голова.

— Чье желание? — это единственный и последний способ сбросить наваждение, потому что он падает, падает в пропасть. Его словно окружает ватная тишина, ему хорошо… он ждет, каждая жилочка в нем натянулась в ожидании и…

— А это мы сейчас проверим, — бодрый голос у него под ухом оказался действенней его собственного никчемного вопроса. На него словно ушат воды вылили, столь неожиданным был тон ее слов… он совершенно не вязался с тем, что она сделала. Но прежде, чем он смог прийти в себя окончательно, и как следует осмеять эту шизичку-Лавгуд, оказалось, что этот ее тон совершенно не вязался и с тем, что она собиралась сделать.

Луна, привстав на цыпочках, медленно обвела пальчиком плотно сжатые губы Драко, затем провела линию по подбородку, двигаясь все ниже и ниже к шее. Остановившись на препятствии в виде застежки мантии, она на миг замерла и, коротко взглянув в лицо Драко, ловко расстегнула застежку. Драко не шелохнулся. Пальчик Луны продолжил исследование, проникая под широкий ворот рубашки, касаясь молочно-белой кожи Драко, и ему казалось, что там, где он скользил, оставался огненный след. Его тело пронзала сладострастная дрожь, словно она творила с ним жутко развратные вещи, а не просто касалась. Чтобы оттолкнуть ее, отстранится самому, вообще прекратить все — об этом и речи не могло быть. Драко вдруг осознал, что блаженно зажмурился, когда она, добавив остальные пальцы, едва касаясь ими кожи, гладила его грудь, проникая все глубже и глубже под рубашку.

Пальцы задели сосок, и Драко вздрогнул, а Луна, задумчиво склонив голову набок, осторожно обвела вокруг соска пальцем, и тут же ладонь Драко прижала ее руку к груди, так, что она больше не могла пошевелить ею. Он тяжело дышал, словно пробежал много-много миль, его спина была неестественно пряма, а затылок упирался в каменную стену. Медленно-медленно он отпустил ладонь Луны, и легкая улыбка тронула губы девушки. Она осторожно повела руку вверх, нежно гладя кончиками пальцев, снова прошлась по его шее, по подбородку, и ее теплые пальцы коснулись его губ. Теперь они не были напряженны, наоборот, рот был приоткрыт. Драко смотрел на Луну затуманившимся взглядом, а она чувствовала себя так странно… еще никогда ей не было так волнительно и спокойно одновременно. По всему телу разливался жар, оно вдруг стало тяжелым, а мягкая фланель сорочки обернулась в грубую и жесткую, так болезненно она касалась ее напрягшихся сосков. Ноги теперь не мерзли, они горели огнем, и внизу живота разливалась тянущая сладость. Такое необычное чувство… такое странное… казалось, дотронься до нее сейчас, и ее тело взорвется, а когда она касалась Драко, ей казалось, что она касается и себя, те же движения, те же ощущения... Если бы он делал тоже самое...

Пальчик Луны скользнул между губ Драко, проник ему в рот, коснулся его языка. Драко лизнул его, и ее прошиб холодный пот. Вынув пальчик, она прикрыла глаза и засунула его себе в рот. Вкус его губ… его вкус… Луне хотелось большего.

И Драко больше не мог ждать.

Он порывисто обнял ее и прижал к себе, чуть не застонав от соприкосновения их тел. Он хотел целовать ее, ласкать, хотел, чтобы она делала с ним то же самое. Но Луна, довольно взглянув ему в глаза, мягко высвободилась из объятий и, все еще держа пальчик во рту, отошла к раковине. Она снова запрыгнула на ее край и невозмутимо смотрела, как Драко приходит в себя, медленно сбрасывая то похотливое очарование, что владело им.

— Как ты уже, наверное, понял, это было твое желание. Видение, где мы с тобой обнимаемся… Драко, я никогда еще не с кем не обнималась вот так. Так что, это твое видение. Желание. Твое, — сказала Луна тем же потусторонним голосом с таким видом, будто растолковывала как обычно какому-нибудь непонятливому теорию местообитания кизляков.

— Но мне этого тоже хочется, — деликатно добавила она после, видя, как лицо Драко покрывается неровными алыми пятнами.

— Это обман! — рявкнул он. — Нет, и не было никакого желания. У меня, между прочим, девушка есть, и если я кого желаю, так это ее!

— Мозгошмыги вызывают подобную иллюзию, — солидно кивнула Луна. — К тебе в голову, наверное, уже проник один, вызвал легкое размягчение мозга, вот у тебя и галлюцинации. Это поправимо. Предлагаю носить на ушах сифоны против мозгошмыгов, мой папа как раз их разрабатывает, а чтобы уж наверняка от них обезопаситься, достаточно запомнить вот эти простые движения, — и Луна принялась энергично размахивать над головой ладонями.

— Вот ненормальная, — почти благоговейно прошептал себе под нос Драко, а затем громко сказал: — Мозгошмыги твои сифоновые… это точно диагноз. Мой отец спонсирует Мунго, хочешь, он замолвит за тебя словечко, и тебе обеспечат прекрасную одноместную палату в отделении «Необратимые изменения мозга от проклятий»?

— Твой отец не спонсирует Мунго, — спокойно ответила Луна.

— Ха! Да он всегда перечисляет им деньги! Если бы ты знала, сколько он…

— Он не спонсирует Мунго сейчас. Он в тюрьме.

Драко как-то разом сдулся.

Ядовитая желчь, что копилась в сердце, по каплям прибавлялась с первого же дня, как отца посадили, сейчас снова дала о себе знать, отдаваясь горьким тошнотворным привкусом во рту.

А то задание, что поручил ему Темный Лорд… снова набатом ударило в голове знание, зачем он это поручил.

Разумеется, поначалу, Драко испугался. Затем он начал радоваться и гордиться тем, что Темный Лорд ему доверяет, считает его достойным, раз поручил такое опасное и трудное задание. Значит, он настолько ценит Драко, что полагает его способным совершить то, чего он сам все эти годы избегал сделать из-за страха перед могуществом Дамблдора.

Радость и гордость постепенно ширились в Драко, он буквально раздувался от переполняющего его чувства собственной значимости и крутизны, и из его памяти начисто стерлось воспоминание о ставшем пепельным лице матери, когда она узнала о его задании.

Постепенно очень медленно и неохотно Драко стал понимать истинный смысл того, почему Темный Лорд поручил ему это. Постоянные неудачи в воплощении плана, его отчаянные и нелепые попытки пойти другим путем, навязчивая забота Снейпа — все это могло позволить ему понять, но он отвергал это позволение и упрямо верил, что задание его — это знак расположения Темного Лорда.

Потом ему тяжело стало смотреть на Дамблдора. Он избегал встреч с ним и был несказанно рад тому, что директор в Хогвартсе бывал редко. Ему стало тяжело общаться со своими друзьями. Он не мог им рассказать… да и не хотел ничего рассказывать. Рассказать об этом, объяснить суть задания — значит, признаться самому себе, что он понимает эту самую суть, которая страшна. Которая противоестественна. Которую он осуществить не сможет.

Он не сможет.

Вот это его и отравляло. Глубокое, скрываемое от себя самого знание, что он не сможет. Он не доведет дело до конца, даже если его план удается. И от этого становилось тошно.

Вот в чем был настоящий смысл задания — Темный Лорд знал, что Драко не сможет. Просто месть. Лорд прекрасно разбирался во всех ее оттенках и нюансах.

Драко понял это как-то совсем буднично. Просто однажды проснулся ясным субботним утром и наконец впустил это знание в свое сердце. Все стало ясным и четким, все встало на свои места. Он — ничто для Темного Лорда. И Темный Лорд равнодушно раздавит его и его семью, как раздавливают муху — без размышлений, без эмоций, просто так, мимоходом.

Сейчас в темном, холодном туалете для мальчиков эта ненормальная Лавгуд точно так же раздавила его. Может, она и не понимала, в чем Драко сильно сомневался, но все же она заставила его вспомнить, кто он. Он слабый, и он трус.

Сил нет даже для злости.

Драко почувствовал себя утомленным, измученным настолько, что объяснить девчонке, кто есть она — внятно, доходчиво объяснить, чтобы было больно... рехнувшаяся, несчастная идиотка, с которой никто и знаться не хочет, которая только и умеет, что повторять бредни отца, которая всего лишь полукровка и уродина в придачу... он не хотел. Просто устал.

— Драко, меня не надо обижать.

Ее тихий голос вошел в его сознание, как нож в масло. И это взбесило. Она сидит здесь и разговаривает с ним, и ведет себя так, как будто знает его, как будто понимает, как будто он дал ей право на это!

— Обижать? Лунатичка, а как поживает твоя мамаша? Говорят, она рехнулась и взорвала саму себя. Ты, наверное, очень дорожишь этим воспоминанием. Хочешь повторить?

Оказывается, все по-дурацки. Зря он напрягался, и решил все-таки ее достать. Стало не легче, а наоборот.

— Моя мама была очень одаренной волшебницей. Она любила экспериментировать, — словно заученный текст ровно произнесла Луна.

— Да ну? — слабо отозвался Драко, опустив глаза. Больше всего ему хотелось закончить этот театр абсурда, уйти в свою спальню, заснуть и проснуться с твердой уверенностью, что все было сном.

— Да. Она была очень одаренной… любила экспериментировать. И однажды один из ее экспериментов… Никогда не смей больше спрашивать о моей маме!

Драко удивленно вскинул глаза. С щек Луны схлынули все краски, серебристые глаза расширились, стали огромными и прозрачными, и Луна теперь казалась ненастоящей и действительно безумной. Ее тонкие пальцы вцепились в края раковины с такой силой, что побелели, а из палочки, стиснутой в ее руке, хлынули серебряные звезды, которые плавно, как листья, опускались на пол и застывали там, не думая гаснуть.

Драко разочарованно смотрел на них. Ну вот, он ее достал. Ей больно, а ему приятно.

«Брось, уже можно признаться, что не приятно нисколько».

Когда же он научится быть честным хотя бы с самим собой, если уж быть честным с другими никак не получается? Его не радует, что ей больно, ему от этого стало еще тяжелее. Словно к собственной муке добавилась и ее. Наверное, это край. Край — заставить страдать Луну Лавгуд.

От этой мысли Драко стало страшно.

Она ведь права… когда она прикасалась к нему, ему было хорошо. Значит, то воспоминание было его желанием, хотя тетя Белла ничего не говорила о таком эффекте легилименции. Это невозможно, Луну Лавгуд и за девушку-то принять трудно, такая она угловатая и странная, эти ее спутанные волосы, чудаковатая одежда, и полукровка она… Драко не замечал, что стоит и смотрит прямо в ее огромные глаза. И когда она прикасается к нему, он чувствует себя так, словно с души всю защиту сняли, словно она прикасается уже прямо к ней. И он желает ее, и он чувствует ее так тесно, словно слит с ней, и он хочет, чтобы она думала о нем, и он верит ей...

Он верит ей.

Это невозможно.

Он просто… это ночь так действует и необычность всего… Она просто необычная, она себя ведет с ним необычно, потому ему и кажется, что она его спасение. Она отвлекает от постоянных мыслей о задании, она как… ну да как луна. Луна ведь всегда освещает ночь, правда? Но это все обманчиво. Утром наваждение схлынет. И Драко знал точно — он посмеется над собой нынешним, посмеется, что он вдруг стал таким чувствительным и романтичным

Утром все это пройдет.

Он отбросил свою палочку — она показалась ему сейчас такой ненужной и чужой, что даже обожгла — и шагнул к ней. Он разжал ее холодные пальчики, вцепившиеся в край раковины, поднял обе ее руки и прижал ладонями к своим щекам. Луна все также смотрела на него своими расширившимися глазами, смотрела все также осуждающе и потрясенно… ей вовсе не хотелось, чтобы он прикасался к ней, ей не хотелось, чтобы он смотрел на нее… все еще трудно дышать от того, как он со вкусом, со знанием дела наотмашь ударил в душу. Даже странно, что она вдруг это вспомнила, все-все вспомнила, наверное, у Драко Малфоя есть природный талант выискивать у человека самое больное место и безжалостно давить на него.

А сейчас он… Луна дернулась и попыталась освободить руки — он только прижал их сильнее к своим щекам. Она попробовала отодвинуться от него, спрыгнуть с раковины, но он как-то ловко раздвинул бедром ее колени и встал между ее ног. Сорочка натянулась так, что Луне стало больно от врезавшейся в кожу ткани.

Сейчас он сделает еще больнее.

Драко отнял ладони Луны со своих щек и бережно поцеловал каждую в серединку.

Луна ждала чего угодно, но ни этого нежного жеста, потому снова непроизвольно попыталась отдернуть свои ладони, и Драко снова не дал ей этого сделать. Он резко развел ее руки в стороны, их лица приблизились друг к другу, и он прошептал ей в губы:

— Это мое желание, ведь так? И ты позволяешь. Потому я буду делать то, что захочу.

Он отпустил ее так внезапно, что она покачнулась, вновь крепко прижал к себе — сорочка с жалобным треском разорвалась, и Драко смог чувствовать Луну полностью.

Его поцелуй был властным, в нем не было нежности, просто умелый, раскрепощающий поцелуй. Панси нравилось, когда он так целовал ее, он учился вместе с ней, и она говорила, что целуется он потрясающе.

Луна обмякла, и Драко беспрепятственно скользнул языком по ее зубам, по небу, по ее языку. Она подчинялась, но не отвечала. Словно ей было все равно, что он целует ее, и все равно, как он целует. Драко чуть приоткрыл глаза и оторопел, резко прекращая поцелуй — глаза Луны были по-прежнему широко открыты и по-прежнему смотрели на него с осуждением, потрясением… ну хорошо еще, что и с растерянностью. Иначе он бы посчитал, что целуется ужасно. А так… она, наверное, ни с кем не целовалась, потому и не знает, что делать. Но все равно удовольствие ниже среднего — целоваться с девушкой, которая во время поцелуя вот так вот на тебя таращится.

— Ты ни разу не целовалась? — кисло спросил он.

Через довольно продолжительное время Луна медленно кивнула.

— Ага, я так и думал, — пробормотал Драко, разжимая объятья и отодвигаясь от нее. Что-либо продолжать внезапно расхотелось.

Луна удивленно смотрела, как он отходит от нее, приглаживая свои волосы, как растерянно прокашливается, пытаясь скрыть неловкость, и как преувеличенно бодро начинает искать свою палочку.

Да что на него нашло! Целовать полоумную Лунатичку! Постепенно к нему возвращались обыкновенная его уверенность в себе и самодовольство. А надо сказать, это было нелегко под пристальным взором Луны.

Девушка подобрала ноги, спрятав их за рваным подолом ночной рубашки, и наблюдала за Драко постепенно все более равнодушным взглядом, отсутствующим даже, словно она о чем-то думала или мечтала, о чем-то далеком и несоизмеримо более важном, чем Драко Малфой. О чем-то, чего не было здесь и сейчас. И уж точно не о поцелуе.

Впрочем, о нем она все же вспомнила. И это произошло тогда, когда Драко полез под раковину за палочкой, и край его мантии случайно задел ее скрещенные ножки. Всего лишь край мантии коснулся ее, но ей вдруг снова захотелось ощутить щекочуще-волнительное чувство, охватившее ее, когда он обнимал и целовал ее…

Луна гибко соскользнула с раковины, и прежде чем Драко успел встать с корточек и выпрямиться, опустилась рядом с ним на колени, обхватила его шею руками и накрыла его рот своим. Драко опешил и снова выронил палочку. Луна склонялась над ним еще ниже и ниже, целовала так неистово, будто тая, целовала, просто прижимаясь своими губами к его. Драко, пришедший в себя, обнял Луну, и усмехнулся неопытности ее поцелуя, а Луна, вспомнив его уроки, скользнула языком по его губам, и ему пришлось судорожно стиснуть ее плечи, чтобы не застонать. По всему телу разлилась сладкая истома, ему одновременно хотелось, чтобы она продолжала и делала все сама, и хотелось смять ее, опрокинуть на пол, целовать ее тело, ощутить Луну до конца…

Драко не заметил, что он, решивший, как и Луна, не отвечать на поцелуй и не закрывать глаз, целует ее — уже не столь умело, со знанием дела, как целовал до этого, а страстно, не контролируя себя, полностью поддавшись безумию… безумию, что наводит Луна.

Безумие.

Когда вконец перестало хватать дыхания, Драко и Луна оторвались друг от друга, испуганные от только что пережитого взрыва чувств. Они тяжело дышали, каждый вцепился в плечи другого, и, стоя на коленях, они смотрели друг другу в глаза с восторгом и мольбой, напоминая сейчас древних жрецов, исполняющих неведомый обряд на черном блестящем полу в пятне серебристого лунного света…

Драко отчаянно пытался прийти в себя:
«Она как-то странно на меня влияет».

«Он как-то странно на меня влияет», — Луна была поражена происходящим, не меньше, чем он.
Тонкие прядки волос прилипли к ее влажной от пота шее, пальцы, сжимавшие плечи Драко слегка дрожали, а его дыхание сбивало с ритма ее собственное, такое же тяжелое и глубокое.

— Нам нужно остановиться, — уверенно сказала она.

— Да, — кивнул Драко.

Они по-прежнему смотрели друг на друга.

— Нам еще рано.

— Да.

— Тетя Элоиза говорила, что истинная волшебница должна блюсти себя… не знаешь, что такое «блюсти»? До свадьбы. Сказала, что нельзя много позволять мальчикам.

— Да, — снова подтвердил Драко.

— И мы ничего делать не будем, — твердо закончила Луна, успев наполовину снять с Драко мантию.

— Да.

Драко встал, тяня за собой Луну, не отпуская ее от себя ни на миг. Конечно же, ничего не будет… конечно же им рано… конечно же это безумие… он твердил эти слова снова и снова, когда они выбравшись из туалета, шли на восьмой этаж.

Безумие. Ничего не будет.

Выручай-комната обернулась тем, что им сейчас было необходимо, впустила их в себя, надежно защищая, оберегая, отгораживая от темных коридоров Хогвартса, от случайных и неслучайных взглядов привидений, Пивза, Филча, преподавателей, Гарри Поттера, его друзей и всех остальных, кто бродит временами по ночному Хогвартсу.

***
Приглушенный розовый свет раннего утра лился сквозь большие круглые окна, освещая Выручай-комнату.

Луна вот так и представляла себе спальню: просторное помещение в нежно-голубых тонах, с множеством-множеством круглых окон, сквозь которые синело небо, потолок расписан незабудками, бирюзовый пол и низкая широкая кровать.

Драко лежал, растянувшись на спине, его грудь мерно поднималась и опускалась, и можно было подумать, что он спит — таким спокойным и умиротворенным было его лицо, если бы его глаза не были открыты. Он невидяще смотрел на раскрашенный потолок, пребывая в том эфемерном состоянии довольства и мирной задумчивости, когда не думается о чем-то конкретно — мысли просто самовольно перетекают в сознании с одного на другое. Луна положила голову на него, ее волосы шелковым покровом накрыли его обнаженный живот, и она также бездумно рассматривала потолок.

Оба были бессовестно счастливы. Оба бодрствовали всю ночь и чувствовали смертельную усталость, однако спать никому их них не хотелось. Слишком необычно было это чувство абсолютного счастья, слишком хорошим было то, что произошло между ними ночью, потому просто взять и заснуть и упустить драгоценные минуты этого блаженного состояния казалось кощунственным.

Драко впервые за последние месяцы забыл о мучавшем его задании, забыл целиком и полностью, словно и не было этого поручения, и он снова беззаботный Драко Малфой. Луна же чувствовала себя так, точно пережила необыкновенное, восхитительное приключение, которое стало настоящим украшением ее жизни, о котором можно будет вспоминать и вспоминать, бережно и нежно лелея это воспоминание.

Разговаривать было лень. Оба провели бы здесь весь день, еще ночь, да и вообще оставшуюся жизнь, если бы это было возможно. Но это не было возможно. И первым об этом вспомнил Драко.

— Луна, — он провел указательным пальцем по ее щеке. — Сейчас примерно полдевятого утра, в девять все встают. Меня или тебя хватятся… скорее, меня. Кребб и Гойл… иногда они меня убивают… в общем, они меня точно хватятся, я для них вроде вставочного нейрона в рефлекторной дуге — ничего без меня не могут. Нужно идти.

— Да… жаль, что нам и правда нужно идти, — голос Луны был чуть хрип, и Драко решил, что ему так больше нравится — низкий и хриплый голос Луны, вот как сейчас, доставлял странное удовольствие.

— Сегодня первым уроком у нас трансфигурация. А МакГонагалл хуже инквизиции в делах кары за опоздание.

— А у нас Защита от Темных искусств. И к Снейпу тоже только попробуй опоздать.

Оба лежали, так и не сдвинувшись с места.

— Ты не знаешь, почему это между нами произошло? — лениво спросил Драко, пропуская прядку белокурых волос Луны между пальцами.

— Не знаю, — Луна все также безмятежно улыбаясь, рассматривала потолок.

— Это безумие?

— Безумие.

— Сладкое?

— Очень, — Луна повернула к нему голову, они встретились взглядом и прыснули от смеха.

Отсмеявшись, Драко сказал:

— Ты замечательная, знаешь.

— Спасибо, ты тоже, — Луна ласково улыбнулась ему, затем, вновь принявшись рассматривать потолок, задумчиво протянула:

— Все вполне логично, если виной всему мозгошмыги. Они залетели к тебе в ухо, а поскольку их вокруг тебя летало ну просто ужас сколько много, мне тоже кто-нибудь из них мог перепасть. Я как-то забыла про оберегающие движения и вообще…

— Думаю, Луна, это не мозгошмыги виноваты, — очень серьезно ответил Драко.

— Может быть, — Луна пожала плечами и зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Все же нам пора, — Драко аккуратно отодвинулся и встал, подбирая лежащую на полу мантию.

Луна положила руки за голову, продолжая лежать на широкой кровати и все также смотреть на потолок, а в лице Драко, по мере того, как он одевался, что-то неумолимо менялось: оно утрачивало безмятежность и ленивое довольство, какое бывает у людей, находящихся в отпуске, где-нибудь, где они могут представлять себя другими людьми, проживая их жизни взаймы. Лицо Драко утрачивало это выражение, он возвращался к реальности. Снова становился тем, кто он есть; все проблемы, все радости, ценности, все, что определяет будни Драко Малфоя — все это разом возвратилось и уложилось в его душе на свои места. Минуты безумия схлынули, и от этого стало уютно, ведь он вернул себя.

Драко обернулся к Луне, которая тоже должна была стать собой… нет, ей не нужно было этого. Она всегда была той, кем была — Лавгуд-Лунатичкой. Лунное безумие у нее в крови.

— Думаешь о дальнейшем? — она тоже наблюдала за ним, глядя на него вверх тормашками.

— Да… наверное… Нет, — Драко пожал плечами. — О дальнейшем думать нечего, его же не будет.

Луна перевернулась на живот, приподнялась на локтях и подперла щеку рукой.

— Ты все так же будешь решать один?

Драко не ответил. Он достал палочку и крутил ее в пальцах, не отрывая задумчивого взгляда с ее лица.

— Помнишь слова Дамблдора после того, как погиб Седрик? Там говорилось о путях и выборе и…

— Я помню, Луна, — перебил ее Драко. — Не нужно пересказывать. Это ерунда, что он там говорил — дорогу выбираешь не ты. За тебя уже давным-давно был сделан выбор, и ты должен следовать ему до конца.

— Да, — медленно кивнула Луна. — Да, Драко… Ты ведь понимаешь, что это просто трусость?

Драко на миг отвел глаза.

— Что угодно, мне плевать. А тебе… ты просто запомни, Лавгуд… Ты вот связалась с Поттером и его дружками, из-за вас моего отца засадили в Азкабан, а потом все это началось. Но это неважно — оно бы все равно рано или поздно началось, хотя я не ожидал, что это случится вот так… В общем просто запомни — постарайся не попадаться мне на пути, хорошо? Я буду тем, кто я есть. Никакой пощады и помощи. Я все делаю только для себя и для родителей, — он нахмурился, увидев ее слабую улыбку. — Лавгуд, запомни… ну как-нибудь… по-другому я тебе сказать это не могу, а момента больше не представится.

— Obliviate?

— Да, — Драко поднял палочку.

— Это нечестно, — серьезно сказала Луна и, сев на кровати, подтянула к себе ночную рубашку.

— Здесь о честности вообще разговора не идет, — Драко скривил губы.

— Подожди, — Луна подняла ладонь, — я имела в виду другое. Ну вот что… я хочу сказать, что эта ночь с первого же момента, как я увидела тебя идущим по коридору до нынешнего утра была самой прекрасной в моей жизни. Но я ее забуду. А для тебя, чем стала эта ночь?

— Тем же самым, — тихо ответил Драко, не сдвигая палочку ни на дюйм. — Прекрасным безумием.

Он смотрел в ее огромные серебристые глаза и почти сожалел, что вот сейчас все это закончится и никогда не возвратится… почти.
Все же быть собой намного лучше. Лунное безумие пугает.

— Ты ведь не расскажешь мне, почему плакал? — внезапно спросила Луна.

Крохотное сожаление бесследно исчезло, сменившись раздражением.

— По-моему, мы это уже обсуждали, — он направил палочку в лицо Луны. — Obli…

— Нечестно, что ты будешь помнить о своей самой прекрасной ночи, а я нет, — скороговоркой прошептала Луна.

— Что? Obliviate!

— Obliviate! — заклятие Луны вылетело из палочки, лежащей в ее скомканной ночной рубашке.

Два луча пролетели мимо друг друга и поразили каждый свою цель. Драко медленно упал на пол, потеряв сознание, а Луна навзничь опрокинулась на простыни.

Она первой пришла в себя. С удивлением оглядев пустую комнату, затем, с еще большим удивлением осознав, что обнажена, Луна посмотрела в окно и вспомнила, что сегодня первым уроком Защита от Темных Искусств.

Недолго думая, Луна решила, что во время ночной прогулки, она набрела на Выручай-Комнату, и та обернулась для нее спальней. Луна подумала о школьной форме и довольно посмотрела на появившийся прямо перед кроватью стул, на спинке которого висела форма, мантия и синий галстук. Одевшись, девушка обулась в школьные ботинки, стоявшие тут же, под стулом, схватила с кровати палочку и поспешила к двери из Выручай-Комнаты.

О том, что она не помнит, как оказалась на восьмом этаже, не помнит, как три раза прошлась напротив гобелена с троллями в пачках (ведь она должна была так пройтись, чтобы Выручай-комната открылась?), не понимает, что она вообще делала в коридоре ночью, Луна мудро решила не задумываться. В мире столько необычного, разве удивительно, что с ней происходят странные вещи?
Нисколько не удивительно.

***
Драко мрачно оглядел Выручай-Комнату, этот склад некогда тщательно припрятанных, а теперь никому не нужных вещей — просто город с улицами из завалов всякой рухляди. Дожили… он уже ночует здесь. Брезгливо отряхивая мантию — ну надо же уснул прямо на полу, как домовик какой-нибудь! — он быстро пошел по этим импровизированным улицам к выходу из Выручай-Комнаты. Был бы хоть какой прок, если бы он нашел здесь что-либо ценное… что-то вроде бонуса, а то только и знай, как ломать голову с этим шкафом.

А вот и он.

Драко с отвращением оглядел огромный уродливый шкаф. Нет, точно, когда он закончит работу, сделает все до конца, он эту дрянь заново разломает и заставит Кребба или, скажем, Гойла его чинить. Просто так, чтобы знали, каково Драко было. Мозгов нет, а все туда же — только и делают, что с недовольными мордами приказы, как попало, выполняют. Достало все. Драко пинком открыл дверь Выручай-Комнаты, вышел и захлопнул ее за собой.

А что достало? Всегда всего добивался, и на этот раз добьется. Он справится со всем. Всегда справлялся.

Драко выпрямился, гордо вскинул подбородок и размашисто зашагал прочь в своей всегдашней уверенности, что весь мир у его ног, а желаемое можно получить, лишь протянув руку.
Всегда так было и так будет.

@темы: законченный, Драко Малфой/Луна Лавгуд, мини, фанфик, G, PG, PG-13, романс

---

[Rasta Monstas]

Название: Немного везения
Автор:  mingus
Бета:  Флёр~
Персонажи (Пейринг): Симус Финниган/Ромильда Вейн
Рейтинг: PG-13
Жанр: общий; недороманс
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Симусу хронически не везет, а Ромильда проводит социологический опрос.
Предупреждения: ООС, как водится

От автора: написано для Флёр, ей же и посвящается.

читать дальше? Точно?

[1]

Симуса нельзя назвать везунчиком.

Первый шрам полукружьем лег на мизинец левой ноги, когда ему было шесть с половиной лет. Нужно иметь особый талант, чтобы сломать палец, прыгнув через три ступеньки с крыльца магазинчика, куда мать зашла купить летучего пороха.

У Симуса все колени в крошечных белых оспинках: наверное, если собрать всю кровь, что за все эти годы оставалась на скользких мостовых, острых камнях и свежевымытых половицах, можно будет запросто наполнить пивную кружку.

Дважды Симус нечаянно устраивал пожар на кухне, трижды – в детской, ничего не поделаешь – стихийная магия и все такое. Глупо было надеяться на то, что с покупкой волшебной палочки что-то изменится, однако Симус все равно надеялся. Дин поначалу даже пытался вести счет тому, сколько раз его друг опалил себе брови с момента поступления в Хогвартс, однако бросил это неблагодарное занятие уже через семестр.

Но самым богатым на «урожай» был седьмой год в Хогвартсе. Симусу до сих пор иногда снится, как в запястья вгрызаются поеденные ржавчиной кандалы, и Алекто Кэрроу почти ласково проводит по его шее своим желтым заскорузлым ногтем, прежде чем прошептать то самое волшебное слово.

Какая-то редкостная скотина сказала, что если не везет в чем-то одном, то удача обязательно попрет в чем-нибудь другом. Не бабы, так плюй-камни, не плюй-камни, так карьера, а если уж и с продвижением по службе все уныло, так значит у тебя обязательно есть самая прекрасная в мире коллекция пробочек от сливочного пива, увидев которую во сне, сам Мерлин перевернется в гробу четыре с половиной раза.

Как же.

Окончив Хогвартс, Симус полгода провел дома, по самую маковку окунувшись в омут безделья. По выходным они с матерью выпивали по стаканчику огневиски из старых запасов, за упокой чьей-нибудь знакомой души. Полгода вялых поминок, впору свихнуться, неудивительно, что как-то субботним вечером мать сказала ему:

- Ты собираешься искать работу?

А чего ее искать, ответил Симус, взял газету, открыл на странице объявлений и ткнул пальцем в первое попавшееся. Вот, мам, гляди, твой сын, так его растак, герой войны, теперь без пяти минут старший помощник младшего целителя.

- И что это значит? – спросила мать, зажала двумя пальцами нос и опрокинула в себя еще порцию виски.

Это значит, что он будет выносить утки из-под лежачих бедолаг в больнице Святого Старины Мунго, ма, пояснил Симус и поцеловал мать в щеку.

Через пару недель он снял халупу на углу Косого и Лютного переулков. Стены были обклеены обоями в коричневые маки, ножки кровати пришлось поставить в миски с водой, чтобы какая-нибудь членистоногая тварь не приползла погреться у него на груди, а по ночам в единственное окно бил свет фонаря, потому что штор тоже не было. Впрочем, такой роскоши как кухонного стола, шкафа и ковровых дрожек у Симуса тоже не водилось, и ему от этого было не горячо и не холодно. Зато табуреток было целых четыре штуки.

- Почему четыре? – спросил Дин недоуменно, когда Симус пригласил его на новоселье.

- Если хочешь, я могу стащить пятую из больничного коридора, - предложил Симус. – Или наоборот, унести туда одну свою.

- Да нет, четыре табуретки – это то, что надо, в самый раз, - поспешно сказал Дин, обводя взглядом полную света комнату. – У тебя тут все такое…

- Коричневое, - подсказал Симус.

- Да. Скучно.

- Ты мог бы нарисовать на этой стене огромный трилистник, - воодушевленно произнес Симус, развалившись на двух табуретах сразу – не пропадать же добру.

И Дин нарисовал трилистник поверх выцветших маков. Он рисовал и приговаривал: приятель, ну что за унизительная у тебя работа, ты же всего-навсего сраный уборщик больничных уток, а мог бы, мог бы, да много чего мог бы, я уверен, ты же герой, и подумаешь, что у тебя в аттестате в основном одни «У», да кто вообще смотрит на эти бумажки. Давай, выбрось ты эти утки, у меня есть знакомый, так ему нужен официант, не забегаловка какая-нибудь, прилично все…

Официант в приличной забегаловке (осколки разбитой кружки в ладони), консультант в зоомагазине (располосованное книзлем бедро), испытатель новой тормозной системы для профессиональных метел (еще один шрам над бровью), помощник повара в «Дырявом котле» (обожженый нос), кто больше, делайте ваши ставки, господа. Симус всякий раз успевал уволиться до того, как уволят его: это приходил Дин, каждый раз в новых брюках, и соблазнял новой работенкой, уж в этот-то раз точно у тебя все получится, Симус!

Но прошло больше двух лет, а Симус так и не обзавелся шторами.


…С девушками все тоже пошло наперекосяк с самого начала.

На Святочный Бал Симус пошел с Лавандой Браун. Она облизала его под первой же попавшейся омелой и ужасно оскорбилась, когда он попытался положить ладонь ей на грудь, чтобы хоть как-то компенсировать полученный моральный ущерб.

На старших курсах ему нравилась Джинни Уизли, но нравилась как-то вяло, ему просто приятно было на нее смотреть, да и кто в ту пору не заглядывался не нее? Поэтому их дружба с Дином ничуть не пострадала.

Потом была Демельза Роббинс, маленькая и серьезная, они обжимались по углам и таскали друг для друга пирожные с кухни, Демельза была довольно-таки смелая для своих лет, но у Симуса пропадала всякая потенция при мысли о том, что делают с педофилами в лишившемся дементоров Азкабане.

Апофеозом абсурдности всего, что с ним вообще могло случиться при его везении, стала Ромильда Вейн.

[2]

- Добрый вечер, наша компания проводит социологический опрос, не затруднит ли вас ответить на несколько вопросов?

- Валяйте, - пожал он плечами и подтянул спадающие джинсы: Симус сильно похудел с тех давних пор, как они были куплены.

- Могу я войти? – девица смерила его умеренно заинтересованным взглядом. Хорошенькая. И, наверное, глупая.

- Можете, - сказал Симус, пропуская ее в квартирку. Она прошла в комнату, неуверенно покачиваясь на чересчур высоких и тонких каблуках, и уселась сразу на два табурета, как только сумела, с такой тощей попой?

- Чаю? – решил покорчить из себя галантное нечто Симус. – Кофе?

- Что сам будешь, - отмахнулась девица, доставая из портфеля объемистый свиток, а из нагрудного кармана – маггловскую ручку, которые в последнее время вошли в моду среди студентов и, соответственно, только-только выпустившихся.

Симус снова пожал плечами: значит, не очень сливочное пиво. Где-то они встречались. Хоть бы не в Мунго. Сложно видеть женщину в том, из-под кого вытаскивал полную утку.

- Итак, ваше имя, возраст, должность, бла-бла-бла, это вот здесь напиши сам, так полагается. И не дыши мне в ухо, спасибо. Ты не смотри на меня так, это временная работа, я не собираюсь еще месяц по чужим домам бегать.

- Ты говоришь это посудомойщику, какое мне дело до твоих карьерных перспектив?

- Теперь сам опрос. Знаете ли вы о том, каким действием обладают приворотные зелья?

- Теоретически – да.

- Готовили ли вы сами когда-нибудь?

- Нет.

- Покупали?

- Нет.

- Планируете?

- Нет.

- Подвергались ли вы когда-нибудь действию приворотного зелья?

- Нет.

- А ваши знакомые?

- Нет. Хотя стоп, да! – вспомнил Симус. – Когда я учился в Хогвартсе, мой однокурсник по ошибке съел конфеты, напичканные перестоявшим зельем. При чем даже не он был целью.

- А кто же? – деланно равнодушным тоном поинтересовалась гостья.

- Гарри Поттер, - ухмыльнулся Симус, - а тебя я узнал. Подходящую сферу для работы выбрала, что тут скажешь.

- Пошел ты, - вспыхнула Ромильда Вейн, абы как запихала в портфель свои бумажки и, слегка пошатываясь на страшно тонких и высоких каблуках, неторопливо покинула его халупу.

*

Опять опрос что ли социологический, удивился Симус, открывая дверь.

- Нет. Я забыла у тебя свою любимую ручку.

Ну, раз любимую, то это в корне меняет дело, тогда, конечно, проходи, располагайся и все такое прочее, ну ты знаешь, не первый раз в гостях.

- Штаны подтяни, - бросила Ромильда, опускаясь на два табурета сразу.

И чего она расселась, спросил Симус тоскливо, ему что, еще и дурацкую ручку за нее искать, у него и так вон штаны спадают, и денег нет, и не предвидится.

- Я соврала. Я не забывала у тебя ручку, я не для того пришла.

Три «я» в одном предложении, сказал Симус, это явно неспроста, тебе надо бы поработать над собой, а то никто замуж не возьмет, останешься старой девой с тощим задом, это ли не величайшая трагедия последнего десятилетия?

- Ты мне понравился, - как от зубной боли поморщилась Ромильда. – Очень. Не бойся, я не принесла никаких конфет, приворотного зелья тебе бояться не стоит.

Еще бы я боялся чего, возмутился Симус, садясь на два оставшихся табурета сразу.

- Слышишь меня вообще, ты, ирландская задница?

Слышит он, прекрасно слышит. Ну, понравился, с кем ни бывает, ты главное не волнуйся, дыши глубже, пей витамины и все пройдет.

Ромильда скривилась и поплотней запахнула мантию.

- Я еще приду, - пригрозила она, прежде чем хлопнуть дверью.

И сдержала слово.

Она приходила чуть ли не каждый вечер.
Симусу пришлось вбить в стену у входной двери пару гвоздей: ей не на что было вешать теплую мантию.
Симусу пришлось обзавестись радиоприемником: музыка нравилась ей сильней, чем он.
Симусу пришлось бриться каждый вечер.
Симусу пришлось перерыть хренову кучу справочников ведения домашнего хозяйства, чтобы найти заклинание против паразитов: ей не нравился звук, с которым миски с водой под разболтанными ножками кровати елозили по полу.
Симус думает, что ему повезло с его невезением: она губами пересчитала все его шрамы.

- Знаешь, что самое отвратное? – сказала Ромильда, как-то вдруг оставшись насовсем. Это такое правильное насовсем, которое можно будет прекратить при желании.

Нет, Симус не знает, ему все равно, он хочет уткнуться носом ей в спину между лопаток и уснуть наконец, ему ведь, мать вашу, завтра на работу, мешать коктейли для порядочных волшебников, а потом еще махать палочкой как чертовой крестной фее, надраивая полы.

- Когда мы говорим, ты говоришь о себе, а я – о себе. А надо, чтобы я говорила о тебе, а ты – обо мне, - сказала Ромильда, зябко поведя плечами, - у тебя холодный нос, отодвинься, мне неудобно.

Спокойной ночи, дорогая, спокойной ночи и замолчи, я ведь так устал и хочу спать. И, в конце-то концов, когда ты уже привезешь сюда свои вещи?

fin

@темы: Симус Финниган, законченный, мини, фанфик, G, PG, PG-13, Ромильда Вейн, романс

---

[Rasta Monstas]

Название: Не твоё время
Глава № 1-2
Автор:  mingus
Бета: отсутствует как класс
Персонажи (Пейринг): Гарри Поттер/ Джинни Уизли, Сириус Блэк, массовка Уизли
Рейтинг: PG
Жанр: общий
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Джинни и Сириус повадились вести задушевные беседы. Гарри смущается, но не уходит. И все было бы очень грустно, если бы не было так странно.
Предупреждения: OOC Гарри

читать дальше?

1. Не твоё место


- Мистер Блэк… Сириус, можно?

Какое-то бесчувственное создание скребется в дверь, требуя, чтобы его впустили. Неужели Сириус невнятно сказал, что никого не хочет видеть?

Он хочет сидеть в этом обшарпанном кресле и медленно напиваться. Иначе просто не получится заснуть.

- Нельзя, - он делает еще один глоток.

- Это же я, Сириус, - бесчувственное создание настойчиво. Оно сердито дергает дверную ручку. – Открой.

- Иди отсюда, мелкая, - беззлобно отзывается Сириус и на всякий случай прячет бутылку на подоконнике, за тяжелой портьерой.

- Сириус! – гневно пищит создание. – Впусти меня! Или я сама войду…

- Ну-ну, - смеется он. Дверь заперта на простое заклятие, но для защиты от несовершеннолетних наглых шмакодявок, которым запрещено колдовать на каникулах, и этого достаточно. Ведь так?

Бесчувственное создание что-то бормочет и беспрепятственно заходит в его спальню, одновременно засовывая палочку в задний карман выцветших джинсов. Садится в кресло напротив, поджав под себя тонкие, как у жеребенка, ноги.

- Мисс, вы вообще в курсе, что за такие вещи можно вылететь из школы? – подмигивает Сириус.

- Тебе не идет быть моралистом, - фыркает Джинни Уизли и обводит комнату внимательным взглядом. – Куда спрятал?

- Что спрятал? – Сириуса забавляет абсурдность привычной уже ситуации: рыжая малолетка вломилась в спальню хорошо принявшего на грудь беглого недопреступника, чтобы прочитать тому пару-тройку нотаций.

За это лето он даже полюбил слушать, как младшая Уизли наивно и безуспешно пытается наставить его на «путь истинный». Получались очаровательные и болезненные беседы…

- Выпивку, - резко говорит Джинни. – Я не могу сказать, что знаю тебя, Сириус… по правде говоря, я тебя совсем не знаю. Но я прекрасно вижу, когда ты хочешь напиться.

- Молодец, умная девочка, - пожимает плечами Сириус. – Что я тебе еще могу сказать?

- Зачем ты пьешь? Кроме того, что вынужден сидеть в этом доме?

- Кроме того, что я не делаю ничего стоящего, а меня убеждают в том, что так и надо? Кроме того, что я вернулся в дом, в который поклялся не возвращаться никогда? Кроме того, что дементоры хоть и не выпили, но основательно погрызли и исслюнявили мою душу? – тихо и яростно говорит Сириус, сильно наклоняясь вперед.

- Да, кроме этого всего, - Джинни не отводит взгляда.

- Чтобы спать без снов, детка, - Сириус поднимается с этого уродливого темно-зеленого кресла, берет бутылку с подоконника. Смотрит на Джинни через толщу стекла и бордового огневиски.

- В смысле, без кошмаров? – она недовольно косится на пузатую бутылку в его руке.

- Мне никогда не снятся кошмары, Джинни, - Сириус, запрокинув голову, разом выпивает четверть оставшегося огневиски. Она заворожено смотрит, как под синеватой тонкой кожей ходит кадык. Сириус глубоко вдыхает и продолжает чуть севшим голосом: - Я говорю про обычные сны.

- И… кто снится тебе, Сириус? – она чувствует, что не стоит задавать этот вопрос, но не может удержаться.

- Иди ты спать, Джинни Уизли, - грубо отвечает Сириус, театрально простирая руку к выходу.

Джинни послушно встает с кресла, неторопливо идет к двери. Вроде бы даже не обиделась. Странно. Обычно все их разговоры заканчиваются тем, что он обижает ее, забыв, что перед ним ребенок. Сообразительный, своевольный – но ребенок…

- Иди ты, Сириус Блэк, - говорит она и так хлопает дверью на прощанье, что просыпается портрет его мамаши, и весь дом наполняется истошными воплями. Надо бы напрячь Римуса, пусть придумает, как заткнуть старуху, хоть ненадолго, сил уже никаких не осталось.

… все-таки обиделась.


* * *


- Джинни!

Нет, только не это. Пожалуйста, нет.

- Джи-инни-и!..

Мерлин, ну что еще?! Время – двенадцатый час. Всё! Никакой работы на сегодня!

- Джинни Уизли!

Чего она так орет? Хочет разбудить миссис Блэк?... Ах, да, Люпин навесил на нее временное заглушающее заклятие. Так что сегодня ее мать может вопить сколько вздумается, а Тонкс может ронять троллью ногу хоть каждые пять минут…

Джинни выскочила из спальни и, перегнувшись через перила, яростно завопила в ответ:

- Ну чего, мам?!

- Подойди ко мне!

Джинни с неохотой спустилась на кухню. Мама, сидя у плиты, вязала что-то, пока не поддающееся классификации. В раковине уныло громыхала моющаяся посуда.

- Ну? – страдальчески выдавила Джинни.

- Возьми в бельевом шкафу комплект… - начала мама.

- Почему всегда я?

- … и застели кровать в угловой спальне на третьем этаже.

- Это кого же мы ждем на ночь глядя? – поинтересовалась Джинни.

- Вовсе не на ночь глядя! – сердито отозвалась мама. - Твой отец сказал, что Гарри приедет на днях. Мы не знаем, когда точно, но лучше приготовить комнату заранее…

- Гарри? – переспросила Джинни. В животе будто перевернулось что-то холодное и склизское. – Гарри приезжает?

- Да, Гарри! – несколько раздраженно повторила мама. – Давай, сделай, что я просила, и ложись спать, хорошо?



Какой идиот засунул в шкаф непросохшее белье?...

- Не буду же я стелить мокрые простыни, верно? – вполголоса сказала Джинни и достала волшебную палочку. – Немножо магии. Совсем чуть-чуть, чтобы высушить постельное белье для героя магического мира… - она нервно хихикнула. – Чтоб ему…

Джинни направила струю горячего воздуха на злосчастную простыню. Немного кружилась голова – может быть, из-за постоянного недосыпа и усталости, может быть, из-за того, что она уже неделю не выходила на улицу… а может быть, из-за этой дурацкой новости о скором прибытии этого дурацкого Поттера…

Как ее вообще угораздило так к нему привязаться? Почему так получилось?

Ха, вопрос из серии «почему я – это я?». Никто не даст толкового ответа.

Ну и ладно. Ну и пусть! Джинни расправила высушенную простынь и стала запихивать в тесноватую наволочку пышную пуховую подушку. Она теперь почти взрослая и умеет держать себя в руках. Она больше не позволит себе краснеть и мямлить в его присутствии. Она будет собой.

Ну или хотя бы попытается…

* * *

- Джинни, детка, вымой пол на кухне. Было собрание, и там так наследили…

- А… Гарри еще не приехал? – не глядя на маму, спросила Джинни.

- Нет, милая, пока нет. Тряпку и ведро возьми в чулане… Постой-ка! Дай сюда волшебную палочку. Закончишь – верну.


О Мерлин… Такое впечатление, будто в кухне проходил не очередной сбор Ордена, а брачные пляски садовых гномов. Весь пол в подсыхающей уличной грязи. Сволочи, вот они кто. Мало того, что не пускают их на собрания, так еще и вылизывай за ними…

Джинни глубоко вдохнула, закатала рукава и тоскливо покосилась на сальную тряпку. В прошлой жизни она явно была чьими-то рейтузами.

- Э… Джинни, ты одна? – кто посмел оторвать ее от созерцания фамильных рейтузов семейства Блэков?

- Да, пап. А что?

Отец в нерешительности стоял на пороге и, вытянув шею, разглядывал кухню.

- Мамы здесь нет?

- Нет, она наверху. Позвать? – со смешком предложила Джинни.

- Не надо! – поспешно отказался отец и устало опустился на табурет. Опасливо покосившись на дверь, он достал из портфеля пару коробочек самого что ни на есть маггловского вида. – Мама ведь не будет подозревать тебя, верно?

- Что это? – Джинни повертела в пальцах контрабанду, - что за… пластыри?

- О, презанятная штуковина. Не знаю, для чего именно она нужна, но магглы этим как-то лечатся… Спрячь, милая. Я вечером у тебя заберу.

Джинни с усмешкой запихала пластыри в карман. Мама действительно никогда не обыскивала ее, и отец с близнецами прекрасно были об этом осведомлены. Собственно, если бы не Джинни, Артуру никогда не удалось бы протащить бы в Нору такое количество штепселей и батареек. И, если бы не Джинни, экспериментальную партию Забастовочных завтраков и Удлинителей Ушей постигла бы весьма печальная участь…

- Па-ап… А в благодарность ты не мог бы тут быстренько прибрать? Одно маленькое заклинание, а?


* * *

В этом старом доме очень тонкие стены.

Джинни стояла посреди темной просторной комнаты. Воздух затхлый и тяжелый. Ночью Джинни просыпалась каждый час – ей все мерещилось, будто у нее на груди сидит гном, только что нажравшийся дождевых червей. Сидит и стрательно дышит ей в лицо…

Джинни стояла, не двигаясь, почти не дыша, и слушала.

Прямо над ней – спальня Рона. А Блэки этот дом словно специально строили с максимальными удобствами для внутрисемейного шпионажа. Джинни отсюда даже слышно, как мама что-то напевает, моя посуду. Как в комнате Фреда и Джорджа подозрительно булькает очередное варево. Как по коридору крадется Кикимер, бормоча себе под нос нескончаемые ругательства. И уж тем более не составляет труда услышать, как шестью футами выше жалуется на жизнь один из ее старших братьев.

- Она невыносима. То есть, я хочу сказать, она и раньше частенько бывала невыносима, но сегодня она особенно невыносима!

А нет, не на жизнь. На маму или на Гермиону…

- «Я уверена, что за лето ты не брал в руки ни одной книги! Спортивные журналы не в счет!» - передразнил Рон. – Ей что, приятно выставлять меня перед всеми неполноценным идиотом?

На Гермиону. Точно на Гермиону.

- А ты бы хотел, чтобы она тебя выставила идиотом полноценным? – фыркнул Гарри. Он приехал позавчера. – Брось, Рон. Ты тоже частенько не слишком-то с ней любезен.

- Девчонки… Знаешь, Гарри, они как будто другая раса. У них как-то не так устроены мозги. Даже у нашей Гермионы.

- Я тебе открою страшную тайну, Рон… ты будешь потрясен, но, уверен, ты сможешь с этим справиться! – давясь от смеха, сообщил Гарри. – У них не только мозги «как-то не так» устроены!

Радостный гогот. Великолепнейший дуэт. У Гарри сегодня просто образцово хорошее настроение. Довольно странно, если учитывать очередную мерзкую статью в сегодняшнем «Пророке» и скорое слушание в министерстве.

А ведь смеется. Сильный.

Джинни села на кровать, устало уткнулась лбом в высокую кованую спинку в виде клубка переплетающихся змей… Тут везде змеи. Даже на бачке унитаза ненавязчивый такой барельеф.

- Вот, к примеру, твоя Чжоу, - отсмеявшись, продолжил Рон. – Вернемся мы в Хогвартс – и что ты с ней намерен делать? Ты же что-то собираешься делать?

Джинни затаила дыхание в ожидании ответа. Стиснула пальцами край темно-зеленого покрывала.

- Я не хочу говорить об этом, - сдавленно ответил Гарри.

Молчание. Сердитый скрип половиц: это Рон подошел к окну. Джинни точно знала, что Рон: у Гарри поступь мягче, осторожней. Идеальна для ночных прогулок по школьным коридорам… Братец же всегда ходил так, будто заодно давил пауков. Пятками.

Два оглушающих хлопка, один за другим. По обе стороны от Джинни на кровать плюхнулись Фред с Джорджем. Мерлин, когда они уже перестанут трансгрессировать в доме?..

- Эй, Джинн, проснись!

- Ты как амеба, сестренка.

- Что здесь торчишь в унылом одиночестве…

- … будто тебе все тридцать, и ты до сих пор не замужем?

Джинни, изо всех сил стараясь не улыбаться, смерила строгим взглядом две идентичные друг другу веснушчатые физиономии.

- Вы ведь не просто так почтили меня своим визитом, верно?

Джордж картинно схватился за сердце:

- Ты слышал, Фред? Она оскорбила нас! Она посмела преположить, будто мы не можем просто прийти поболтать с малышкой Джинни! Что нами движет лишь корысть!

- Это чудовищно, Джордж, - Фред закрыл лицо руками, - это просто ужасно. Мое сердце разбито, Джин, ты больше не сестра нам… так что отдавай обратно Кровопролитные конфеты. Попробуем их модифицировать.

- Я так и знала, - засмеялась Джинни и полезла под кровать. – Держите. Банк «Джинни Уизли» благодарит вас за оказанное доверие. Вы – наши любимые постоянные клиенты, - объявила она, протягивая братьям чуть запылившуюся коробку.

- Спасибо, Джин, - Фред любовно прижал коробку к груди. – Кстати, мама просила передать, чтобы ты пока не пользовалась ванной в конце коридора, там обнаружилась какая-то кусачая живность, а разбираться с ней уже ни у кого нет сил.

- Хорошенькое дело! – возмутилась Джинни, - И что мне прикажете делать?

- Мерлин, нашла проблему, - закатил глаза Джордж, - можно подумать, одна ванная на весь дом. Поднимись на этаж выше, и все дела.

- Ладно… - пробурчала Джинни, - спокойной ночи.

- И тебе, - в унисон откликнулись близнецы и исчезли.





/я извиняюсь за банальный ход «ах, забыла запереть дверь», но очень уж хотелось немного похулиганить. В конце концов, я позволила себе не больше, чем Роулинг в четвертой книге…
Так что в этой главе есть обнаженка, однако рейтинг по-прежнему PG/


2. Не твоё время

Джинни не боялась темных коридоров.

Зажав под мышкой свернутое полотенце, она медленно шла мимо спален третьего этажа к последней ванной в этом доме, которую еще не загадила волшебная нечисть, и старалась не наступать на особо скрипучие половицы.

Два часа ночи. Все уже спали, или делали вид – во всяком случае, из комнат не доносилось ни звука. Джинни осторожно повернула бронзовую дверную ручку и вошла в ванную.

Из-за огромной, пошлой ваннообразной бадьи на изогнутых ножках здесь было очень тесно. Этажерка, заставленная множеством разнообразных флаконов и бутыльков, к которым явно не прикасались уже несколько лет, пара шкафчиков, огромное потемневшее зеркало, просто прислоненное к стене, пыльный напольный канделябр – и вот для Джинни уже не нашлось места. Потянувшись к кранам, она больно ударилась локтем о край зеркала, а рукавом смахнула какую-то жестянку с этажерки. Та, грохоча, прокатилась по плиточному полу и скрылась под ванной-бадьей.

- Черт с ней, - махнула рукой Джинни (чуть не уронив при этом еще и пафосную мыльницу из черепашьего панциря) и до упора отвернула кран с горячей водой. Вот так и почувствуешь себя в шкуре Тонкс… Может быть, ей просто тесно в этом мире, оттого она все и роняет?..

Джинни было неуютно в этом доме, и особенно – в этой маленькой, но роскошно обставленной ванной. Только лепнина под потолком (уже, впрочем, порядком обвалившаяся) чего стоила… Обветшавшая роскошь дома Блэков – после простоты и пестроты Норы. Странно, непривычно, диковинно и куча других синонимов. Если бы здесь не было её семьи, а был только со вкусом хандрящий Сириус, она задохнулась бы.

Зеркало вскоре заволокло паром, и Джинни провела по стеклу ладонью. Невысокая, еще по-детски угловатая фигура, выступающие ключицы, тонкая прозрачная кожа в коричневых пятнышках. Джинни поморщилась и вслух сказала:

- Это не веснушки. Это родовое проклятье, - Джинни показала своему отражению язык, оно бессовестно ответило тем же.

Ванна-бадья, которая, как подозревала Джинни, была рассчитана на двоих (холодные и чопорные Блэки, ага…Откуда-то ведь Сириус все равно взялся?), вскоре наполнилась. Она щедро плеснула пены, скрутила волосы, разделась и забралась в бадью, стенки которой были выше, чем у обычной ванны, отчего над бортиком торчала только макушка Джинни.

- Как же я устала, - прошептала она и сдула лезущую в нос пену. - Ломовая деревенская лошадка – вот я кто. И больше ничего мне не светит… И вообще, мисс Уизли, что у вас за манера появилась – сама с собой разговариваете уже третий день.

- Это от нервов.

- Неужели?

- Да-да, от нервов. Три дня назад мама сказала, что скоро приедет Гарри. Он приехал. Вот я и…

- Это не повод сходить с ума.

- Да сейчас что угодно может стать поводом…

Джинни поморщилась. Хорошо, что никто ее сейчас не слышал. Глупо… Да она себя так и чувствует – глупо и неловко. Пусть Гермиона и шепчет ей ободряюще «Молодец, молодец, Джинни! Все правильно, ты все делаешь правильно…», но Джинни на самом-то деле понимает, что ни черта тут правильного нет. Правильно – это когда ты в Норе, и только начало лета, и о Гарри думаешь примерно так же, как о школе: редко и недолго, и понимаешь, что до этой мороки еще целая маленькая вечность. А видеть его каждый день в школьных коридорах, в общей гостиной – с твоим братом и твоей подругой! – это неправильно. Жить с ним под одной протекающей крышей, вместе травить докси, а за ужином сидеть напротив него и говорить, что тебе вовсе не трудно передать картофель – это тоже неправильно.

-Урод, - буркнула Джинни и стала строить из пены башню. Получалась пока только модель праздничной прически тетушки Мюриэль. – Тощий лохматый очкарик. Что мне за дело до лохматых тощих очкариков?

…а дальше было как во сне. Такие сны хоть раз, но снились всем девочкам: стыдные, неприятные и волнующие. Такие, что поутру долго не решаешься открыть глаза и судорожно сжимаешь колени; и простыни, горячие от испарины…

Тонко и жалобно скрипнув, открылась дверь, и вошел Гарри. Джинни он пока не заметил: она съежилась, прижав колени к груди и обняв их руками; вжала голову в плечи так, что теперь и макушки из-за края бадьи было не видать.

Как? Мерлин, как можно было забыть запереть дверь? Дура, ну надо же, какая она ду-ура…

Гарри, ругаясь себе под нос, принялся шарить по настенным шкафчикам, бормоча:

- Черт, ну где же?... Во всем доме ни одного бинта…

Джинни кашлянула.

Никакого эффекта.

- Э-э, Гарри? Ты не мог бы выйти? – чувствуя, как по спине прокатываются волны стыдливого жара, выдавила Джинни, еще крепче обхватывая себя руками.

Гарри выронил склянку, которую за секунду до этого взял с полки, и резко повернулся к ней. Смешно вытянув шею, он заглянул в бадью и тут же отшатнулся, словно увидел не Джинни, а, по меньшей мере, соплохвоста.

- Извини, я не знал… - сипло сказал он. – Было не заперто…

- Гарри, выйди! – с нажимом повторила Джинни, зажмурившись. Вышло пискляво и, видимо, не очень убедительно: иначе, почему это Гарри все еще здесь?

- Джинни, у тебя случайно нет йода? Или там бинтов… - несколько удивленно, явно поражаясь самому себе, сказал Гарри.

- Чего нет, прости? – Джинни недоуменно покосилась на Гарри, который сейчас мог бы посоревноваться цветом лица со всеми нелюбимыми свитерами Рона, вместе взятыми.

- Ну, я руку порезал, а кровь никак не перестает идти… Вот, смотри, - и с этими словами Гарри, нагло усевшись на бортик бадьи, показал опешившей Джинни глубокую царапину на ладони. С его пальцев сорвалась и упала в горячую воду пара капель крови.

- На двери мои джинсы висят… - наконец выдавила Джинни, которая сейчас дорого бы отдала за то, чтобы оказаться в другом, каком угодно месте, но одетой, – В левом заднем кармане пластыри. Думаю, они для этого подойдут… Только не забудь потом папе рассказать, как они работают, а то он никому покоя не даст…

- Спасибо! – просиял Гарри и вскочил с бортика. Неловко орудуя левой, здоровой рукой, выудил из кармана её джинс коробочку, потом долго не мог справиться с индивидуальной оберткой (Джинни злорадно наблюдала за его мучениями, и не думая предложить помощь). Наконец, все необходимые манипуляции были проделаны, и Гарри уже взялся было за дверную ручку…

- У тебя веснушки даже на коленках, - с лицом человека, открывшего новый континент, сообщил Гарри, снова повернувшись к ней, - и на плечах тоже…

- И что? – а Джинни наивно думала, что сильней краснеть уже некуда…

- Красиво, - пожал плечами Гарри и вышел наконец-таки из ванной.

Джинни со стоном скрылась под водой с головой.


* * *

- Джинни, милая, не спишь? – папа всегда так: сначала войдет в комнату, а только потом уже постучится. Причем постучится с наружной стороны двери, высунув для этого руку обратно в коридор.

- Сплю! – возразила Джинни, садясь в постели. – Не видишь: сплю. А то, что я с тобой разговариваю, так это мне на самом деле снится, пап, все нормально.

- Извини, - папа подошел к кровати, навис над Джинни, как вопросительный знак: длинный, худой, тонконосый. – Мама не забрала?

- Нет, конечно, - Джинни протянула отцу злополучные пластыри, - только там одного не хватает: Гарри позаимствовал. Сказал, что штепселем вернет, - Джинни с отстраненным удивлением отметила эту обычно не свойственную ей мстительность.

- Это же просто замечательно! – воодушевился отец. Он наклонился и неуклюже клюнул ее в щеку сухим поцелуем. – Спи, уже очень поздно… Спасибо, родная.

- Обращайся, - Джинни рухнула на подушку и натянула одеяло до самых глаз.

Однако папа не торопился уходить. Похоже, на него напала охота поболтать – верный признак того, что на сегодняшнем собрании планирование стратегии Ордена велось в приятной компании бутылочки огневиски – так всегда бывало, если не приходили ни Дамблдор, ни Хмури.

И вот папа уже присел на край ее кровати, поерзал, устраиваясь поудобней. Джинни демонстративно отвернулась: она терпеть не могла, когда отец был подшофе, даже чуть-чуть, хоть это и случалось раз в полгода от силы…

- Не в то время ты родилась, милая. Не в то время, - вздохнул папа и легонько погладил ее по волосам, еще влажным после ванной. – Да и не в том месте, наверное. Тебе бы учиться в довоенном Хогвартсе, еще когда классы мальчиков и девочек раздельными были. Была бы там атаманшей среди девчонок, головной болью всех учителей, сбегала бы на свидания после отбоя, головы кружила…

- Ты что болтаешь, пап, - поморщилась Джинни. Ей было странно неловко это слышать, - иди спать, а? Пожалуйста…

- …дед твой, когда Хогвартс заканчивал, последние годы было раздельное обучение. На какие только хитрости студенты не шли, чтобы ночных дежурных обдурить! Дезиллюминационное заклятие не освоишь – не видать тебе девчонок посреди недели, как будущего в шаре предсказаний. Твой дед, например, однажды взял…

- Пап! – повысила голос Джинни, которая уже двести раз слышала эту историю про украденную мантию тогдашнего профессора по Защите. – Я спать хочу, честно. Да и ты, наверное, тоже.

Отец с легкой обидой и даже недоумением покосился на нее и, пожелав спокойной ночи, вышел из спальни.

А Джинни вдруг поняла, что теперь долго не сможет заснуть.

Она накинула халат поверх пижамы, сунула босые ступни в старые растоптанные кеды, что были у нее здесь вместо домашних тапок, и выскользнула из комнаты.

Нет, Джинни не боялась темных коридоров.


* * *

- Не спишь, Сириус?

Нет, он спит. Спит, черт тебя дери, маленькая рыжая бестолочь…

- Не сплю, - негромко отзывается он. – Проходи.

Джинни бредет к «своему» креслу, забирается в него с ногами, скинув кеды. Аккуратно зевает, по-детски трет глаза, опять зевает. Заправляет за уши непослушные волосы, морщит веснушчатый нос, одергивает полы куцего халатика. Хаос этих движений и жестов действует на Сириуса гипнотизирующе, и становится уже как-то лень допытываться, почему она не спит в такой поздний час…

- Слушаю вас, мисс, - говорит Сириус. Он все в том же кресле, в такой же небрежно-расслабленной позе. Бутылка, правда, уже другая, однако Джинни смотрит на нее все с той же злостью, что никак не вяжется с ее сонным видом.

- Когда ты в последний раз был трезв, Сириус? – с нарастающим раздражением говорит она. – Не с похмелья? Почему, как я к тебе ни зайду, ты всегда растекаешься в этом идиотском кресле с бутылкой в обнимку, словно время остановилось?

- Я не понял, ты сюда ругаться пришла? – тоскливо произносит Сириус. – Неудачный момент ты выбрала, мелкая, я не в настроении выслушивать нравоучения. Давай просто поболтаем, а ругаться будешь утром.

- Ты не хочешь говорить, когда ты трезв. А когда ты пьян и жаждешь задушевных бесед, уже мне не совсем… приятно говорить с тобой, особенно если учесть, что ты наутро забудешь половину из сказанного. Замкнутый круг, - Джинни говорит тихо и отрывисто, терзая пальцами пояс халатика.

- «Не совсем приятно»… В переводе с женского языка на человеческий это – совсем неприятно, - скалится Сириус. – А если неприятно, так чего же тебя так манят эти бесполезные, как ты сама как-то говорила, беседы?

Сегодня Джинни немного ошиблась. Сириус еще трезв. Нераспечатанная бутылка ждет своего часа – Сириус тоже.

Поскорей бы она ушла. Этот ребенок слишком быстро взрослеет – буквально у него на глазах.

А Джинни, казалось, в этот раз пришла не слушать – говорить. В первый раз они поменялись ролями, и Сириусу это почему-то очень нравится…

- Все эти твои «никто меня не любит, никто не понимает» - ничего не стоящая лажа! – Джинни вскакивает с кресла, подходит к Сириусу вплотную. – Мы есть. Мы – Люпин, Гарри, я, в конце концов! Мы есть для тебя, просто ты не хочешь этого видеть. Ты хочешь страдать и предаваться меланхолии, сидя в старом кресле – пожалуйста. На здоровье, - к концу этой тирады голос Джинни сходит на нет, падает до шепота, она отворачивается.

- А теперь давай о том, что тебя на самом деле беспокоит, детка, - Сириус от души улыбается, улыбается так, что иссушенным частым похмельем губам становится больно. Джинни насуплено молчит, засунув руки в карманы. – Не хочешь говорить? Тогда я сам, не возражаешь?

- Возражаю, - пищит Джинни.

- Поздно, я уже настроился, - отмахивается Сириус и, покинув кресло, присаживается перед Джинни на корточки, заглядывает ей в лицо снизу вверх. – Думаешь, я старый нудный эгоистичный дядька, который ничего дальше своего носа не видит? Ты права, я – старый нудный эгоистичный дядька, но дядька наблюдательный…

- Не надо, мистер Блэк, - Джинни зажмуривается – и это странно, ведь, по идее, ей следовало бы зажать уши…

- Надо, мисс Уизли, - резко говорит Сириус. – Может быть, тебе и не надо, а мне – надо.

- Зачем? – Джинни приоткрывает левый глаз.

- Хотел бы я знать! – он дурашливо разводит руками, Джинни улыбается. – Детка, ты пока для Гарри – младшая сестренка его друга, причем сестренка бесполая, не важно, что у тебя есть грудь и косички…

- Я сегодня забыла закрыть дверь, когда была в ванной, - тихо говорит Джинни и густо краснеет. – Гарри вошел.

- И что сказал? – Сириусу удивительно радостно. Знакомое шкодное, щекочущее чувство – похоже на то, как Джеймс сто лет тому назад рассказывал, как он заперся с Лили в пустом классе – в ту пору, когда она на него смотрела исключительно с презрением…

- Удивился, что у меня на коленках веснушки, - шепчет Джинни и… начинает смеяться. Тонко и нервно.

- Значит, не все так плохо, - Сириус улыбается еще шире, отчего губы начинают болеть еще сильнее, - на будущее: если коленки уже вызывают интерес, то…

- Все, хватит! – все еще хихикая, выдавливает Джинни. – Спасибо. Я пойду, пожалуй…

- Ложись спать, - кивает Сириус.

Джинни идет к двери, путаясь в великоватых – наверняка доставшихся по наследству от братьев – кедах.

- Просто еще не твое время, мелкая, - говорит на прощание Сириус.

- Знаю, - без улыбки отвечает она и выходит из спальни.



fin

@темы: PG, PG-13, Гарри Поттер/Джинни Уизли, законченный, мини, Сириус Блэк